Страница 16 из 17
«Тварный мир существует вне Бога, («не по месту, но по природе» – И.Д.), но логосами «засеяно» все пространство тварного мира. Таким образом, Бог сразу и «вне» и «внутри». Мир творится согласно логосам, но не сами логосы становятся тварными существами.
Нам незнаком такой тип взаимоотношений, аналогов ему в мире сем не существует. Блаж. Феофилакт Болгарский так выразил эту парадоксальность: «Слово, оставаясь тем, чем Оно было, стало тем, чем Оно не было».»
Божественные энергии Григория Паламы,
логосы Максима Исповедника
и их участие в Творении мира,
изложенное в современной научной терминологии.
Р.Б.Галина (Руссо)
Итак – в человеке слышна тишина. И вина – искупления вины. Оставались человеку в миру одни я-годины (самому себе по-годки) – на виноградной кисти вселенной. Причём – какую ни сорви, брызнет твоею виной.
И цена этому – спасение мира; но – пока что мир «поэту на мосту меж миров» представлялся смертельно больным; причём – даже «нынешний» Пентавер понимал – мир надо воскрешать; как именно?
Очевидно – только лишь именами; но – что он мог здесь, если ничего не смог – там? Быть – здесь «поэтом на мосту меж миров», сам не имея имени; зато – называя вещи по имени?
Что он мог – здесь, если ничего не смог – там?
А Илья ушёл от него – волной, возмущающей зацветшую гладь пруда. Казалось бы – всё это уже было – тогда; и снова будет – теперь. Казалось бы – до тех пор, пока он не распахнет напрочь запертую дверь потаённого спортклуба Атлантида.
Где именно ему (пусть даже и псевдо-Первочеловеку – который и сам псевдо-мера всему) предъявят очередную малую меру тварного мира.
Эта мера его не измерит, зато – отчасти измерит. Покажет, в чём именно тот (очередной) «прошлый» псевдо-Илия изменил себе, причём – в каждой корпускуле своего статус кво (и чем он отличался от другого любовника Яны, статичного истерика и убийцы Стаса – ничем).
Оставим пока «нынешнего» Пентавера – на его пути в Москву, за «нынешней» карьерой; рассмотрим Илью-пророка – увидим, как (в свете новых вводных) его желанное и невозможное единение с единственной женщиной соотнесётся с реалиями мировой катастрофы.
Рассмотрим – посредством какого поля Куликова предстоит русским людям спасти даже нынешний ад – от более «низкого» ада. Того самого – в котором мы уже не будем страдать; ибо – нечему (и некому) будет со-страдать самим себе: мы сами станем атомами ада.
Возможно ли противостоять этому – противостоя лишь своими (пусть даже невидимыми) Силами?
Рас-смотрим – а Илья (меж тем_) опять свернул в переулок (пере-сёк ирреальность и окончательно – на сегодня – рас-сёк свой зрачок на корпускулы видений).
Два-смотрим – там-то и встретились ему долго-жданные (вчера-жданные, сегодня-жданные и завтра-жданные) указательные «камни-вместо-хлеба» на дороге (направо-налево-прямо пойдёшь, ничего не найдёшь, но всё потеряешь), причём – облеченные во плоть стайки малолетнего местного хулиганья.
Три-смотрим – он знал! Не заранее, а просто так. Что именно сейчас начнётся «исключительно его» (но – ещё раз для нас пересказываемое) прошлое.
В котором прошлом они (то есть камни-подростки) обязательно вот-вот обратятся к нему (ибо – тоже чему-то обязаны) с непременной просьбой о сигарете, в коей им (разумеется даже разумом) будет беспощадно отказан.
Напомню, что роста Илья был немного выше среднего, телосложением сух и железен; причём – в движениях своих опережал само зарождение своих же движений. Отчасти поэтому – на сей раз он не стал дожидаться, когда местные «гавроши» его окружат и начнут свой гоп-стоп-приседания.
Он легко оставил им на расправу (и себе на забаву) одну свою видимость. В то самое время как другая его видимость (уже – в прошлой реальности – всё-всё у подростков повыспросив) как раз и отправилась к помянутой Атлантиде.
Короткое время спустя его «оставленная» видимость нагнала «ушедшую» – и (всё равно – повторить не вредно) передала ей слова «гаврошей» о дороге к помянутой (где-то, когда-то, в каком-то из прошлых будущих) Атлантиде:
– Туда-то и туда-то; такие дела, брат! Такие тела! Они суть почти не совместны. И совсем бы тебе не след вдребезги разрывать свою целую часть вселенской ткани событий своим их (событий) «опережением»; тебе (именно целому тебе) – след бы отнестись к ним, аки к неокрепшим детенышам своим, – занудливо высказала ему его прошлая видимость.
– Немного высокопарно, не находишь? – отозвался Илья.
Но! И сам тотчас вспомнив о настоящей высокопарности (о Лилит и Адаме); поэтому – произнес следующее:
– Ведь я, как все, витаю и парю от счастья, что нельзя мне в душу плюнуть. (стихи Юнны Мориц), – после чего его «ушедшая» видимость смирилась с «оставленной»:
– Рассказывай, – извиняясь перед прошлым собой, попросил он: все они (прошлые друг другу) шли сейчас след в след!
– Я спросил их о спортклубе. Они указали Атлантиду, – сказал ему (тем самым оправдывая само существование встреченного им юного хулиганья) «прошлый» он.
– Хорошо, – сказал ему «прошлому» кто-то «ещё более прошлый».
– Что? – мог бы спросить (но не спросил) кто-то ещё «из него».
– Определение себя (одного). И её (не одной; но – Единственной).
С этим они все (всем миром — собором настоящих, прошлых и будущих миров) согласились; тем более – в другой (почти синхронной этой) ипостаси происходящего были детально рассмотрены персонификации не только людей одушевлённых и неодушевлённых, но даже корпускул миропорядка.
Потому – следуя персонификациям указаний, очень скоро он (из гласных альфы и омеги выйдя; но – ставший согласным меж них) эту самую Атлантиду нашёл: вот она, порассыпанная меж капель повсеместной Леты. Итак – мир есть (оставленный Отцом) ад – да, конечно; но!
Так и вышло, что персонифицированная претензия «быть Первочеловеком» – опустилась в ад, а претензия «стать нано-богом» и царём (речь о Пентавере) – из ада вышла; но – тоже вопрос: насколько «вышла» (не частью ли себя) – да и вышла ли, если собирается за карьерой в Москву?
Впрочем, все эти затопленные миры – прекрасная иллюстрация мироформирования (версификации нашего настоящего).
Итак! Неоновая надпись, чьи стеклянные буквицы были вылеплены искуснейшим каллиграфом, гласила именно это: Атлантида; но – здесь Илья на миг задержался (причём – совершенно не обратил внимания ни на бронированную дверь учреждения, ни на скопление перед ней драгоценнейших иномарочных автомобилей), ибо – его сердце пробовало почувствовать в этом аду нечто живое.
Напротив (его функциональный «соратник») Цыбин перед дверью на улице Казанской знал, что за дверью – «нечто» живое (персонифицированная претензия на право «быть живым», быть может – не обоснованная); итак – Илья попробовал услышать живые души в «Атлантиде; но – не вышло (причём – не только у него) выйти за свои пределы.
Более того, «какой-то» серийный убийца Цыбин – дрогнул сердцем перед железною дверью в полуподвал; более того, Цыбин вдруг понял – он принял на себя роль меры, предъявленной миру (носитель «раньшего» – советского образования, он умел сопоставлять якобы не сопоставимое).
Казалось – всё происходит одновременно; но!
Казалось – дальнейшее (впрочем, как и некоторое предшествующее) можно было бы пропустить, поскольку всё это уже было описано в рукописи Вечное Возвращение I.