Страница 2 из 7
Когда? В какой момент своей жизни, Висталь осознал, что бог и дьявол – одно лицо?! И осознал ли? Может быть это всё ещё лишь подозрение, – дымка над котлом… Ведь это его убеждение родилось совсем недавно. И оно может оказаться простым заблуждением, стоит только, как следует проанализировать в вивисекции собственных умопостижений, и чувствуемых идеальных точек воззрения, и познать «сематическое ядро» этого убеждения, – его имманентный и трансцендентальный образ. Ведь если продолжить линию этого убеждения, и увидеть необходимо возникающие при этом параллели, то может оказаться, что и Висталь, и Парагонь, также одно и то же лицо?! Две половины одной личности, два противоположных полюса единой сакральной природы. Природы, что олицетворяет собой бог Дионис. Природы, что с одной стороны, антропоморфно олицетворил в своей Джоконде, Леонардо да Винчи. С другой – в своих Демонах М. Врубель, что родился в землях «Беловодья», где когда-то стоял Великий Асгард Ирийский.
Есть над чем задуматься…
Владивосток
Философ современности
Висталь вновь оказался в том месте, где когда-то начиналась его действительно-бытовая осознанная жизнь. Нет, не в том смысле, когда ребёнок, получив первую дозу страдания, начинает осмысливать самого себя в этой жизни, но в том, что его осознанность, достигнув своего рассвета, уже почти начала своё снисхождение по уклону этой действительности. Расцветший цветок, не будучи сорванным, либо превращается в плод, либо вянет и засыхает. Личность, достигшая своего апогея, поднявшаяся на самую высокую свою вершину, вынуждена смотреть уже только вниз. И в этом заключена самая большая скорбь возвышенного духа! Оказавшись, (своими же стараниями), в стратосфере, и не видя и не встречая возле себя уже ничего более возвышенного, он вынужден опускать свой взор, и искать удовлетворения для своего сердца там, где его память откапывает и очищает от песка, фолианты своего прошлого, и находить в них, не замечаемые ранее причины и необходимые последствия, и смотреть на всё это, через призму прожитых лет, и оценивать совсем иначе, чем это было ранее. Всё глупое, становится ещё глупее, в той «камере обскура», что возникает с годами в оценочном сознании. Всё героическое и самоотверженное, всё победоносное, становится также, ещё более героическим и победоносным. Краски осознанности сгущаются, на фоне бледнеющего с годами, окружающего бытия.
Старик любит всё уже состоявшееся, уже произошедшее, в отличие от молодого, который любит более всего свои мечты, – грёзы своего будущего! Так, заканчивающийся путь, отличается от пути начинающегося… – Только своей обратной перспективой. И усталость, и огорчение заканчивающейся жизни, компенсируется памятью былого, и удовлетворением тем, что твой путь уже пройден, в отличие от пути начинающегося, для которого непредсказуемость будущего, и страх за его состоятельность, треплет нервы, и напрягает душу ступающего в темноту путника. И здесь мотивы для удовлетворения сердца, – равнозначны. Ибо, «у тебя всё в прошлом…», также, как и «у тебя всё в будущем…», несут в себе всё благостное и всё тягостное, всё счастливое и всё несчастное, что необходимо включает в себя всякая жизнь. И то, что ты, уже испытал все счастливые минуты своей жизни, а тебе, ещё только предстоит их испытать, компенсируются тем, что ты, уже испытал все несчастливые минуты своей жизни, а тебе – только предстоит их испытать. Всё в этой жизни уравновешено, равнозначно, и всё закономерно, – всё справедливо, и всё разумно-выверено. И облегчение уже пройденного пути, как и предвосхищение начинающегося, лишь две стороны, две грани одного и того же зеркала.
Висталь поднялся на сопку, что называлась «Орлиным гнездом», и посмотрел на лежащий за проливом «Босфор Восточный», «Русский остров». Он сильно изменился, после последнего посещения Висталем, этого, одного из трёх сакральных для него, здешних мест. Три острова, «Русский», «Попов», и Рейнике, что лежали перед бухтой «Золотой рог», словно пред пастью огромного аллигатора, воплощали собой гряду живописнейших мест на земле. Некоторая суровость климата, делала эти места особенно близкими для всякого истерзанного скитаниями, сердца. Он чувствовал в них что-то родное. В сочетании с малой заселённостью, и возникающей от этого какой-то щемящей, и в тоже время, благостной ностальгической тоской. Всякий путник, познавший в своей жизни многое, ощущал здесь нечто схожее с чувствами, возникающими в пустыне, или открытом море. Нечто, что заставляет заглядывать в самого себя, узнавать себя, не будучи отвлекаемым кутерьмой и суетой наполненного человеками бытия, более южных и тёплых мест на этой земле. В отличие от островов Полинезии, Сиама, или Южно-Китайского моря, здесь тишина, ветер, и шум моря, не нарушались ничем, и превращались в симфонию, полифония и гармония которой, провоцировала всякий тонкий и возвышенный дух испытывать неповторимую негу, и ощущение момента собственной жизни… Тот, кто сохранил с детства способность чувствовать миг собственной жизни в своём сердце, кто не расточил в суете своих бренных будней этого Великого, и столь уязвимого свойства, – только тот может считаться по-настоящему счастливым человеком! И проверить это, можно лишь в таких местах. Они, словно полиграф для твоего сердца, всегда выведут его на чистую воду. Ибо, в мирской суете мегаполиса, погрязший в своих обязанностях, укоренившихся привычках, и сверкающих будто бы блеском истины, заблуждениях, человек засыпает в своём бодрствовании, и видит сон о своём праведном состоянии. Ему кажется, что иной жизни не бывает. Что всякая иная жизнь – скучна, мелка, и недостаточно состоятельна. Он знает только «муравьиную жизнь», и всякая иная, кажется ему пошлой, недоразвитой, и не имеющей никакой ценности.
Но в глубинах его сердца всегда сидит некий «сатир», что знает и ценит иную жизнь. И пусть, как правило, он находится в рудиментарном состоянии, но в нём всегда укрыто зерно того потенциала, что связывает в себе Великую мощь, словно скрытую спящую до поры до времени, мощь Урана. И это зерно терпеливо ждёт той «цепной реакции», что разбудит его, и заставит прорасти наверх, и расцвести великолепными цветами, обещающими сверх сладкие плоды.
Спустившись к берегу залива, Висталь пошёл по набережной «Золотого рога». Заморосил дождь, который ещё более возбуждал в сердце чувство ностальгии. Он шёл по самому краю огромного архипелага, и краю Великой и самой большой страны на земле. И хотя Висталь, в силу своего происхождения был матёрым космополитом, но всё же Россия была и оставалась для него, особенным местом. Ибо характер этого места, и его аборигенов, всегда вызывал в его сердце особое чувство, – чувство неразгаданной тайны.
Подойдя к консолям моста, он увидел ничем не примечательного человека в синей куртке и светлой кепке. Он стоял и смотрел на залив. Обладая в своём сердце невероятной проницательностью, Висталь сразу понял, что это за человек. И подумал: Само проведение толкает меня на встречу с самыми глубокими и проницательными личностями сегодняшнего дня. На самом деле, глубокий Философ живёт в каждом городе, почти в каждой деревне, или посёлке. А сколько их живёт в отшельничестве, в одиночестве, особенно на берегах Ганга. Другое дело, путь простого обывателя, не утруждающего свой ум философскими доктринами, и вообще не углубляющегося в собственные лабиринты духа, редко судьба сталкивает с такими «алмазами созерцания». И даже если сталкивает, они не узнают друг друга, и проходят мимо. И всё это относиться к не случившемуся также, как если бы они не встретились вовсе. Не случившиеся – никогда не берётся в расчёт, и это естественно. Если ты к примеру, предотвратил зло, и оно не случилось, никто не определит тебе это в заслугу, если только это зло уже не случилось, или хотя бы не было предвосхищено.
Добрый день! Обратился Висталь к человеку, в задумчивости смотрящего на залив. Тот повернулся, и с интересом осмотрел незнакомца. Висталь был в своей привычной одежде, совсем не по погоде.