Страница 6 из 9
Два часа во время каникул, час во время учёбы. Меня никогда не ругали ни за ушибленные коленки, ни за расцарапанные руки, ни за порванную одежду – словом, гуляя во дворе, я мог делать всё что угодно. Но два часа во время каникул – Боже, как быстро они пролетали, будто бы и не было смысла выходить вовсе. Мне только и оставалось, что глядеть на детские игры: вот дуры – девчонки сидят в песочнице и лупятся в «дочки-матери», разливая песочный чай и песочную сдобу по пластмассовым формочкам. И опять, как бывало не раз, к ним подойдёт Мадам Чаепитие и будет глядеть украдкой на их нелепую, глупую забаву, и во взгляде её сквозь томную пену прожитых лет вскочит жилка, и она, чуть ли не вприпрыжку, подбежит к ним, сядет возле девчуры и начнёт их учить, как пили чай в старину и как пьют его сейчас в Англии, потому что в Англии через два часа наступит пять вечера, а это значит, что у нас пить его самое время. А эти пустышки лишь отмахнутся от кислой вони её одежд и убегут прочь, туда, где уж точно не будет пахнуть прогорклым маслом. И Катрин останется одна, будет стоять посредине песочницы Безумным Шляпником в окружении брошенных кукол и форм, и лишь только доктор Трусик, сидящий на лавочке и кормящий голубей, робко посмотрит на неё влюблённым взглядом и, будто бы извиняясь за факт своего присутствия, почешет усики и ужимисто сделает книксен, дёргая своей гуттаперчевой тонкой шеей.
Я же выжидал момента, когда он наконец встанет с лавочки и поплетётся домой, к тетрадкам. Трусик был чрезвычайно пунктуальной персоной; выходя во двор на прогулку и уходя с него минута в минуту, с пяти до шести вечера, мне был знак выходить на улицу. В редкие минуты, когда над ним не смеялись наши ребята, во время этого часа доктор сыпал голубям отруби, отчего весь асфальт возле подъездов превращался под вечер в полотно авангардного искусства. Ругаемый всеми, извиняющийся перед каждым, профессор кафедры матанализа, вечно пахнущий детской присыпкой, был верен и непоколебим в своей чопорности. А мне же всегда было интересно, каково было Трусику приходить на работу, в институт. Вряд ли с ним случалась удивительная метаморфоза – лацканы пиджака не отстирывались от мела, тонкие усики не становились серьёзнее, голос не прорезался сам по себе, и он, как пить дать, наверное, что-то всё время мямлил под нос, погружая всё вокруг себя от первых рядов парт до Камчатки в летаргический сон.
Так как ПодайПатрон увёз свой Москвич на дачу, Саня побежал домой за футбольным мячом. Наконец, торжественный и довольный, с остатками щей на губе, он вышел во двор, держа в руках главную реликвию двора. Футбольных ворот не было, да и к чему им быть, и вот Аркаша, надевая зимние перчатки, встал возле рамы турника. Играли в навесного, по очереди, что доставляло Андрюхе, вышедшему в остроносых туфлях, дикую истерику, но лучше не переобуваться вовсе, чем зайти переобуться и не выйти, поэтому тот, резонно замечая, что ноги можно обмыть и на колонке, снял обувь и теперь молил всех известных ему богов, чтобы не наколоться на остов торчащей из песочницы разбитой бутылки. Аркаша же, как мог, старался попадать мячом по доктору Трусику, увёртки от мяча которого занимали ребят гораздо больше, нежели успешно забитый гол.
Как только профессор ушёл бы домой, я сел бы на лавочку вместо него. Из-за танцующих паучьих ног меня не брали играть в футбол ни в какую команду, даже при диком отсутствии игроков. Я бы мог поучаствовать, если бы ребята играли в прятки или казаков-разбойников. В догонялках мне вообще не было равных, так как Аркаша и Саня в своё время научили меня убегать от них быстрее, чем они смогут меня настичь и побить. Но в делах спортивных мне доводилось ходить в дворовых тютях. Поэтому я считал минуты и тщательно думал о том, чем бы себя занять на улице.
Спасительное решение принесли дуры-девчонки, вернувшиеся из магазина за углом. Решение было в обувной коробке, обёрнутой в ткань, оно скулило и покусывало поглаживающие его пальцы. Как только я выбежал во двор, то тут же подошёл к собравшийся возле девочек куче дворовой малышни. Тут и там, облупившиеся со всех сторон, наши головы смотрели вниз, на землю, где сидели в картонной коробке прижатые друг к другу, испуганные от голода и холода необычайной раскраски остроносые бродячие щенки. Забавные и неуклюжие, до удивления милые твари прятали вислоухие мордашки в тельцах своих братьев и сестёр, но, не в силу побороть животное любопытство, высовывали носики, чтобы посмотреть на большеголовых великанов, толпящихся вокруг них.
В это же самое время ПодайПатрон стоял на бензоколонке возле областной трассы, пытаясь спорить с заправщиком о подорожании цены на «восьмидесятый». Через шесть минут тридцать семь секунд, крестясь и матерясь, он тронулся в сторону поворотного кольца на город. Впереди него образовалась небольшая пробка из-за аварии белой Нивы и Мерседеса, на объезд которой потребовалось тринадцать минут и шесть секунд.
Тем временем во дворе же какой-то идиот притащил копчёную колбасу и молоко, посчитав, будто бы маленькие пёсьи клычки способны освежевать мясные жилы. Редко случалось, чтобы девчонки и ребята собирались в один племенной круг, но в этой ситуации мы стояли всем племенем и думали, куда можно пристроить щенят. Все, у кого были домики в деревне или дачи, стали перечислять варианты, по которым им ни в коем случае не следует брать собак. Остановились на том, что каждый из нас побежит к своим телефонам, чтобы стереть свои пальцы об вертушку, пытаясь обзвонить всех своих школьных приятелей. У меня же телефона не было, как не было и приятелей, которым я хотел бы позвонить, поэтому я остался возле коробки с щенками. Тем временем ПодайПатрон заехал в киоск за сигаретами, потратив на это дело одну минуту двадцать четыре секунды.
В ту секунду самый любопытный и наглый обитатель коробки давно свесил свои передние лапы и теперь бил виляющим хвостиком по мордам своих более комфорных братьев и сестёр. Я взял его на руки, чтобы осмотреть его сверху донизу; щенок же, почувствовав тепло моих ладоней, перестал вовсе бояться и теперь принюхивался к моему запаху, почуяв свои уверенные шансы стать домашним питомцем. «И вправду, – подумал я. – Посмотри на него, нахала. Какой он смешной и умный. А глаза… Хочешь стать моим другом? Но я же не выносил тебе из дома колбасы, не поил молоком и не гладил по шёрстке, так почему? Откуда ты такой вислоухий? Неужели, ты охотничий пёс? Представляешь, куплю тебе поводок с шипами, но без намордника, ты же не будешь лаять ни на кого, верно? Я буду гулять с тобой, ты и я, мы пойдём в лес, я буду искать белок в лесу, а ты будешь за ними гоняться. Сделаем маме шубу из белок, поэтому придётся уйти в лес на целую неделю. А ещё ты будешь спать у меня на кровати и лизать мне лицо по утрам, чтобы я проснулся и не пропустил школу. А когда мы будем проходить мимо старушек на лавочке, они скажут, мол, вон Дима пошёл с… А как тебя назвать?.. Хм… Дружок, Бруно, Цезарь, Купер, Чезар, Арахис, Билли, Бобби, Барон, Бантик… Да чёрт знает что такое, ерунда одна, а не клички! Ты же не пудель какой-нибудь с завитушками, ты охотничий пёс, гордая собака, не чета ряженым пекинесам! Ну-ка, гавкни, спаниель – это звучит гордо!
Только вот как показать тебя родителям? Мама – ладно, я знаю, она добрая и любит животных, я видел, как она кошку гладила. А бабушка… Тут, конечно, придётся повоевать. Она терпеть не любит грязи, а ты вон какой, весь в пыли и листьях… Придумал! Я забегу в ванную, помою тебя и покажу им! Откажусь от подарка на день рождения, от Нового года, скажу, что ты научишь меня ответственности, чтобы я за тобой следил, и тогда они наверняка тебя оставят. В дом!»
Один, два, три, четыре, пять, десять! Пролёт! Раз, два, три, четыре! В то время как я поднимался по лестнице, неловко переминаясь с ноги на ногу возле входной двери и не решаясь зайти в квартиру, ПодайПатрон встал на аварийку посреди дороги в районе автовокзала. Из капота шёл пар, дядя Боря материл всех земных и небесных царей, побивая баранку Москвича своим огромным мясистым кулаком. Затем он открыл капот и закатал рукава. На починку порванного ремня ушло где-то около десяти минут.