Как вернувшийся Данте

Причём (глупец) – за карьерой, прежде с ним (как древнеримский гений – крыла за плечами героя) никогда не бывавшей; но – оная карьера (вестимо) во Первонепристойной столице всякого хитреца-простеца прямо-таки изначально готова возне’сть сразу с места в карьер (даже если это карьера кармически предполагает занятия чужого места в готическом своде – чем не символ убийства).

Предъявляя претензию миру – всяк стремится на мир наложить свою меру: все мы словно бы душегубы серийные, всем нам надобно с места в карьер.

Но (ведь вот что особенно чудесно): именно ему (потенциально – виртуальному серийному душегубу, версификатору душ) сей момент и в самом деле невиданно повезёт: его место займет душа, действительно дерзнувшая на переустройство (пусть тогдашнего – ветхого) мироздания.

Итак – псевдо-Илия прошёл мимо псевдо-демиурга: если псевдо-первый (Адам) и псевдо-пророк – решал вопрос собственной целостности (посредством единения с Первоженщиной), то второй (потенциально) – мог возжелать (посредством кармических манипуляций) воскресить невидимое Божье Царство «погибшего» СССР.

И то, и другое – дело безнадёжное: нельзя спасти то, что и так спасено и целостно; но – вольно’ (им обоим)! Пусть стараются: очень наглядная иллюстрация (даже индивидуальной) многомерности бытия.

Потом – нам ведь уже известно: совсем не для этого ещё одной реинкарнации Первочеловека предстояло сегодня же банально умереть (почти как профану: это же надо уметь – «умирать»). Пора бы отучаться от этой привычки. И в плане личном, и в плане всего мира.

Перестать – умирать (предавать – изменять); причём – именно здесь (на свету и во тьме), на Чёртовом этом мосту (суворовском) – между адом вверху и адом внизу (хорошо понимая, что «все» преисподние – всего лишь псев-до); здесь – следует расставить все точки в бесконечном многоточии (пресловутые точки над i): описываемые мной события свое-временны с другими свое-временными событиями.

Например – Илье (псевдо-Илии Вечного Возвращения I) в скором свое-времени предстояло встретить камлания совсем другого рода: начиная от самых без-обидных (подростки на гоп-стоп попросят закурить) или даже предъ-явленых (бандиты, ученики адепта не-зла, пригласят на разминку в спортзале – где его «опять и опять» пометят его личной «отсроченной» смертью).

Которая «личная» смерть – столь частична, что становится звеном бесконечной кармы. И нельзя сказать, что пророк Илья этого не понимал; но – он стремился к целостности мира – идя к не ведающей ни зла, ни добра, ни смерти Первоженщине; он – добром и злом уязвлённый насмерть.

Поэтому – (только) он! По прежнему! Не обращал себя – (воспалённой губой) на тот факт (из реки по имени Лета), как пьяный версификатор (ещё до небес не превознесенный и в преисподние не сброшенный) тщится оправдать своё будущее.

А (меж тем) – и от пьяного версификатора зависят судьбы мира. Всего мира. Тогда как Илья ищет – своего (ку)мира; согласитесь, что может быть незначительней пьяного поэта на мосту? Только его (или – ещё какого-никакого «артиста») убийца.

И вот – Илья-пророк уже перешёл мост, а человек и поэт – остался на мосту между мирами. А на том берегу – Илью встретило (персонифицированное) здание будущего универмага, в те годы (о которых сейчас свое-временная речь) представлявшее из себя почти что руины после знатного пожара, весьма прокопченные и огромные.

Меж тем – реальность уже начала (или уже продолжала) стремительно изменяться и сдвигаться в области сна: на мосту между мирами поэт – исчез, зато – остался сын царя.

Илья-пророк (на некоторое время я перестану называть его псевдо-Илией – ведь ему действительно придётся сказать своё «Бог жив»») – продолжал погружаться в мир шеола; впрочем – при-видение руин универмага Илью ничуть не смутило (хотя – чем не символ останков Божьего Царства).

Илья-пророк проследовал дальше и дальше (мимо руин) – то есть свернув по набережной и от берега Леты (Обводного канала) далеко не отходя; Илья-пророк претендовал на роль взятого живым на небо (стремился стать целостным воплощением Адама – не «псевдо» а того, до евина яблока); тем самым – пред-отказываясь от кармы (само)убийцы.

Поэт (и серийный убийца смыслов – «очертив» словесно один, отказываешься от прочих) не смотрел ему в след – он был занят совсем другим делом: в нём обустраивался Пентавер (этим «именем без имени» я и самого поэта буду именовать в дальнейшем); если бы события происходили в августе девяносто первого, я бы счёл, что древний египетский отцеубийца явился в мой мир, чтобы до-бавлением своей сути в мир (за-ранее) предотвратить беловежскую подлость (тем самым – не воскресить СССР, а за-ранее уничтожить его смерть).

Но! Пожалуй, сейчас была осень девяносто третьего (не удивлюсь, если конец сентября); а если даже и не была сей-час та самая осень – кто сказал, что только весна повсеместна?

Итак – Илья-пророк пошёл к «своей» Первоженщине (не мог не пойти к началу: ведь этим он тоже говорит своё «Бог жив»); поэт и серийный душегуб (я уже говорил, что человек на мосту полагал себя версификатором смыслов – игрался буквицами, составляя их в речь) не смотрел ему в след (когда должен бы был душой – след в след – полагаться на его перво-свет); боги – тоже не последовали за Ильёю, зачем?

Нано-боги были (бы) на стороне древнего египтянина (убившего в себе Отца) – если бы он хоть что-то мог в новых реалиях; но – «новому» Пентаверу предстояло последовать за своим новым телом – поехать в столицу для некоей нынешней (тамошней) карьеры; что он мог?

А ничего (кроме воскрешения своего Египта – согласитесь, с православным и мусульманским, иудейским и буддийским СССР дело другое); хотя – не хотел поминать мумию Ульянова, дремлющую то ли в вавилонском зиккурате, то ли почти точной копии самой древней (из сохранившихся до наших дней) пирамиды.

Повторю: что он мог? И опять отвечу: а ничего сверх того, что мы и так можем.

Именно поэтому поездка версификатора-Пентавера в охваченную локальной гражданской войной столицу великой империи – это действо весьма значимое: кто знает, каким невидимыми силами определяются судьбы мира?

А что касаемо душегуба Цыбина (подстерегающего свою жертву на улице Казанской) – напомню: он таится во дворе дома – тоже перед входом в некий полуподвал (расположенную в цоколе квартиру-мастерскую некоего артиста); чем не аналогия с полуподвалом бандитской «Атлантиды» из первой части истории?

Что артист на улице Казанской – сам-один, а бандитов в «Атлантиде» (на Вознесенском проспекте) – много, роли никакой не играет: мы ведь говорим о мире логосов, о переплетении мертвечины бытия и живой Силы Творения – с этих позиций артист в своей мастерской значительно более «вооружен» (чем кто бы то ни был – из убийц тела).

Что псевдо-Илия (которого ещё можно считать псевдо-Адамом) выбрал для поисков женщины себе дорогу – среди убийц; так он (коли он – всё ещё человек) – и сам сыщет на себя вполне человеческую управу (среду своего воскресения).

Точнее – эту среду он (в первой части) уже отыскал.

И тогда же (тысячелетием раньше или столетием позже) – вспомнилось пседо-Илии, как пахли травы на поле Куликовом.

Только там (показалось ему) – не оставалось в людях ни толики подлости; показалось – (на мгновение – и не более) мир можно спасти.

Показалось – вот только что была в миру смерть; и сразу стало – никому и никогда (именно здесь и везде) не было и не будет никакой смерти.

Показалось – повсюду тишина и покой иного мира (завершённого – когда мир становится миром); показалось – и в душе, и во вселенной (ибо вселенная – вселить, пусть даже в ад) не осталось никакой гордости (зато – осталась пригодность), ибо – больше не было в ней ни гор, ни впадин.

Поле Куликово – как на нём победили?

А только так: Словом и Делом; где Дело – твоё хрупкое тело, а Слово – Второе Лицо Пресвятой Троицы. То Слово, чрез Которое все «начало быть», и без Которого «ничего не начало быть, что начало быть» (Ин.1:3) – это Божественная Ипостась, это Сам Бог, Его откровение в мир (Григорий Богослов).