Травма

  БАХ!

   Вот здесь они и встретились. Две машины...всего две машины куролесят по пустым дорогам ночного города, но по какой-то роковой случайности их траектории пересекаются именно в этой точке. БАХ и всё кончено. Удар и грохот услышат только некрепко спящие жильцы домов напротив. Те в машинах не услышат ничего. Наверное, это просто вспышка. Рёв "Ромштайна" из магнитолы обрывается внезапной тишиной; вопли солиста "Сектора газа" рвутся на полуслове. Одновременно с разлетающимся лобовым стеклом Москвича из него выпархивает Вован. Он словно в замедленном кадре пролетает над копейкой и плавно падает в кусты на обочине. Это единственное материальное тело, которое покидает машину. Все остальные кто раньше, кто позднее тоже покинут эти машины, только сделают это отдельно от своих тел. Свои истерзанные тела они оставят закованными в дымящуюся покорёженную жестянку.

  Последняя картинка, которая завершала эту историю долго не давала мне покоя. Я видел тарелку с дымящимися пельменями, одиноко стоящую посреди стола. Я видел, как постепенно тает дымок над тарелкой, как пельмени, словно уставшие ждать, покрываются жирной маслянистой корочкой. Они никого не дождутся ни сегодня, ни завтра и магнитола ещё долго будет гонять реверсом кассету с "Сектором газа".

  Вован преображался прямо на глазах. Из кровавого месива, которое он представлял ещё утром , уже к вечеру он превратился в подкаченного паренька с круглым добродушным лицом. Теперь он выглядел гораздо лучше нас, калек, прикованных к своим кроватям. Он сидел на кровати, скрестив по-турецки ноги и болтал без умолку. Апатия, вызванная известием о гибели друзей, быстро прошла, и теперь он делился историями из своей жизни. Истории были по большей мере печальными, а местами даже страшными, но их суть смягчалась весёлым ироничным повествованием и счастливой (правда только для Вована) концовкой. Он рассказал, как сумел чудом уцелеть во время обстрела колонны в Чечне, где он проходил срочную службу, как он один из всех выбрался из горящего Бэтэра и потом скрывался за ним от пуль ду̀хов. Ещё была история, как он, будучи в доску пьяным, на отцовском Жигуле въехал в транспортное кольцо, которого не заметил в темноте. Да, оказывается в состоянии автопилота можно не увидеть огромную магистраль, по которой мчатся машины. Что уж тут говорить об одиноком человеке, стоящем посреди дороги.

  В центре кольца стояла стелла с билбордом. Жигуль на полном ходу протаранил железную стойку, и билборд рухнул прямо на крышу машины, полностью смяв её с правой стороны. Но счастливчик Вован на этот раз находился слева. Машина была в хлам раскурочена. Невредимый, Вован выбрался через разбитую лобовуху, и, как ни в чём не бывало, пошёл домой. Явившись поутру к гаишникам, он сказал, что ничего не знает, что машину видимо кто-то угнал. Это выглядело правдоподобно, так как никто не мог поверить, что этот улыбчивый парень без единой царапины мог ещё вчера находиться в полностью расплющенном автомобиле.

  Уже к вечеру следующего дня Вован настолько восстановился, что мучительно захотел выпить. Он бегал за медсестрой (да, он уже спокойно, правда, чуть прихрамывая, передвигался по палате) и клянчил у неё спирт. Строгая сестра по имени Лидия, быстро растаяла под напором темпераментного Вована, и налила ему сто грамм. Он вернулся в палату с блестящими глазами и томной улыбкой на располосованном лице.

  - Получилось? - задал я вопрос, который был больше риторическим.

  - У меня всегда всё получается - надменно задрав голову, сказал Вован, и я почувствовал запах свежего перегара.

  - А мы тебе погоняло придумали...- я не мог не поделиться с новым соседом его новой кличкой, которую мы с Мухтаром сочинили в его отсутствие.

  - И какую же? - насторожился Вован.

  - Жидкий терминатор, - сказал я смеясь. Мой смех подхватил Мухтар, и даже угрюмый Коля слегка шевельнул усом.

  - Обоснуй! - засмеялся в ответ Вован.

  - Просто ты так же быстро восстанавливаешься, как тот в кино. Ещё вчера тебя привезли сюда разобранного на части, и вот ты уже бегаешь и выпивку ищешь.

  - А чё, пусть будет - улыбался захмелевший Вован. Кликуха хоть и стрёмная, но не самая плохая. Пацаны поржут...- на этих словах он осёкся и погрустнел, видимо осознав, что те пацаны, которых он имел ввиду, уже не поржут никогда.

  Уже через час я стал понимать, что прозвище "Жидкий терминатор" полностью оправданное, потому что Вован стал интересоваться, как ему подбить клинья к Лариске. Он сразу же оценил темпераментную санитарку, сделав вывод, что она не прочь поделиться своим роскошным телом с некоторыми страждущими. Я подтвердил, что его вывод верен, и он на правильном пути.

  - Действуй смелее, братишка, всё в твоих руках - напутствовал я его, когда он выходил из палаты в поисках санитарки.

  В глубине души, я надеялся, что Лариска не даст Вовану. Не могу сказать, что это была ревность, но какое-то схожее чувство явно поселилось во мне. Я считал Лариску потенциально своей женщиной здесь. Если бы не моё безвыходное положение я уже давно мог ею воспользоваться, тем более она делала очень прозрачные намёки и даже была готова делать это здесь в палате, под взглядами Мухтара, Коли и других пациентов. Только вот я не был готов, ни морально, ни физически. К сожалению, я не был "Жидким терминатором".

  Он вернулся в палату через час и упал на койку с довольным видом.

  - Ну как? - я снова задал вопрос, который не требовал ответа.

  Вован поднял кверху большой палец и надменно ухмыльнулся, мол, а как еще могло быть.

  В этот момент я испытал настоящие муки ревности. Было так, словно мне изменил самый близкий человек. Эх, знала бы об этом моя жена...

  Чувство ревности к Лариске, сидевшее во мне, выливалось в санкции против неё. Я почти не разговаривал с ней, при необходимости грубо отвечал, и перестал давать ей принесённые мне фрукты, которыми раньше щедро делился. Ещё одно открытие посетило меня тогда. Оказывается можно ревновать человека, к которому не испытываешь ничего кроме лёгкого влечения. Ревность не более чем чувство собственника, которому кажется, что кто-то посягает на его вещь. Самое интересное, что он начинает дорожить этой вещью тогда, когда чувствует, что может её потерять.

  Наверное, соседи заметили мой гнев и понимали в чём тут дело, но помалкивали. Одна только Лариска так ничего и не заметила. Ей было по барабану, у неё появилась новая любовь.