Барышня-певица

Я написала на салфетке:

"Полевые", – глубоко в душе понимая, что просто кокетничаю, так как видела полевые цветы только на картинках: вокруг нашего города нет полей – одна пустыня. Но отвечать что-нибудь банальное вроде роз или гладиолусов не хотелось. А цветы мне нравятся любые.

Я отдала бумажку официанту и попросила его отнести её на тот самый столик, когда я закончу выступление. Чтобы не дать молодому человеку возможность написать мне ещё что-нибудь. А послезавтра он, скорее всего, не придёт.

Но я сильно ошиблась. Он пришёл. С букетом ромашек, гвоздик и колокольчиков. Господь Всемогущий, и где только он их взял?!

В цветах, разумеется, была записка:

"Говорят, что джинны и ангелы – существа противоположного порядка, но ведь известно, что противоположности притягиваются… Разрешите мне побыть вашим джинном сегодня. Вам понравились цветы?"

Я глубоко вздохнула, пытаясь преодолеть волнение. Похоже, позавчера я совершила фатальную ошибку… Притягиваются..? Нет-нет, я ни к кому не притягиваюсь! Я не для этого преодолела столько страхов и сомнений, чтобы прийти сюда выступать. Я должна игнорировать его знаки внимания, иначе он вообразит бог знает что..!

Я прижалась лицом к диким живым цветам, будто только что срезанным на настоящем поле, и втянула носом их дикий, чуть пряный запах. Запах чистоты и свободы. Чудесный, волнующий, кружащий голову… И написала на салфетке совсем не то, что у меня спрашивали:

"Где вы достали это чудо?"

Его ответ пришёл через два дня (это были выходные), в букете незнакомых мне, совсем мелких, но невероятно благоухающих мёдом белых цветов:

"Для вас я готов достать что угодно! Закажите мне что-нибудь невозможное!"

Я хихикнула. Какая самоуверенность! Что ж, давайте испытаем вас, мистер джинн…

"Духи с запахом шоколада"

Он положил в новый букет маленький флакон с эфирным маслом какао.

"Деревянный цветок"

Среди живых нарциссов оказался один, очень тонко и искусно вырезанный из дерева.

"Крылья, на которых я смогла бы полететь"

Сертификат на полёт на параплане.

"О, простите, что вам пришлось зря потратиться… Я ужасно боюсь высоты и не смогу воспользоваться вашими крыльями. Мне очень стыдно…" – я вернула сертификат молодому человеку вместе с этой запиской, но на следующий раз он заверил меня, что не стоит беспокоиться и испытывать чувство вины, а вместо этого лучше написать ему номер моего телефона, чтобы он смог совершать чудеса для меня оперативнее.

Я солгу, если скажу, что мне не хотелось выполнить его просьбу. Тогда мы в самом деле смогли бы общаться намного удобнее… но я прекрасно понимала, к чему всё это приведёт. Нет, мне нельзя сближаться с ним, хоть я уже и сделала это, но пока всё держалось в узких рамках осторожной переписки, а если он станет присылать мне сообщения на телефон или ещё того хуже – звонить, то нарушения приличий не избежать. И тогда вся моя хрупкая конспирация может рухнуть. Моя тайная жизнь, которую я так полюбила, полная волнений и надежд… Нет, я не могу лишиться её из-за одного настырного молодого человека. У наших отношений всё равно нет никаких перспектив.

Не получив от меня ответа, он написал мне снова:

"Пожалуйста, не сердитесь на меня за эту просьбу! Клянусь Господом, я не хотел вас оскорбить. Напишите только, что вы не в обиде – большего не прошу".

Я опять не стала отвечать. Сердце моё сжималось от жалости, но я понимала, что эту затянувшуюся игру нужно прекратить сейчас, пока она не зашла слишком далеко и не сделала нам облим слишком больно. Удивительно! Как можно привязаться к человеку, получив от него всего несколько строк, сотню цветков да пару невразумительных подарков? Но похоже, именно это со мной и произошло: сердце обливалось кровью при мысли, что я делаю ему больно. И всё же так я выражаю своё сострадание.

В следующую встречу мой поклонник выглядел глубоко опечаленным. Он, как обычно, протянул мне цветы – на этот раз тюльпаны трёх цветов – и, аккуратно прихватив мою руку, впервые за долгое время заговорил вслух:

– Я чем-то обидел вас, Лазиза? Простите меня, меньше всего на свете я бы хотел вас оскорбить!

– Нет! – шепнула я. – Вы не обидели меня, всё хорошо.

– Тогда почему вы больше не отвечаете мне?

– Это ни к чему. Нам нужно перестать…

– Пожалуйста… – голос его срывался. – Не надо… это последняя не омрачённая радость в моей жизни. Не будьте ко мне жестоки!

В этот момент к сцене приблизился охранник и положил свою огромную лапу на плечо молодого человека. Он был высоким и широкоплечим, но рядом с Шуджей смотрелся сущим ребёнком.

– Пройдёмте, – пробасил охранник, начав подталкивать его к выходу.

Он не стал сопротивляться, только бросил на меня напоследок умоляющий взгляд и спокойно отправился в холл. Однако уже через несколько минут вернулся за свой столик и стал по-прежнему внимать мне, ни на мгновение не отводя глаз.

А я думала весь оставшийся вечер о том, какое же горе и разочарование могут наполнять жизнь такого успешного с виду, явно обеспеченного мужчины. На одних только букетах можно было разориться! А ведь он, к тому же, хорошо одет, модно подстрижен и благоухает не хуже моего отца и старших братьев.

Поэтому, закончив выступление, я бегом побежала в гримёрку и уже оттуда отправила слугу с запиской для молодого человека:

"Расскажите, чем замутнены ваши прочие радости?"

Следующий букет поступил ко мне с пространным письмом, поведавшим о злоключениях мальчика из обеспеченной семьи:

"Я обязан заменить отца на посту директора его корпорации, и это мне абсолютно не по душе. У меня есть любимое дело – программирование – но оно стало настоящим камнем преткновения между мной и родителями, поэтому я говорю, что радости омрачены…

Но вы… наша странная переписка стала отдушиной для меня. Я так счастлив, так благодарен за то, что вы мне отвечаете. Пожалуйста, не лишайте меня этого. Если не хотите давать мне номер телефона – не давайте. Только отвечайте, как прежде – о большем не прошу.

Нет, не так… я попрошу, но вы, конечно, можете не делать: расскажите мне о себе. Почему вы скрываете лицо? Признаюсь честно, я очень хотел бы увидеть его. Даже больше скажу: оно снится мне чуть не каждую ночь. Правда, наутро я, к сожалению, совсем не помню его, и это расстраивает меня безмерно. Просто помню, что видел вас и разговаривал с вами. Вы отвечали мне, а порой даже смеялись. О, как бы мне хотелось увидеть и услышать ваш смех! Держу пари, он слаще и нежнее звона серебряного колокольчика. Мне кажется, что всякий раз, слушая ваше пение, я умираю и возрождаюсь другим человеком. Лучше, чем был прежде.

Скажите, вы любите сладкое? Мне хочется угостить вас чем-нибудь, но я боюсь попасть пальцем в небо… Судя по вашей изящной фигуре, сладостями вы не увлекаетесь, хотя мне трудно представить девушку, которая не любила бы конфеты и пирожные… Мои сёстры просто обожают всё это.

Буду ждать вашего ответа хоть до закрытия заведения, он отчаянно нужен мне.

Искренне ваш, Гаяр Р"

Что ответить на такую искренность? Неужели отказать? Неужели не проявить сострадания? Я прекрасно понимала Гаяра: мои родители тоже не принимали моего увлечения, и при всей кажущейся незначительности такой личной драмы, она переживается весьма серьёзно и тяжело. Подумаешь, обеспеченная молодая девушка хочет петь! Пусть выходит замуж за состоятельного господина и поёт ему в свободное время, сколько влезет! Подумаешь, юноша, всю жизнь проживший в богатстве и роскоши, хочет что-то там изобретать (о программировании я имела довольно смутное представление). Пусть прежде всего думает о желаниях и чаяниях родителей, а потом уж о своих! Отцу нужен преемник, а значит нечего придумывать всякие глупости..!

После окончания своего выступления, недолго посомневавшись, я написала Гаяру ответ, проигнорировав, правда, некоторые его вопросы: