Травма

  - А ведь ты прав, - я снова приподнялся на локтях. - Вдруг они из меня пособие для интернов сделают.

  - Да нет, ты чё так загоняешься, быть не может, - попытался успокоить моё разыгравшееся воображение Мухтар.

  Но было уже поздно. Казах разбудил моего зверя, который не мог успокоиться, пока не сделает всё, чтобы исключить малейшую опасность. Я нашёл на своей тумбочке зелёнку и ватные палочки. Обмакнув палочку в бутылёк с зелёнкой, я крупными буквами вывел на своей левой ляжке надпись: "ЭТА НОГА ЗДОРОВА".

  Вован развеселился, увидев моё творение, и озвучил его соседям по палате. Все, кроме вечно страдающего Коли, дружно захохотали.

  - Ну это ещё ничего не значит, - смеялся Мухтар. - Думаешь, интерну это что-нибудь объясняет? То, что нога здорова совсем не означает, что её не нужно оперировать.

  - А что тогда делать? - озадачился я.

  - Нужно подписать, какую ногу надо оперировать. - Пытаясь изобразить серьёзный вид, сказал Мухтар.

  - Нет, на этой ноге лучше ничего не писать, - вслух подумал я и, обмакнув палочку в зелёнку, дописал снизу. "ОПЕРИРОВАТЬ ТАМ". Рядом с надписью я нарисовал жирную стрелку, указывающую на соседнюю ногу. Вован и Мухтар снова укатывались от смеха.

  - А если...- захлёбываясь от хохота, казах долго не мог продолжить свою новую затравку. - А если они положат тебя на живот и не увидят, что там написано.

  - Вован, умеешь красиво писать? - сдерживая смех, спросил я Терминатора.

  - Обижаешь, начальник! Знаешь, какие я татухи в армии набивал? Да я, между прочим, художественную школу заканчивал. - Вован самоуверенно тыкал пальцем себе в грудь.

  - Картины писать не надо. Ты напиши красиво на спине, где то пониже лопаток.

  - Чё писать то? - Вован застыл с зелёной палочкой в руке.

  - Напиши так, - говорил я, повернувшись на бок и подперев голову, как Пушкин на памятнике. Напиши так...

  "ЕСЛИ ВЫ ВИДИТЕ ЭТУ НАДПИСЬ, ЗНАЧИТ, Я ПОВЕРНУТ НЕПРАВИЛЬНОЙ СТОРОНОЙ".

  Вован долго не мог начать, так как его сотрясал хохот. Наконец-то он сосредоточился, и вывел, то, что я его просил.

  - Ну вот, теперь полный порядок! - с удовлетворённым видом я откинулся на спину.

  Потом Васюков расскажет, что благодаря моей выходке, они чуть не сорвали операцию. Такого дружного хохота операционная ещё не видела. Ржали все: Васюков, интерны, врачи. И ещё долго они не могли сосредоточиться, чтобы начать операцию.

  В день операции я проснулся в приподнятом настроении. Так бывает, когда ждёшь какое-то событие. Я знал, что всё будет хорошо. Я всегда сдавал экзамены, несмотря на то, что часто не был к ним готов. И перед каждым экзаменом у меня был небольшой мандраж. Нет не ужас, а чувство, которое чем-то даже приятно. Приятный страх, когда знаешь, что, в конце концов, всё будет хорошо. Это ощущение необходимо, когда нет другого пути, кроме того опасного промежутка, который необходимо пройти. Нельзя отказаться. Ты выбираешь только упасть тебе духом, или смело и восторженно идти вперёд. Те, кто выбирает первое, дальше не пройдут, а я пока что продолжаю двигаться.

  Всё проходило по тому же сценарию, что и с Мухтаром. Анестезиолог явившийся, чуть только я открыл глаза, поставил мне градусник и измерил давление. На этот раз всё было в норме (на экзамене я всегда тяну билет, который мне нужен). Уходя, он спросил, готов ли я к операции, и когда я утвердительно кивнул, потрепал меня по плечу со словами:

  - Ну и молодец! Главное держи хвост пистолетом!

  Сейчас он напомнил мне секунданта, который в углу морально готовит бойца к выходу в центр ринга.

  Васюков перед операцией в палате не появлялся. Он, как главное действующее лицо, как строгий экзаменатор ждал где-то там за кулисами. Потом явились два интерна, которые долго корячили мою кровать на колёсах, чтобы вывезти меня из палаты головой вперёд (ох уж эти приметы). В первый раз за три недели я покинул стены тесной палаты, и теперь всё вокруг казалось новым и интересным. Мир, сузившийся до четырёх грязно-белых стен, немного раздался в стороны. Моя кровать, запряжённая интернами, с грохотом катилась по огромному пролёту отделения, и я махал рукой всем, кто встречался на пути. Я помню проплывающие мимо, улыбающиеся лица парня на костылях, двух сестричек на посту, Лариски, которая только шла на работу. Все они отвечали на мой жест и махали рукой вслед. Я чувствовал себя космонавтом, поднимающимся на борт корабля. Потом мы спустились на огромном смрадно воняющем лифте и оказались в помещении, стены и пол которого были покрыты белым кафелем. Здесь стрелочка моего страхометра начала трепыхаясь подниматься в красную зону. Интерны скрылись за большими дверями с овальными иллюминаторами, и я остался один в этом белом холодном помещении.

  "В КОМНАТЕ С БЕЛЫМ ПОТОЛКОМ, С ПРАВОМ НА НАДЕЖДУ..."

  "Вот он предбанник между жизнью и смертью - думал я, приглядываясь к своему отражению на кафеле. - Отсюда только два пути на лифте. Или вниз в подвал, или наверх, в свою палату". Страх набирал обороты, но двери открылись и те же интерны закатили меня в соседнее помещение. Яркий свет, слепящий глаза, не давал мне осмотреться и понять что происходит.

  Аттракцион начался, пристегнитесь покрепче. Я слышал, как вокруг меня суетится много людей. Мне натирали запястья обеих рук, втыкали в них иглы, одевали на средний палец какую-то штуку по ощущению похожую на презерватив. Яркий свет внезапно померк, и я раскупорил зажмуренные глаза. Надо мной свисало круглое лицо анестезиолога.

  - Как себя чувствуешь? - спросил он.

  - Отлично! - я попытался улыбнуться.

  - А чё так боишься то? Пульс вон зашкаливает...- я увидел в каждом стекле его очков маленькое отражение своего лица.

  - Да не боюсь я...- я вдруг стал чувствовать, что мой язык еле ворочается во рту.

  - Ладно, считай в обратном порядке от десяти до нуля.