Страница 9 из 13
Константин Спасский
Поварская, 33
Поварская улица, д. 33
Театр Киноактёра
Почему Поварская, 33? Очень просто. Это здание принадлежит Театру Киноактёра, в котором я служил несколько счастливых лет в должности артиста. Были сыграны интересные роли, состоялись добрые знакомства, да и, в конце концов, я был моложе. В конце прошлого века и в начале 21-го худруком работал в театре Андрей Белоручев. Он поставил «Роман Мастера» по Булгакову, «Мандат» Эрдмана, «Королевство кривых зеркал», где я играл Кота Бегемота, Тамару Леопольдовну, Короля.
Но речь о самом здании. Ранее на этом месте находилась церковь Рождества Христова в Кудрине, отстроенная в камне в 1692–1693 гг. в виде пятиглавого храма с увенчанной шатровой колокольней трапезной. В 1931 году церковь закрыли и, естественно, снесли. И начали строить назло мировому буржуйству современное здание. И строили аж до 1935 года по проекту архитекторов, братьев Весниных – Виктора Александровича и Александра Александровича. Конструктивизм был тогда в моде и ассиметричные формы и динамичность всей постройки стали неким новаторством, но до ума дело не довели, потому как, думается мне, подул очередной ветер сталинских перемен. А фасад здания предполагалось украсить либо барельефами, либо цветной штукатуркой с изображениями тяжкой жизни узников. Здание это возводилось как Центральный дом каторги и ссылки для Всероссийского общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, с которыми наступила пора прощаться. Вот стены и остались голыми и политически никакими, что и дало формальный повод «наверху» назначить Весниных крайними.
Критиковали страшно. И в выражениях не стеснялись, что, впрочем, в те годы было делом обыденным. Забегая вперёд, скажу, что здание Государственного театра киноактера по адресу Поварская, 33 нынче относится к объектам культурного московского наследия. А в 35-м году журнал «Строительство Москвы» критиковал братьев Весниных за «омертвелость голых плоскостей», отсутствие индивидуальности внешнего вида сооружения и ослабление требуемой монументальности композиции. И стенгазета самих политкаторжан «Три централа» рубанула с маху: «Поди ж ты – строили дворец, а вышел колумбарий свайный». Вот так и не меньше!
Постановление Президиума ЦИК СССР о ликвидации «Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев» в июне 1935 года поставило точку на политкаторжанах и в спорах, кому достанется новый дом.
В 1936 году в здании заработал кинотеатр «Первый». И только в 45 году здание занял образованный в 1943-м Государственный театр киноактёра союзного значения. Руководить театром назначили имена громкие и положительные. Так, директором стал Г.В. Александров, а художественным руководителем С.И. Юткевич. Открытие произошло в 1946 году спектаклем «Бранденбургские ворота» Михаила Светлова, что для послевоенной Москвы явилось событием значимым. Режиссировал премьеру известный актер и режиссер Борис Бабочкин, наш любимый Чапаев.
И всё было бы хорошо, только артисты, снимающиеся в кино, как бы они ни хотели выходить на сцену, были подчинены киношным графикам. Организация театральных представлений стала пробуксовывать. И с 1957 по 1969 г. здание на Поварской по указанию Хрущёва занял Дом кино. Что, впрочем, тоже совершенно нормально.
Театр киноактера вернули в здание на Поварской уже в 1969 году. Если бы я работал в театре тогда, то выходил бы на сцену с Марком Бернесом, Мариной Ладыниной, Сергеем Бондарчуком, Георгием Вициным, Николаем Крючковым, Эрастом Гариным, Иннокентием Смоктуновским и многими другими нашими замечательными актёрами. Но это уже в далёком прошлом. И молодые зрители вряд ли помнят такие замечательные имена.
Сегодня такой лакомый кусок в центре Москвы хотят прибрать многие серьёзны претенденты. Что будет со зданием, – неизвестно. Но, как бы то ни было, до сих пор захожу в театр с трепетом, потому что история этого здания на какой-то очень хороший период времени стала и историей моей жизни.
Лидия Скрябина
«Был дом на берегу бульвара…»
Бобров переулок, д. 2
Дом Лансере
Стихотворение Беллы Ахмадулиной «Дом» каждой своей строчкой словно обращено к дому-кораблю акционерного общества «Феттера и Гинкеля» на берегу Сретенского бульвара, прозванного «домом Лансере». И хотя у поэтессы речь идет о береге Никитского бульвара, Мерзляковского и Хлебного переулков, а наш дом стоит на углу Милютинского и Боброва, но все остальное – слово в слово о нем. Даже номера домов совпадают, оба – 20.
Старый тесный лифт – «в печальном лифте престарелом». Темный, готический подъезд со стрельчатыми арками окон, «где ветхий лак плафона так трогателен и нелеп». Чугунные решетки перил с псевдогеральдическими розетками и, конечно, приют и мастерская художника, полная «диковинных вещей, воспитанных, как существа». Потому что в доме, воспетом Ахмадулиной, мастерская её мужа художника Бориса Мессерера, а в доме в Милютинском переулке – квартира и мастерская художника Евгения Лансере. Вернее, нескольких поколений художников, носящих эту фамилию и входящих в большой художественный клан Бенуа-Серебряковых-Лансере. Клан столь обширный и разветвленный, что в нем нашлось место даже для знаменитого британского актера Питера Устинова.
Возможно, это поразительное сходство образов и обликов двух старинных московских доходных домов возникло от того, что архитектором обоих был «гражданский инженер» Валентин Дубовский – поклонник изысканного и мрачноватого готического модерна. Дому на Никитском повезло больше, его успели построить и заселить до революции, а дом в Милютинском переулке к 1917 году закончить не успели. Поэтому с высоты пятиэтажного недостроя восставшие успешно обстреливали из пулеметов Центральную телефонную станцию по соседству, шведско-датско-русское «чудо техники», занятую юнкерами.
После революции стройка тянулась еще больше десяти лет, и последние два этажа завершил архитектор Александр Калмыков. Он хоть и был, как и Дубовский, почитателем модного в то время готического модерна, но из-за экономической целесообразности от многих романтических излишеств (розеток, колонн и барельефов в нишах) ему пришлось отказаться. К 1937 году здание дополнили еще одним, восьмым этажом, и в нем надолго зашумела жизнь многочисленных контор и коммуналок.
На лестничной клетке каждого этажа было по две семикомнатные квартиры по 220 квадратных метров каждая, но изначальных респектабельных жильцов потеснили или и вовсе выселили из центра. Но одна квартира устояла в этом вихре коммунальных реформ. С 1934 года, то есть фактически с момента заселения дома, здесь, благодаря заботам и дружбе архитектора Алексея Щусева (автора Мавзолея Ленина) получил квартиру Евгений Лансере, известный художник, член общества «Мир искусства», работавший со Щусевым на возведении гостиницы «Москва» и Казанского вокзала. Революция и гражданская застали семью художника на Кавказе, где он преподавал и работал над иллюстрациями к «Хаджи Мурату» Л.Н. Толстого. Щусев не только помог другу перебраться в Москву, но, когда в конце 30-х всех буржуинов стали уплотнять, помог Лансере получить разрешение и отмежеваться от новых соседей, разделить квартиру стеной по кухне. Так большая часть кухни и три комнаты, около 80 квадратных метров досталось новоселам, а четыре комнаты с замысловатой планировкой сохранились за семьей художника. Его потомки и сейчас живут там на пятом этаже и на аутентичной двери в стрельчатой арке проема до сих пор прикручена бронзовая табличка с его фамилией.