Травма

  У Вована получалось всё, за что бы он не брался, и мне казалось, что он человек необычайного везения. Даже когда мы играли с ним в нарды, он всегда выкидывал нужные ему кости. Я был уверен, что он мухлюет, и как-то по-особенному кидает кубики, чтобы они ложились так, как ему надо.

  - Научи меня так кидать, - сказал я ему, после очередной проигранной партии.

  - Как? Просто кидаешь и всё...

  - Да ладно тебе, ты выкидываешь то, что тебе нужно.

  - Я просто загадываю, сколько хочу, и они выпадают, - добродушно улыбался Вован.

  - Так не бывает. Хорош гнать, давай колись.

  - Моя рабочая рука, правая. - Вован похлопал себя по подвешенной на бинте руке. - Я кидаю левой. Думаешь, если бы я мухлевал, смог бы быстро научиться делать это нерабочей рукой?

  "Действительно похоже на правду, - подумал я. - Неужели правда так везёт?".

  На самом деле, мне очень часто встречались люди, которым определённо везёт в азартные игры, но чтобы везло до такой степени?

  Он был словно с другой планеты, у него получалось всё на раз; перед ним открывались все двери. Такое у меня сложилось впечатление о "Жидком терминаторе".

  Одно обстоятельство смущало меня, и оно портило всю теорию о существовании таких вот абсолютно счастливых людей.

  Почему он здесь? Почему раз за разом он оказывается в ситуациях на грани жизни и смерти? Он словно катается на страшных аттракционах, играет в компьютерную игру, где у него несколько жизней. Словно кто-то, или что-то преподавая ему уроки, говорит: "Вовочка, смотри как всё может произойти. Я хоть и люблю тебя, но вынужден снова наказывать".

  Что он делает не так? За что ему раз за разом преподносят эти уроки?

  ЭКЗАМЕНЫ

  Через три недели, после моего заселения наконец-то настало время наших с Мухтаром операций. Они были назначены с разрывом в один день, и оба мы испытывали торжественное волнительное чувство, ведь мы так долго этого ждали. Мы были словно студенты перед решающим экзаменом, к которому так долго готовились.

  Анестезиолог - плотный высокий мужчина солидного вида в белоснежном халате, очках в тонкой позолоченной оправе, надёжно сидящих на мясистом красном носу, из-под которого словно стрелочки расходились ровно подстриженные тонкие усики, посетил нас в один день. Он по очереди расспрашивал нас о перенесённых в детстве заболеваниях и о препаратах, на которые есть аллергия. Весь вид и тон его были настолько доверительными и располагающими, что поначалу мне показалось, что это единственный доктор в этой больнице, которому по-настоящему небезразлична судьба пациентов. Моё мнение слегка изменилось, когда Семён Николаевич (так он просил себя называть) подошёл к сути вопроса. Она сводилась к тому, что оказывается, в больнице совсем нет приличного наркоза. Есть какой-то непонятный и ненадёжный (он называл марку, но я не помню) от которого очень долго отходишь, да и вообще он вызывает сильную аллергию. Существует, конечно, ещё один бесплатный вариант, когда наркоз вводят местно, уколом в спину, но в этом случае ты всё время находишься в сознании, а обезболивается только часть тела, которую будут оперировать. Короче, нормальный наркоз, от которого и отойдёшь быстро и в кому не впадёшь стоит порядка восьмиста тысяч. Эта информация меня несколько шокировала. Было так, словно получаешь внезапный удар в лоб от человека, от которого меньше всего этого ожидаешь. Но делать было нечего, и я согласился. В моей голове ещё очень живо стояла сцена со сверлением ноги на живую. Деньги это большие, но они у нас были, так как я недавно продал машину.

  "Славно, - думал я, - часть машины поменяем на наркоз, а другую часть на аппарат Елизарова. Поменяем сто лошадей на одного хромого коня, который не факт, что и пахать то сможет".

  Мухтар не продавал в ближайшее время ни машины, ни квартиры и, скорее всего не собирался этого делать, поэтому согласился на бесплатный вариант в виде спинномозговой анестезии. Меня тронула эта самоотверженность казаха. Это была первая операция из множества, которое ему ещё предстояло сделать, и она приходилась на предплечье руки. Может быть, в его ситуации и мне пришлось бы выбирать, на что отложить общий наркоз, а где поскрипеть зубами.

  Итак, первой настала очередь Мухтара. Утром, в день назначенной операции к нему снова пришёл анестезиолог. Он мерил ему давление, температуру, задушевно расспрашивал, как он спал ночью и как себя чувствует. Так в камеру к смертнику перед казнью приходит священник.

  Потом в палату завалились два весёлых мордоворота интерна и покатили кровать вместе с Мухтаром и подвешенными к нему гирьками к выходу.

  Все помахали ему руками на прощание и пожелали удачи. Я смотрел на пыльный квадрат на полу, где только что стояла кровать Мухтара, и палата в моих глазах сразу же изменила свой вид. Она уже не была той палатой. Она не могла существовать без этого весёлого буддоподобного казаха в углу.

  Первый студент скрылся за дверью экзаменационной аудитории. Мне, (второму по очереди), остаётся ждать его возвращения. Каким он появится в этой палате. Счастливым и улыбчивым, или стыдливо прячущим свою зачётку. А может быть выйдет профессор, и, разведя руками, скажет: "К сожалению, ваш товарищ совсем не готов. Мы вынуждены были его отчислить".

  Но уже через два часа казаха вернули на место живым и здоровым. Точнее здоровья в нём осталось столько же, сколько и было до операции. Его предплечье украшала массивная конструкция, состоящая из двух колец, скрепленных между собой стальными шпильками. К отверстиям в кольцах крепились концы стальных спиц пронизывающих насквозь предплечье казаха. Он ещё не отошёл от наркоза, поэтому весело улыбался, с жаром передавая свои впечатления от операции. Он рассказывал, как ему на спине маркером рисовали какие-то диаграммы, потом сделали укол, после которого вся верхняя половина туловища отключилась. Я представил себе казаха, которому отключают верхнюю половину туловища, тогда как нижняя отключена уже три недели. То есть из неотключенного у него оставалась одна голова. Этакий колобок с азиатским лицом.

  Руку его зачем-то отгородили ширмой, хотя можно было просто попросить отвернуть голову, она-то у него работала. Дальше по его рассказу началось самое интересное.