The Мечты

- И он тоже так считает?

- Я не умею читать в чужих головах, - вздохнула Женя, - но уверяю тебя, он за мной не бегает.

Некоторое время Моджеевский молчал, глядя на нее. Потом шагнул еще ближе, вплотную, поднял букет и протянул ей. Нежно-кремовые розы источали такой же нежно-кремовый аромат, но сейчас не радовали.

- Каюсь, приревновал, - проговорил Роман. – Но я хочу, чтобы ты была на моей стороне, а не на чужой. Я хочу, чтобы мы в одной лодке плыли.

- Люди – не товар, - упрямо проговорила Женя.

- Люди не товар. Юрага – не товар. Ты тоже – не товар. И я не товар. Никто не товар. Успокоилась? Или мне извиниться перед ним? Так мне не слабо.

- Не слабо? – растерявшись от его слов, переспросила Женя. – Ты себя слышишь, Ром?

- А ты меня? Я тебя люблю! Я тебя ревную! А ты... за этого идиота обиделась!

Она сердито отвернулась, обдумывая ответ. Ругаться не хотелось и ей, но и оставлять недосказанным то, что чувствовала, не получалось.

- Я за себя обиделась, - проговорила Женя после недолгого молчания. – Ведь если бы не наши с тобой отношения, и на месте Юраги была я – ты вел бы себя точно так же.

- Не вел бы, - вздохнул Роман и неожиданно прижался щекой к ее макушке. – Ты молодая привлекательная женщина, а не упертый мужик.

- И я бываю упертой.

- Когда ты упертая, я еще больше тебя хочу.

- И поэтому делаешь то, что я прошу не делать? – хохотнула Женька и потянулась к нему.

- Иногда и поэтому, - улыбнулся он, цветы полетели в сторону, и она оказалась в его объятиях. – Но сейчас – честно и благородно приревновал. Оказывается, это тоже заводит.

- Балбес ты, Роман Романович, - довольно проурчала Женя, - хотя и БигБосс.

Моджеевский зарылся лицом в ее волосы, потом скользнул ниже, к шее, и стал целовать ее белоснежную кожу в полукружии, все ближе подбираясь к ключицам, слегка щекоча и в то же время возбуждая. А когда оторвался, взгляд его из-под хитроватого прищура посверкивал обожанием, и как он ни старался придать голосу ноток вины, у него получалось плохо:

- Давай больше не будем ссориться, а? Я вообще планировал этот вечер провести... иначе, лучше. Чтоб ты хоть дней на десять запомнила, пока меня не будет.

- Какие десять дней? Как не будет? – встрепенулась Женя.

- Да понимаешь... к вечеру все решилось. У меня Фролов в Мюнхене сделку готовил. Я думал, слетаю подписать и обратно, а там какие-то подводные камни на переговорах всплыли, Валентиныч не уполномочен... да и лучше мне самому разобраться. Но я надеюсь, что это займет не больше недели, а там как знать... в общем, завтра самолет.

- Утром? Вечером?

- Мне в четыре вставать, чтобы успеть... я по-прежнему так и не купил собственный самолет.

- А поближе Мюнхена ничего не было, да? – улыбнулась Женька.

- Ну я же БигБосс... Могу надеяться, что к моему возвращению ты все еще будешь здесь?

- У тебя нет оснований думать, что меня здесь не будет.

- Раз так, то, когда вернусь, сделаем заявление для прессы... Назначай дату, Жень.

- Давай ты вернешься, и выберем дату вместе, - мотнула головой она.

- Опять упрямишься?

- Ну пожалуйста, - просительно протянула Женька.

Моджеевский закатил глаза и, прежде чем ее поцеловать, нарочито строго буркнул:

- Ну вот и как можно с тобой спорить! Запрещенный прием!

А после наконец добрался до Жениных губ. И это тоже было запрещенным приемом с его стороны, потому что, занимаясь любовью с мужчиной, который бесконечно нравится, сложно удерживать в голове какие бы то ни было мысли – неважно, правильные или нет. В конце концов, главным было то, что она действительно не хотела ругаться.

Утверждаться в своей правоте?

Еще ни один спор не был выигран безоговорочно, ведь трудно внушить другому человеку свои мысли и чувства, тем более, такому, как Моджеевский! Одно несомненно и переосмысливанию не подлежит – он ее любил. Он о ней заботился. Он пытался ей нравиться по мере своих возможностей и умений. «... в свободное от звонков Нины время», - саркастично добавлял Женин внутренний голос.

Но ей с Романом было хорошо. И особенно хорошо – когда он применял эти самые запрещенные приемы, целуя ее так, что она забывала свои сомнения. А потом засыпала у него под боком, чтобы бродить до самого утра узкими лабиринтами и темными коридорами, пытаясь отыскать свой удивительный хрустальный шар, который куда-то закатился.

Но в эту ночь Женя искала вовсе не шар, а стойкого оловянного солдатика. Конечно, он должен быть не из олова – кто бы повесил кусок металла на еловую ветку? Да и какие елки посреди знойного южного августа?

Сказок, говорят, не бывает, но в ее жизни она случилось. Кажется.

Девушка из народа и олигарх.

Когда Роман, ее сбывшаяся сказка, уходил, она даже не проснулась. Он выбирался из постели и двигался по комнате максимально тихо. Отворил балкон, чтобы пустить утреннего, пока еще не раскаленного воздуха, накинул на нее простыню. И дверь за собой, покидая спальню, закрыл еле слышно, а Женя спала слишком крепко, чтобы что-то ее потревожило.

Возможно, она предпочла бы, чтоб разбудил и поцеловал на прощание. Возможно, должна бы была почувствовать и подскочить самостоятельно. Но вместо этого Евгения Андреевна Малич открыла глаза в начале десятого утра, когда у нее резким и неожиданной громким звуком пиликнул телефон на прикроватной тумбочке.

«Ромка!» - пронеслось в ее сонной голове, не сопоставившей сигнал чата с Моджеевским и звуки уведомлений из соцсети, где она общалась со своим виртуальным товарищем. Женя быстро села на постели, мгновенно оценивая след на соседней подушке и, прежде чем до нее дошло, что Роман давным-давно уехал, мазнула пальцем по экрану и уставилась на снимок взлетного поля и череду людей, фотографирующихся на фоне самолета известной лоукост-компании.

Art.Heritage: Доброе утро! Вчера был занят, не успел написать, а потом дорога. Вылетаю через пятнадцать минут. Не теряй. Как только смогу – объявлюсь. Пришлю фотоотчет из Копенгагена, как договаривались =)

Когда два самолета уносили двух немаловажных в Женькиной жизни мужчин

Вечером того же дня, когда два самолета уносили двух немаловажных в Женькиной жизни мужчин, один из которых занимал ее реал, а второй заполнил собой виртуальное пространство, дня, когда Гарик, встретив ее на выезде со двора, вел себя будто бы оскорбленный муж изменившей жены, после чего его мотор заглох окончательно, потому что все в мире подчинено закону бумеранга, дня, когда милый мальчик Артем Викторович со всей свойственной ему недосказанностью и самоотречением растворился где-то за линией горизонта, Андрей Никитич, не ведавший о том, насколько нынче многогранно и разнообразно пребывание его старшей дочери на планете Земля, третьей от солнца, спокойно потягивал пиво на собственной кухне, бывшей прежде местом сбора семейства Маличей, и философски размышлял над тем, как непредсказуемо будущее и как коварно настоящее.

Теперь кухня стала местом его единоличного владения, и не сказать, чтобы Андрею Никитичу это нравилось. Такой вывод он сделал после очередного глотка холодного нефильтрованного – оно брало быстро, то ли от жары, то ли и правда крепостью. И слегонца подшофе, он воззрился на бутылку, силясь увидеть что-то новое в знакомой этикетке.

Именно в этот момент судьба и явила ему всю свою непредсказуемость и все свое коварство в лице Евгении, внезапно оказавшейся на кухне отчего дома, в смысле на родных шестидесяти квадратных метрах.

- Привет, - весело поздоровалась Женька и протопала к стулу, всегда считавшемуся ее. – Ужин есть?

- Что есть – то и ужин, - удивился отец, проследовав за ней взглядом, а когда она села, добавил: - Суп греть?

- Сама… потом… - мотнула головой дочь. – А ты чего один? Да еще пивом ужинаешь?

- А какие у меня варианты? – усмехнулся он. – Вот чего ты прискакала на ночь глядя – вопрос! Поругались?