Конечно, это не любовь

Первый день прошел традиционно скучно — Гермиона улыбалась старым знакомым, рассказывала о процветании министра Шеклболта и пыталась сдержать зевоту. На вечерний прием она пошла только по необходимости — излишне торжественные мероприятия, пусть и в замке французских королей, она не любила еще меньше, чем дипломатические словесные игры.

Тем не менее, она потратила полтора часа, чтобы уложить волосы и сделать макияж, набросила поверх узкого вечернего платья легкую мантию и направилась вниз. И замерла, не сделав очередного шага по длинной лестнице — внизу стоял, скрестив руки на груди, Виктор Крам. Он поднял голову и едва заметно улыбнулся ей, и Гермиона как будто оказалась в прошлом — совсем так он улыбался ей, ожидая, чтобы повести на Святочный бал. Виктор мало изменился, просто повзрослел. Он стал именно таким мужчиной, каким должен был стать — его сутулость никуда не исчезла, возможно, даже усилилась, он раздался в плечах и груди, но сохранил стройность. Короткий ежик жестких темных волос был точно таким же, как пятнадцать лет назад. Черты стали резче, но не жестче.

Гермиона тоже улыбнулась и заставила себя спуститься по лестнице, и Виктор сразу же предложил ей руку.

— Я как будто снова в Хогвартсе и жду тебя перед балом, — сказал он по-английски. Его акцент никуда не делся, но чувствовалось, что грамматику он подтянул.

— Я тоже об этом подумала, — ответила Гермиона.

Последний раз они виделись на свадьбе Билла и Флер — тогда им не удалось переброситься и десятью словами.

— Ты стала еще более красивой, Герм… иона, — он запнулся на ее имени, но все-таки выговорил его правильно. Она рассмеялась и заметила:

— Ты научился произносить мое имя.

— Я долго тренировался, — серьезно ответил Крам, но Гермиона еще на четвертом курсе научилась читать его эмоции, поэтому заметила чуть дрогнувшие уголки губ и быстрый взгляд в сторону.

Некоторое время они общались в другими — Гермиона была вынуждена потратить почти полчаса на бессмысленную беседу с заместителем министра магии Чехии, а Крама поймала и долго не отпускала девушка из благотворительного фонда Ливии. Но все-таки в середине вечера они снова встретились возле одного из столиков с закусками.

— Не ожидала встретить тебя здесь, — честно сказала Гермиона, когда Крам налил ей вина и протянул тарталетку с грибами.

— Это все благотворительность. Я предпочел бы заниматься делом, а не разговорами, но не всегда выходить. Выходит. А ты., — он нахмурился, подбирая слова, — теперь занимаешься политикой?

— Нет, к счастью. Я возглавляю Департамент магического правопорядка. Но Министр настоял, чтобы я поучаствовала в конгрессе.

Крам некоторое время молчал, а потом заметил:

— Ты слишком хрупкая для такой работы. Это не опасно?

Гермиона не сдержала улыбку:

— Я не настолько хрупкая.

Крам пожал плечами и возразил:

— Я так не думаю. Но ты всегда делала так, как считаешь правильным.

Гермиона поймала его взгляд и спросила:

— Ты рассердился тогда?

— Сначала — да. Я не понимал, почему ты не можешь быть в безопасности. И почему ты не зовешь меня помочь тебе, — ответил он.

— Мне и в голову это не пришло бы.

— Я понял потом. Ты предпочитала сама решать проблемы.

— Точно.

Они некоторое время молчали, а потом Виктор коснулся ее руки и спросил:

— Ты не замужем? За Роном Уизли?

— Нет. И никогда не была. Мы хорошие друзья, но не стали бы хорошими супругами.

Лицо Виктора осталось таким же непроницаемым, но Гермиона заметила, насколько его обрадовал этот ответ.

Две недели конгресса стали для нее волшебными — за прошедшие годы Виктор не утратил ни капли обходительности, но приобрел уверенность в себе. Не страдая от языкового барьера, они часами беседовали на всевозможные темы. Чаще всего Виктор слушал ее, изредка задавая вопросы, но иногда рассказывал что-нибудь сам, и тогда Гермиона невольно вспоминала его письма. Он говорил так же, как писал — в телеграфном стиле сообщал факты, а потом ошеломлял ярким описанием или метким остроумным замечанием.

И в этот раз Гермиона не собиралась убегать, когда он поцеловал ее.

Накануне возвращения домой Виктор спросил:

— Ты хочешь, чтобы мы виделись и дальше?

Они лежали на широкой кровати в его комнате, и Гермиона с ленивым любопытством следила за подрагиванием язычков наколдованного ею волшебного огня. Вопрос Виктора заставил ее отвести взгляд от пламени.

В Лондоне она снова окунется в свою работу, снова будет изучать кипы разнообразных дел, играть с младшими Поттерами, а изредка заставать у себя в квартире Шерлока. Она вернется к своей привычной и очень удобной жизни, в которой совершенно нет места отношениям и чувствам. К тому же, вопрос чувств оставался открытым. С Виктором ей было очень хорошо, он был надежным, сильным и прямолинейным. В нем не было насмешливой хитрости Драко, но его прямота была не похожа на прямоту Рона — Виктор был категоричен и решителен, но осторожен и вдумчив. Но Гермиона не знала, влюблена ли она в него. Она вообще не знала, есть ли способ понять, влюблен ли ты в кого-то. И тем более не знала, как определить любовь.

И все-таки она ответила почти сразу:

— Хочу.

Она решила попробовать еще раз.

Конечно, это не любовь. Глава 21

Шерлок взялся за ручку двери, но сзади раздалось:

— Прежде чем уйти, скажите — какой бы вы выбрали? Вы поняли, какой из них правильный?

Сердце пропустило удар, а потом забилось чаще. Это был вызов его интеллекту, возможность доказать (не жалкому таксисту в поношенной одежде, а себе), что он действительно умен. Риск был минимален — Шерлок не сомневался в верности своего решения, — но все-таки он был. Это — проверка.

— Конечно, — ответил он спокойно, — это было проще простого.

— Так какой же? Какой бы выбрали вы? — продолжил таксист. — Просто, чтобы я знал, что смог вас обыграть. Ну, же! Сыграйте!

Дамблдор говорил, что игра — то единственное, что имеет значение в жизни, и Шерлок понимал, что он был прав, даже притом, что существовал исключительно в его воображении.

Он прикрыл глаза, воспроизводя в памяти только что разыгранную перед ним сцену — и не сдержал улыбку. Таксист сделал не один ход, а два. Первый был сделан еще до того, как началась партия.

Вот он улыбается в ответ на слова Шерлока о риске — и говорит: «Это — настоящий риск», — после чего из левого кармана вынимает пузырек.

Он точно знал, где яд, и достал его первым — это психология. И к Шерлоку он подвинул тот же пузырек — ядовитый.

Шерлок приблизился к столу и забрал безопасный. Однозначно безопасный.

Таксист не побледнел, не испугался, а сказал с каким-то странным удовлетворением в голосе:

— О, интересно. Думаете, этот? — он взял себе второй и спросил: — так что, сыграем?

Шерлок собирался отметить, что не нуждается в этих играх, но таксист продолжил:

— Сможете ли вы меня обыграть? Достаточно ли вы умны, чтобы рискнуть жизнью?

Шерлок посмотрел на зажатый в кулаке пузырек. Это был вопрос, который он и сам задавал себе. Сможет ли он положиться на свою логику? Поставить жизнь на кон в интеллектуальной игре?

— Шерлок, не делай этого! — воскликнула Гермиона внутри Чертогов.

— Ерунда, — отмахнулся он от нее, — я уверен в своих выводах.

— А если он лжет? Если яд в обеих капсулах? Посмотри, его игра подошла к концу — капсул больше не осталось. Это последний раунд.

Шерлок перевел взгляд на таксиста. Это был человек, которому уже нечего терять. Что бы ни произошло, ему не страшно умирать — он сознательно идет к концу своей жизни.

— Но ты — нет! — прошептала Гермиона. — Тебе есть, что терять.

Майкрофт хранил молчание.

— Вам наверняка бывает скучно, — спокойно заметил таксист, и Шерлок вынырнул из Чертогов, заглушая вопли Гермионы. — Такой ум… Что за удовольствие быть умным, если не можешь доказать этого?