Сабинянские воины

Я снова окунулся в море родного языка и сквозь толщу вод услышал скрежещущие, отрывистые звуки. Я вынырнул – и странных звуков не стало, а остался только смысл. Я его понимал! Я напряг мышцы лица, словно мне нужно было поднять ими штангу, и выдавил:

- Не понимаю, как это возможно!

И одновременно услышал себя же:

- Ихр ствллуд ртувшт пиркнехт… Но как, как я овладел им? – воскликнул я в испуге.

- Никак. Знать все языки – твое естественное состояние. Учиться этому не нужно. На самом деле все люди говорят на одном языке. Словарные различия – внешняя корочка, которая легко снимается. Главное – это смысл. Сейчас ты оказался там, где все вокруг это умеют. Поэтому, наверное, твои глаза и уши раскрылись, и ты увидел знания, которые всегда были в тебе.

- То есть я…

Я ошалело оглядел людей за компьютерами.

- Не сразу. Нужно время. Но теперь ты на правильном пути. Думаю, ты с каждым днем будешь видеть и слышать все лучше и лучше. И тебе несложно будет узнать наших за Стеной, когда ты их встретишь.

- Ух…

Тошук снова вернулся к компьютеру, а я некоторое время сидел, с трудом осознавая услышанное. Это невероятно - я знаю сабинянский язык! Я умею передавать с его помощью свои мысли, пусть даже невольно. А иногда даже умею принимать. Ведь как иначе я смог перенестись к женскому дому, не двигаясь с места? А увидеть на стойбище бой, который происходил на Стене? Значит, я увидел то, что видели другие. Мне передали картинку на расстоянии. Но стоп… ведь бой видел не только я! Ержи тоже! Значит, и он?

- Да, он тоже научился видеть и слышать, - сказал Тошук, внимательно следя за моими мыслями. – И еще – но пока слабо – Йоки с Тимом.

- Так вот почему вы выбрали именно нас! Потому что у нас есть способности… подключиться к этой… к Единой Душе!

Тошук кивнул и еще раз посмотрел на экран. Там ничего не менялось – письма не было. Тотчас что-то подсказало мне, что все мои изумления и восторги сейчас не важны. А важно то, что происходит в эту минуту за Стеной. И это напрямую связано с молчанием тошукова корреспондента.

- Какие новости? – спросил я, показав подбородком на экран.

Услышав свою речь, я понял, что опять заговорил по-сабинянски. Чудеса…

- Пока никаких. Перестали отвечать, причем все сразу. Все контактеры, на которых я надеялся. Все, которые раньше имели влияние отвести от нас беду.

- Эта «комиссия» уже близко?

- Думаю, они уже рядом со Стеной, вместе со сворой журналистов и правозащитников.

- Как жаль, что у нас нет квадрокоптеров. Могли бы знать заранее.

- Что бы это дало? И потом, не забывай: их снисходительное отношение к нам держится исключительно на том, что мы строим из себя дикарей, незнакомых с техникой. Стоило бы нам запустить коптер – миф был бы разрушен, и с их стороны запустили бы кое-что пострашней.

- Они захотят устроить прорыв, когда дверь откроется? Как думаешь?

- Вполне возможно.

Тошук потер руками плечи, точно ему было холодно. Не сказать, чтобы здесь было жарко, но и не так зябко, как в подземелье. Я пока даже не вспоминал об одеялах. Тем временем зал постепенно пустел: ученики заканчивали уроки, по очереди выключали компьютеры и уходили. Рядом с нами еще оставался пышно причесанный Мет с его нерешенными задачами, а напротив сидела Абий. Однако, знакомое имя… вспомнил! Это подруга Кен, которую я видел на первом стойбище. С ней еще подружилась Йоки. К столу Мета то и дело подходил жрец-учитель и шептал какие-то разъяснения, но, видимо, безрезультатно.

- Не лучше ли тогда отменить обмен? Перенести на несколько дней?

- Бесполезно. Если они захотят напасть, то нападут. Мы бессильны. К тому же, мы должны передать пленных. И тело убитого. Наконец, вывести экскурсантов – вас и меня.

- Ну, положим, мы можем и подождать несколько дней.

- Дней – да. Но не месяцев. Большинство ваших давно мечтают вернуться домой. Ты посмотри на них. Получится, что мы удерживаем их насильно.

- Ну да, Йоки и Мария устали… Ну а ты? Разве тебе нужно возвращаться? Прости, но, кажется, теперь я понял твою роль. Ты – сабинянин, как раз из тех, кто совершает дальние вылазки во внешний мир. Перед экскурсантами ты должен изображать «внешнего». Я верно определил?

Тошук внимательно на меня посмотрел, как будто раздумывая, стоит ли мне сообщать очередную тайну.

- Так ли это важно?

- Да, вобщем-то, нет. Тем более, что пленных все равно придется выпустить, и дверь так или иначе откроется. Это просто мое любопытство. Я все гадал, кто же ты такой. Ты давно стал забывать свою «легенду» и проговариваться. То и дело говорил о сабинянах «мы», а когда я тебя к ним причислял, не возражал. Ну и когда ты поведал об этих внешних «агентах», я понял, что это ты и есть.

Тошук все еще колебался. Он долго и молча возился с выключением компьютера – видно, тот был стар и барахлил. В библиотеке стало темнее: людей почти не осталось, и жрецы потушили часть ламп.

- Увы, нет, - наконец вымолвил он, и я удивился тому, как изменился его голос. – Я не сабинянин. Точнее, уже не сабинянин. И именно поэтому я обязан уйти вместе с вами. Когда-то я действительно был одним из нас… из них. Но потом, отчаявшись, захотел другой жизни. И ушел навсегда. Теперь мне нельзя вернуться обратно. Я имею право навестить родину только раз в год, вместе с экскурсией. Да и то не всегда. Например, четыре года назад меня не призвали. Помнишь, когда мы впервые с тобой встретились, я был уверен, что ты был именно в той экскурсии?

Я слушал, не смея шелохнуться. Сегодняшний день был богат на открытия, но вот именно этого я предпочел бы не знать. Небо, должно быть, заволокло тучами, потому что луч света, который прежде слепил меня, погас. В зале воцарился полумрак, и неподвижное лицо Тошука, смотрящего в выключенный экран, казалось свинцовым.

- Так ты… Выходит, ты был одним из тех, кто не выдержал и ушел?

Он молча кивнул.

- Почему? Тебе не хватало еды? Поэтому?

Тошук обхватил рукой подбородок.

- Нам всем ее не хватало, мы к этому привыкли. Но я не выдержал, когда умер мой маленький сын. Ему и года не было. Какой-то сепсис, потом я уже не стал выяснять. У нас много младенцев умирает от этого, лекарств ведь нет. Но я не смог смириться. Особенно, когда побывал там, за Стеной. Увидел своими глазами аптеки с лекарствами. Я и раньше о них знал, но самому увидеть – это другое. А еще - счастливых мамаш и папаш с колясками, где сидят живые и здоровые дети. Тогда-то я и решил, что искусственно лишать людей возможности выжить – это зло. Я возненавидел Сабину, которая зачем-то возжелала сделать нас своим избранным народом…

- Избранным? Сабиняне правда так считают?

- Ну да. Но избранность в данном случае – это не то, к чему ты привык. Ну, не то, что в иудаизме, например, когда бог благоволит к тебе. Сабина избрала нас затем, чтобы мы стали лучшими. Подобными ей. Но это значит, что мы должны уметь переносить страдания, перед которыми дрогнут другие. Мы должны усмирять свои желания, хотя другие это не умеют. Обуздывать свой эгоизм. Мы должны стать совершенными, чтобы она могла радоваться, глядя на нас.

- Она решила сделать из вас своих ангелов.

- Ты ведь знаешь, для большинства здесь это не составляет труда. Сабина не ошиблась, выбрав себе последователей шестьдесят лет назад. Та небольшая община… Ты знаешь про них. Все, небось, читал. Их дети, внуки, правнуки, чьи души с рождения переплетены друг с другом, остаются верны ей. Но иногда случаются…

- Ошибки?

- Да, можно и так сказать. Я оказался такой ошибкой. Свою любовь к ребенку я поставил выше своих собратьев. Выше Сабины.

- Но ведь это естественно!

Тошук горестно наморщил лоб. Видно, ему трудно было говорить. Но дело было не в свидетелях. Хотя Мет и Абий еще не ушли, и жрецы то и дело появлялись в глубине проходов, они словно не слышали его.

- Для сабинян – нет. Они – единый организм. В какой-то степени – единое мыслящее существо. Они любят свои детей, очень любят, но так же сильно они любят и всех остальных, кто живет внутри Стены и с кем, быть может, у них нет близкого кровного родства. Стоит вынуть из кладки кирпичик – возлюбить кого-то больше остальных, в ущерб остальным – и здание разрушится. Поэтому те, кто чувствует, что узы, связующие его с остальными, ослабли, должны уйти.