Конечно, это не любовь

В следующей комнате их поджидала сцена Рождества. Шерлок провел его куда менее радостно, чем Гермиона, умудрился испортить настроение всем гостям, а потом получил сообщение на телефон — и метнулся к каминной полке. В коробке, обернутой ярко-алой бумагой, лежал еще один телефон — видимо, тот самый, который принадлежал Ирэн Адлер.

После этого Шерлок мягко вытолкнул Гермиону обратно, в реальный мир, и сказал:

— Я опознал труп.

Гермиона не знала, что ответить. Она сама чувствовала себя растерянной и не понимала, в чем дело. Почему ее так разозлило увиденное? Откуда такой гнев? Настолько сильные негативные чувства она в последний раз испытывала много лет назад, когда была вынуждена носить на груди крестраж Волдеморта.

— И в чем твоя ошибка? — спросила она, отодвигая собственные эмоции на задний план.

Вместо ответа Шерлок снова протянул ей свой смартфон, на экране которого были написаны короткие текстовые сообщения, отправителем была «Эта Женщина». Гермиона листала сообщения вниз, едва вчитываясь в смысл — «ужин», «ужин», «давайте поужинаем», «вы сексуальны», «мне скучно». Множество коротких сообщений, представляющих из себя бессовестный флирт, ничем не прикрытый, но оттого действенный.

— Я знал, что ее жизни угрожает опасность, но решил, что она сама должна прийти ко мне за помощью. Я ошибся в оценке ее характера. И я ошибся, потому что, даже зная, что ни черта не смыслю во всем этом, — он зло кивнул в сторону смартфона, — я решил не прибегать ни к чьим советам.

Гермиона вздохнула — она не могла сказать ничего утешительного, да и сомневалась в том, что Шерлоку требуется утешение. Поэтому спросила:

— Доктор Ватсон знает?

— Знает. Майкрофт предупредил его — он был готов всю ночь не спускать с меня глаз, как будто я — бомба замедленного действия.

— Майкрофт больше всего боится… — Гермиона не стала говорить вслух про наркотики, — сам знаешь, чего.

— Я подсыпал ему снотворное. Джону. А миссис Хадсон уснула сама. Не могу думать, когда на меня смотрят.

Шерлок закрыл глаза, некоторое время сидел неподвижно, и вдруг спросил:

— Как думаешь, она просто вела игру?

Гермиона сглотнула — она представляла себе, каких усилий стоил Шерлоку этот вопрос. И ей очень захотелось ответить утвердительно, но она не была бы Гермионой Грейнджер, если бы могла это сделать.

— Нет, — произнесла она тихо, — в воспоминаниях я видела ее лицо. Ее зрачки расширились, дыхание стало чаще, когда она подошла к тебе. Такое не сыграешь.

Шерлок приоткрыл один глаз, закрыл снова и сказал:

— Спасибо.

На Бейкер-стрит Гермиона его перенесла аппарацией — он не слишком хотел объяснять свое отсутствие излишне нервным домочадцам. Обретя равновесие и отпустив ее руку, Шерлок поправил пиджак, положил на плечо скрипку и снова заиграл.

Гермиона не стала дослушивать мелодию до конца и вернулась домой, задернула в спальне шторы, разделась, упала на кровать и заплакала, сама не понимая, почему.

Конечно, это не любовь. Глава 24.2

Бессмысленные истерики на пустом месте Гермиона не одобряла, поэтому, проревев минут пятнадцать, вытерла слезы и сопли, приняла холодный душ и отправилась на кухню — готовить горячий шоколад. Несмотря на насыщенный день и безумную ночь, сна не было ни в одном глазу. Более того, она опасалась, что, если все-таки уснет, вскоре проснется от очередного кошмара. Шоколад в этот раз готовился с трудом — пальцы дрожали и едва удерживали палочку, вместо плавных помешивающих движений у Гермионы выходили какие-то дерганные рывки, из-за чего какао-порошок едва не слипся в комки. Колдуя над шоколадом, Гермиона старалась полностью сосредоточится на процессе, постепенно добавляя кардамон, корицу, имбирь и ванильный экстракт. Она специально выбрала сложный рецепт, больше похожий на зелье, чем на обычный напиток, чтобы с головой уйти в его приготовление. В окклюменции она так и не достигла значимых успехов, разве что научилась чувствовать и блокировать ментальные атаки, и сейчас жалела об этом — плотный щит, закрывающий все посторонние мысли и чувства, ей бы сейчас не помешал.

Наконец, шоколад был готов. Гермиона сняла кастрюльку с огня и перелила содержимое в большую кружку. Устроилась с ней в кресле в гостиной, взяла подаренное Шерлоком «Имя Розы» — и снова едва не расплакалась, едва прочла про дедуктивные способности главного героя, Вильгельма*. «Прекращай, Гермиона», — велела она сама себе и решительно захлопнула книгу, даже не посмотрев на страницу. Однозначно, у нее не было никаких причин для рыданий. Возможно, дело было в музыке. Но этот вариант Гермиона отвергла как совершенно дурацкий. Да, музыка Шерлока могла вызвать у нее слезы, но они были мимолетны и высыхали сами по себе, едва его скрипка умолкала. Тогда, может быть, ее опечалила смерть той женщины («Нет, Гермиона, в эти игры мы играть не будем, — тут же оборвала она сама себя, — Ирэн Адлер, а никакая не „та“ или „эта“ женщина»). Это тоже было нелепое предположение. Да, девочка Гермиона могла проплакать полночи, узнав о смерти котенка соседей, но глава Департамента магического правопорядка мисс Грейнджер повидала в своей жизни немало трупов, и весть о гибели совершенно незнакомого человека не могла ее так расстроить.

Гермиона прикрыла глаза и попыталась убедить себя, что ей просто больно за Шерлока. Ирэн Адлер, хоть их знакомство и было недолгим, много значила для него, и ее смерть причинила ему сильную боль.

— Лицемерка и лгунья, — сказала она вслух. Да, ей было больно за Шерлока, но плакала она не поэтому.

У ее слез были те же причины, что и жгучей ненависти, возникшей во время просмотра воспоминаний. Эта ненависть была всепоглощающей и незнакомой. Еще никого Гермиона не ненавидела так сильно, даже Волдеморта и его приспешников. Борясь с ними, она горела праведным гневом, а один взгляд на Ирэн Адлер зажег в ее душе черное пламя… ревности?

Это было смешно. Гермиона хорошо помнила, как ревновала Рона на шестом курсе, когда тот всюду целовался с Лавандой, и те эмоции не шли ни в какое сравнение с этими. К тому же, ревновать Шерлока было абсурдно. Он ведь Шерлок. Во-первых, друзей не ревнуют, а во-вторых, Гермиона никогда не думала, что он может привлекать женщин.

Когда-то, много лет назад мама сказала, что Шерлок — «симпатичный мальчик», и Гермиона громко рассмеялась. Позднее Гермиона согласилась с мамой, но сделала это как-то отстраненно — он мог быть хоть симпатичным, хоть похожим на помесь крокодила и носорога, но все равно оставался Шерлоком. Постепенно симпатичный мальчик превратился в долговязого подростка, состоявшего из сплошных углов, локтей и коленей, потом — в непривлекательную пародию на живой труп. Сейчас, после десяти лет без наркотиков, он стал мужчиной с приятной внешностью, пусть и достаточно специфической. Ему было далеко до красавчика-Драко, например, и даже до угрюмого Виктора, но, пожалуй, ему нельзя было отказать в определенной привлекательности. И все-таки Гермиона никогда не представляла себе его влюбленным в кого-то.

Вероятно, поэтому ее так поразил и обидел тот восторг, который она прочла в его взгляде, адресованном Ирэн Адлер.

Но, рассуждая логически, у нее не было поводов обижаться или расстраиваться. Напротив, стоило радоваться, что кто-то сумел достучаться до его сердца, которое он прятал за семью замками. Почему же тогда так больно и снова хочется плакать?

Шоколад закончился, Гермиона отставила кружку и наколдовала себе теплый плед, но он не спасал от идущего изнутри холода. Перед глазами стояла сцена из воспоминаний Шерлока: он сам, пораженно и растерянно глядящий на Ирэн Адлер.

Снова вытерев набежавшие слезы, Гермиона вдруг сначала тихонько хихикнула, а потом разразилась истерическим, нервным смехом. Она хохотала и не могла остановиться, по щекам продолжали течь слезы. Она прикусила руку — и боль немного отрезвила ее. Это было глупо, невероятно глупо, особенно для самой умной ведьмы своего поколения. Неужели можно быть настолько слепой по отношению к самой себе? Ответ был настолько очевиден, что было неясно, как она, со своим интеллектом, со своим знанием людей, со всей своей проницательностью его до сих пор не нашла. Она любит Шерлока Холмса.