Сабинянские воины

- Никто не спасся? – только и спросил я.

- Никого не нашли. Сам понимаешь, какая там была мощность взрыва. И температура пламени. Нашли несколько фрагментов костей, и все. Остальное перегорело в труху. Загадка, где и каким образом первые сабиняне нашли столько боеприпасов. Уже появилась версия, что во время рытья тоннелей они напоролись на немецкий склад времен Второй мировой войны. Это реалистично, потому что немцы здесь были, и любили использовать старые каменоломни, которых тут тоже было навалом еще со средневековья.

Каменоломни? Об этом я не знал. Впрочем, в нашей сабиняноведческой традиции не было информации даже о подземельях. О них знали только экскурсанты разных лет, которые помалкивали.

- Когда спасатели нашли эти подземелья, то сразу оказалось, что предания о каменоломнях в этом районе существовали, но никто из историков не знал, где именно они находились, потому что входы давно были замурованы. Должно быть, первые сектанты случайно раскопали их и решили использовать. А мы-то гадали, как они смогли построить целый подземный город кирками и лопатами. На самом деле, им пришлось только подновить ходы, и вывести их на поверхность. Основное было построено задолго до них.

Я грустно усмехнулся.

- Выходит, они унаследовали инфраструктуру нацистской Германии?

- Все верно. Сейчас этот факт все мусолят, называя их чуть ли не идейными фашистами. И знаешь, кто подливает масла в огонь, рассказывая о «противоречивой сабинянской идеологии»? Марк!

- Марк?! Значит, он выжил?

- Да, разумеется. И Марино тоже. Они пришли в сознание еще раньше меня, и сразу признались, что были на экскурсии. Поэтому их взяли в оборот, перевезли в какую-то дорогущую клинику, и теперь по телеку и в интернете регулярно появляются их интервью. Не сказать, чтобы Марк ругал сабинян – нет. Но ты же помнишь, он такой идейный демократ-антифашист, да к тому же еще и еврей. И он, конечно, не смог заставить себя скрыть правду, черт бы его побрал… А кое-какую правду следовало бы скрыть, как ты понимаешь. Но Марк рассказывал все по порядку, и хорошее, и плохое. И про расизм, и про негров, которые-де близки к животным, и про то, что в Сабинянии культ силы и здоровья, и слабым тут позволяют умереть, потому что так хочет Сабина, и все такое прочее…

- Погоди, но ведь это не совсем так! На самом деле…

Тут я задумался. На самом деле мне было трудно объяснить сабинянскую мораль даже самому себе, не то что другим. Я понял, что и у Марка та же проблема. Поэтому он просто рассказывает по порядку все, что видел и слышал.

- И очерняет наших друзей.

- Увы, да.

- А остальные экскурсанты? Они спаслись?

- По телевизору я видел Йоки и Тима. Похоже, их, как и нас, приняли за туристов, которые бродили снаружи Стены в надежде сфотографировать на крыше живого сабинянина… В репортаже их показали на больничной койке, но с ними все было в порядке. И так как у них никто не берет интервью, я догадываюсь, что они тоже решили себя не выдавать.

- А Ченг? Он погиб?

- Ченг? О, он оказался суперживучим. В ту ночь ему прострелили ногу. От боли он упал без сознания. Потом десантники спасли его, утащив подальше от пылающей Стены, а он после ругал их всяческими словами, называя главными убийцами Сабинянии.

- Но ведь так оно и есть.

- Верно. Хотя его они все-таки спасли. И Марию тоже.

- А Тошук?

- Его никто не видел. Скорее всего, сгинул вместе с сабинянами.

- И Эгр, и Чит, и Гор? И женихи с невестами? И Меб?

- И Ру. – Ержи горько покачал головой. – Они все остались под Стеной. Навсегда.

Через неделю меня выписали. Ержи к тому времени уже давно был здоров и жил в хостеле напротив больницы. Когда я впервые вышел на улицу, мне показалось, что я не видел города лет сто. Спросив себя, рад ли я возвращению, я, не задумываясь, ответил «нет». Вот только уходить теперь было некуда. Даже мечтать уйти – и то некуда. Наш странный, спорный, противоречивый рай исчез.

Еще когда я был на больничной койке, пришел какой-то полицейский офицер (судя по всему, невысокий чином) и опросил меня, записав ответы в блокнотик. Я сообщил ему ту версию, которую придумал Ержи – что мы с ним туристы, приехали специально поглазеть на сабинянскую Стену. Пошли ночью, потому что надеялись, что сабиняне будут под покровом темноты кого-то спускать вниз, и мы сфотографируем этот момент. В сети столько всего об этом писали… Ну а потом был взрыв, пожар, мы все побежали, а потом я упал и ничего не помню. Офицер записал подробно, но как-то устало: видимо, подобных зевак в ту ночь было спасено из-под Стены несколько сотен, и полиции уже надоело фиксировать одинаковые показания. Кажется, он даже по ошибке написал, что мы с Ержи – земляки. Меня кольнуло в сердце – я вспомнил, что точно такую же ошибку когда-то сделал Треххвостый. Теперь казалось, что это было очень давно.

Офицер пообещал, что свяжется с нами, чтобы еще что-то узнать, но так и не связался. Наши с Ержи телефоны сгорели вместе со Стеной, но, надо отдать должное социальной службе, нам быстро восстановили номера, выдав на первое время старенькие кнопочные аппараты. Ержи долго вертел свой в руках, будто не узнавая. Наконец он сказал, что был бы рад вообще никогда больше им не пользоваться. И компьютером тоже. Я возразил, что ведь его, наверное, будут искать родные. И правда, спустя всего полчаса позвонила его мать. Оказалось, она ничего не знала о том, куда именно уехал ее сын (Ержи скрывал правду, как и я, сочинив, что отправился в какой-то горный поход). Три дня назад он обещал выйти в зону досягаемости сотовой связи и позвонить, но не позвонил. Она уже хотела обращаться в полицию, но, слава Богу, он вдруг ответил. Правда, голос у сына какой-то странный. Ничего не случилось? Ержи сказал ей, что в горах нас застигла непогода, и мы просидели в палатке под перевалом лишние три дня. А удалось ли покорить ту вершину, о которой он так мечтал? Нет, печально сказал Ержи, не удалось.

Наконец, мы расселись по своим автобусам и поехали каждый своей дорогой. Никогда прежде путь домой не был таким тоскливым. Я понимал, что все лучшее в моей жизни осталось позади, и то, что я еще существую – лишь дань привычке. Но даже если бы я выпрыгнул из автобуса и побежал назад к морю, я не нашел бы там земли обетованной. Она теперь в прошлом, куда нет пути.

Казалось бы, я должен был жадно отслеживать все новости по сабинянской теме, но на деле это было последним, что мне хотелось заниматься. Мысль о том, что Сабинянии больше нет, что ее земля изуродована и растоптана, что по ней ходят чужие люди, была мне невыносима. Поэтому первое время по возвращении я боялся даже зайти в интернет – а вдруг в новостной ленте покажется знакомое слово? Сил хватало лишь на то, чтобы послушать или прочитать новости в пересказе Ержи. Он словно бы обезвреживал холодное оружие, которое они в себе таили, и после него они уже не могли пробить мне сердце.

Впрочем, все было предсказуемо, и я мог бы вообще ничего не читать. Сначала соседи Сабинянии, которые устроили ее разгром, с трепетом в голосе сообщили, что хотели бы сохранить «приморский заповедник для всего человечества». Мол, они намерены оставить в неприкосновенности девственный лес и берег – в том числе, в память о тех неразумных, но искренних людях, которые берегли его целых пятьдесят лет и отдали за него свои жизни. Общественность, услышав об этом, одобрительно загудела. Но сразу обнаружились сложности. Во-первых, в пожаре погибло много леса. Ержи говорил, что выжгло полосу шириной в 2-3 километра по периметру Стены, как с внутренней стороны, так и с внешней. Больше всего пострадал лес к западу от двух секций, что спускались к морю: в ту ночь дул ветер с востока. Президент той страны, чьи леса пострадали больше, заявил о своем праве возместить их за счет оставшейся нетронутой сабинянской территории. Разумеется, второй президент не мог этот так оставить, и тоже заявил о своих правах. Начались долгие нудные переговоры, в результате чего было принято решение: бывшая территория Сабинянии делится надвое между двумя соседями, но это будет что-то вроде национального парка двойного подчинения. Общественность опять зааплодировала. Однако выжженный лес все равно потерян, поэтому на его место будет «допустимо размещение рекреационно-познавательной инфраструктуры». Понятно, что сия инфраструктура будет «максимально бережно вписана в естественный ландшафт» и что «будут учтены все самые строгие требования к охране окружающей среды». Тут общественность насторожилась. В соцсетях появились проекты так называемого «туристического кластера национального парка «Сабиняния». Общественность возмутилась: использовать это название показалось кощунственным. Проектанты рассыпались в извинениях и название поменяли. Теперь нацпарк назывался «Дикое Средиземноморье». Получилось тяжеловесно, и парк все равно стали звать «Сабинянским». Что касается «рекреационной инфраструктуры», то сначала архитекторы представили коттеджный поселок из бунгало, внешне напоминающих сабинянские постройки. Они явно воспользовались рисунками Марка: прежде я нигде не видел столь детально прорисованных сабинянских домов. У Марка в блокноте их тоже не было, поэтому выходит, что он нарисовал их позже, уже по памяти. Уверен, что он сделал это не за деньги и не по заказу инвесторов «кластера»: просто творческий зуд заставил его выложить на бумаге все, что осталось в памяти. Конечно, проект мало походил на реальное сабинянское стойбище. Все постройки были раза в три больше и выше, и расположены намного чаще, чем в оригинале, что свидетельствовало о борьбе за коммерческую выгоду, но никак не за так чистоту первоисточника. Тут же появились многочисленные знатоки сабинянской культуры и искусства (некоторых из них я действительно знал по нашим пабликам, но полно было и совсем новых людей), которые взялись консультировать застройщиков. Вскоре первая очередь а-ля сабинянских гостиниц, ресторанов, коттеджей выросла на месте сожженного леса. К парку провели несколько новых дорог, чтобы туристам было комфортнее добираться. Но на этом дело не остановилось. На берегу моря застройщики обнаружили жилища, вырубленные в скалах. Сразу возникла идея чего-то вроде «этнокемпингов» на месте рыбацких стойбищ. Тем более что нашлись и готовые садки для рыборазведения. Вскоре восторженные проектанты уже обещали угощение туристов «ценными породами рыб, выращенными по аутентичной технологии», а также «сабинянскую этнорыбалку» на каяках ручной работы. Здесь общественность забурлила. А как же неприкосновенность сабинянской природы, возмутились экоактивисты. Но ведь сабиняне тоже вылавливали рыбу, и немало, парировали инициаторы этнопарка. «В целях сохранения уникальной природы будут установлены строгие квоты вылова и разведения, которые не превысят соответствующие цифры во времена существования общины», заявили они. Откуда проектировщикам известны эти цифры, так никто и не понял. Впрочем, появился еще один аргумент, из-за которого общественности пришлось, скрипя сердце, смириться. Как только Стена пала и Сабиняния исчезла, на территорию устремились толпы диких туристов и просто любопытных. Все стремились первыми ступить на запретную землю и выложить в соцсетях сэлфи типа «я в Сабинянии». Если охранять сухопутный периметр худо-бедно удавалось – обгорелые руины Стены были достаточно сложны для незаметного проникновения – то на побережье ситуация быстро стала выходить из-под контроля. В акватории замелькали белые пятнышки катеров и яхт. Предприимчивые судовладельцы начали высаживать на пляжи туристов. Модным мероприятием стал проход вдоль сабинянского берега на каяках, ночевка в скальных «гротах», как их называли, и фотографирование в псевдосабинянских костюмах. Разумеется, довольно быстро на девственных пляжах стал появляться мусор. Руководство парка попробовало было гонять туристов, но это быстро вызвало ответную реакцию: общественность заподозрила, что чиновники решили захватить нетронутые берега в свое личное пользование, и вскоре там появятся виллы всевозможных коррупционеров… Не сумев побороть хаос, пришлось его возглавить. Парк объявил об открытии собственных «резортов» на берегу, где все желающие могли бы насладиться нетронутой природой (впрочем, она быстро перестала быть таковой) за известные деньги и под строгим контролем. Это принесло плоды: мусор исчез, но берег оброс постройками (немногочисленных сабинянских пещерок для всех желающих не хватило) и наполнился гомоном и визгами отдыхающих.