Страница 61 из 177
— Братская встреча. Что-то вроде: «Как поживаешь? — Просто чудесно!». Это все.
— Позвольте вам не поверить, — улыбнулся мужчина. — Майкрофт Холмс не тот человек, чтобы ходить на обычные встречи, особенно сейчас, учитывая политическую обстановку. Мистер Холмс, поверьте, я не хочу причинять вам вреда, но если вы не будете отвечать на мои вопросы, мне придется…
Он не договорил, но Шерлок отлично понял намек. Черт бы побрал Майкрофта и его игры в политику! «Я скромный чиновник», — говорил он. Как же!
— Мы не близки с братом, — твердо сказал Шерлок, — наша встреча была краткой и по большей части случайной. Я не вникаю в его дела и даже не знаю, какую должность он занимает.
Краем глаза он заметил на другом конце комнаты еще двоих и однозначно не был достаточно самонадеян, чтобы думать, что справится с ними со всеми. Если он хочет выбраться отсюда, ему нужно говорить очень убедительно.
— Мистер Холмс, не стоит лгать. Он установил за вами наблюдение, фактически — приставил к вам охрану, а сегодня вы передали ему некий предмет. О вас отзывались как о наблюдательном и умном юноше, вы ведь догадываетесь, что произойдет, если вы будете продолжать отпираться? Итак, кто именно помогает Майкрофту Холмсу в его продвижении?
— Я говорю вам правду, я не знаю ничего о его делах, — резко ответил Шерлок и получил первый болезненный удар по щеке.
За ним последовали и другие. Шерлок всегда считал себя стоиком и был уверен, что легко сможет терпеть боль, но ошибся. Знай он что-то о Майкрофте, он рассказал бы, лишь бы остановилось это методичное, вдумчивое избиение, направленное на то, чтобы причинить ему как можно меньше вреда, но доставить наисильнейшую боль.
Передышка наступила через шесть или семь часов (по субъективному времени — часов поблизости видно не было). Шерлоку сковали руки наручниками и оставили в кресле. Впрочем, даже будь его руку свободны, но едва ли смог бы что-то предпринять — болело все тело. Поерзав немного и устроившись так, чтобы хотя бы не причинять себе еще больших мучений, он провалился в черный тяжелый сон. А на утро его разбудил уже другой человек. Он был невысок и сухощав, и на нем была длинная черная мантия. Из-под ее капюшона было сложно рассмотреть лицо, Шерлок сумел увидеть только горящие в темноте глаза.
— Расслабьтесь, мистер Холмс, — сказал, очевидно, волшебник, — это будет не больно, и вы все равно не вспомните об этом.
Волшебник вытащил длинную из темного дерева волшебную палочку, направил ее в лицо Шерлоку и произнес уже знакомое:
— Легиллименс!
Он сразу же скользнул в Чертоги разума и поплотней закрыл двери на засовы. С тех пор, как незабываемый профессор проломил его защиту, Шерлок как следует подработал ее, и теперь все, что маг мог делать, это бессильно биться в ворота пустячных воспоминаний и обрывков каких-то мелодий. А если ему вздумалось бы попытаться отойти от ворот, он угодил бы в непроходимые болота из химических формул, названий компонентов, реактивов и оборудования.
Маг продержался около пяти минут, после чего отступил. Шерлок открыл глаза.
— Ментальная защита, — прошипел маг, — интересно, откуда? И как надолго ее хватит.
Шерлок приготовился к новой атаке, но вместо заклинания чтения мыслей прозвучало другое — короткое и незнакомое:
— Круцио!
Его действие оказалось очевидно. Боль, которую Шерлок испытывал вчера от побоев, показалась ему ничтожной. Боль во время ломки после опиума и вовсе была не страшнее щекотки. Заклинание словно бы дробило и сращивало, а потом дробило вновь каждую кость в его теле, растягивало и резко сжимало в тиски каждую мышцу, наполняло легкие кислотой, а вены — какой-то огненной смесью. Шерлок заорал от боли и попытался сжаться в комок, но связанные руки и затекшие за ночь ноги не позволяли этого. Неожиданно его словно бы втолкнуло внутрь Чертогов. В них было как-то серо, словно за несколько мгновений стены потрескались и испачкались в золе, ковер на полу выцвел, а потолок осыпался.
— Как же ты постыдно слаб, мой мальчик, — проскрежетал нереальный, больше похожий на голограмму из дешевых фильмов Майкрофт. Гермионы не было видно.
— Я не слабый, — ответил Шерлок.
— Очень, очень слабый, — продолжал Майкрофт, — мне противно смотреть на то, как ты распускаешь сопли. Ты разочаровал меня, братец, и разочаровал всех. Родителям лучше не знать об этом, не так ли? Они будут крайне… — он сделал паузу и повторил понравившееся ему слово: — разочарованы.
— Из-за тебя я вляпался в это! — рявкнул Шерлок. — Из-за твоих дурацких игр в великого политика, вершителя судеб. И ты еще смеешь обвинять меня в слабости?
— Ты слаб, — повторил Майкрофт и пошел полосами, похожими на помехи на телевизоре, — и дело вовсе не во мне. Дело в тебе и в том, что ты способен или не способен сделать. Ты почти готов опустить руки, братец. Сдаться. Заплакать и позвать мамочку.
— Заткнись! — велел Шерлок и закрыл глаза, чтобы не видеть брата, но все равно видел — и слышал.
— Поплачь, Шерлок. И посмотри на то, как все твои хваленые Чертоги разума рассыплются, как карточный домик. Давай! Это же в твоем характере — жалеть себя и ныть, вместо того чтобы бороться. Ты всегда был жутким плаксой, Шерлок.
Это была чистая правда. В детстве он плакал постоянно, из-за ушибов, из-за обид, из-за резких слов. Пожалуй, только Гермиона сумела научить его держать себя в руках — плакать при девчонке было слишком стыдно. Гермиона вытащила бы его. Но ее не было рядом, в этом рушащемся мире. Был только Майкрофт, неумолимый, безжалостный, но всегда правдивый. Брат никогда не лгал ему. И он говорил правду. Если не собраться с силами, Чертоги рухнут, и он останется одинок и уязвим.
Шерлок еще сильнее зажмурился. Когда-то он уже был одиноким и уязвимым, когда-то уже рушилось все вокруг. Об этом напоминали страшная детская песенка про старый дуб, каменистый пляж и сырая земля. Нельзя было допустить, чтобы уязвимость вернулась. Он резко открыл глаза и оглядел Чертоги. Майкрофта уже не было, были рушащиеся стены, адская боль во всем теле и тихая-тихая детская песенка.
— Соберись! — всхлипнув, велел он себе. — И думай!
По его щекам (он точно не понимал, в реальности или в воображении) потекли слезы, а потом он словно издалека услышал собственные слова, которые он однажды сказал Гермионе: «Твои сожаления не помогут, так что советую заняться каким-нибудь полезным делом». Что-то подобное он сказал ей в ответ на ее рассказ о войне, о смерти ее приятелей и о том, как ее пытали Пожиратели Смерти. О, да, это был отличный совет.
Неожиданно из полутемного угла осыпающихся Чертогов вышел профессор — в черной мантии, совсем такой, как в жизни: худой, уставший и хмурый. Он выглядел настоящим, а не напоминал голограмму.
— Почему бы тебе не воспользоваться им самому, Шерлок? — спросил он спокойно. В его интонации не было ни насмешки, ни издевки. — Не думай о боли, просто займись делом. И не стой столбом, иначе я подумаю, что ты похож на моих безмозглых студентов.
Сквозь слезы Шерлок улыбнулся и фыркнул:
— Этого сравнения я не переживу.
— Тогда вперед. Дыра в стене не украшает интерьер.
Восстанавливать Чертоги, чувствуя все не прекращающуюся боль, было сложно, куда сложнее, чем строить их. Но под спокойным непроницаемым взглядом профессора Шерлок не мог остановиться. Позднее он подумает о том, как выбраться из ловушки, в которую он угодил, о том, как вышло, что среди политических противников Майкрофта оказался волшебник, и даже о том, почему из всех людей именно профессора он вспомнил тогда, когда совершенно опустил руки. А пока ему было не до посторонних мыслей — нужно было строить стены, камень за камнем, воспоминание за воспоминанием, не проживая и не чувствуя их, просто укладывая, как настоящие кирпичи. И когда последний камень обрел свое место, а с потолка заструился обычный мягкий свет, боль исчезла. Больше она была ему не страшна.
На лице профессора мелькнула едва заметная улыбка, он кивнул головой и заметил: