Комната Наоми (ЛП)

Несколько особенно любящих сенсации газет строили дикие предположения о мотивах убийцы или убийц. Неизбежно появились сравнения с деятельностью Майры Хиндли и Йена Брейди. В одной из статей вину пытались скинуть на группу сатанистов.

Любопытно, что в наши дни — это предположение звучит не так странно. Даже центральные газеты, во главе с сообществом психологов и социологов, говорят, что жестокое обращение с детьми в сатанинских культах не просто факт, а реальность нашего общества. Может быть, они правы, и наша дочь стала жертвой такого культа.

К тому времени, как мы узнали правду, это уже не имело никакого значения. Поиск мотива преступления уступил место поиску чего-то совершенно иного.

На самом деле, именно газетчик первым предупредил нас о существовании неких внутренних, странных событий. Это был фотограф из «Дейли Миррор». Кажется, его звали Дафидд Льюис. Если я правильно помню, он был родом из какого-то захолустного маленького городка в Южном Уэльсе — Нидпорт-Толбот или Амманфорд. Из места, о котором никогда не писали ни Дилан Томас, ни Вернон Уоткинс.

Судя по внешнему виду, Льюис в юности играл в регби. Фигура фотографа обладала той самой валлийской основательностью, которая так хорошо подходит для овцеводства и шахт. В его жизни был период, когда он много пил. Но при всем этом, Льюис был человеком от земли. Все это не играло особой роли для нас. Но у Льюиса имелись свои доказательства, не важно, что он говорил или как выглядел.

Фотограф был сообразительным, общительным и приятным, хотя и не вполне культурным человеком. Льюис позвонил первым. Когда я сказал, что нам не нужны фотографии, и попросил положить трубку, он, запротестовав, пояснил, что звонит по другому поводу. Что есть нечто такое, из-за чего он теряет сон по ночам. Я продолжил возражать, и он пообещал прийти без фотоаппарата. Объяснил, что привезет с собой фотографии, мнение о которых хотел бы узнать. Мне не хотелось ничего слышать об этом, но, в конце концов, я согласился. Кто знает, как бы все сложилось, если бы фотограф смирился с моим отказом?

От лестницы доносятся шаги — кто-то спускается. Этот кто-то очень медленный, и я думаю, что он останавливается, прислушиваясь к каждому своему шагу или любому звуку. Если задержать дыхание и ждать, то практически слышны чужие вздохи. Боже, прошу тебя, помоги мне пройти через это или хотя бы пережить сегодняшнюю ночь.

Льюис приехал тем же вечером. Лоры не было — подруга отвезла мою жену в город. Люди были очень добры к нам и делали все, чтобы помочь в эти тяжелые дни. Хотя я знаю, что временами им приходилось трудно.

Фотограф выглядел человеком довольно потрепанным. Его неопрятный вид казался еще более диким, благодаря анораку с меховым капюшоном — в такой одежде даже Рудольф Нуреев выглядел бы глупо. А Льюис, к несчастью, был человеком серьезным и уж точно не дураком. Мне же он сразу понравился: как внешностью, так и валлийским происхождением и профессией.

Он вошел, повесив анорак в прихожей.

— Я оставил камеру в машине, но явился не с пустыми руками, — заявил Льюис с порога.

В руках фотограф держал большую картонную папку, похожую на небольшой портфель.

— Хотите что-то выпить? — уточнил я.

Он покачал головой.

— Лучше не нужно. Или вы подумаете, что я алкоголик, а мне бы этого не хотелось.

— Тогда пройдем в кабинет?

Льюис кивнул.

— Как пожелаете.

Мы сели. Я налил себе джина из одной из тех рождественских бутылок, которые до сих пор оставались не распечатанными. В некоторых частях дома все еще царствовало Рождество. Например, в детской, где еще лежали упакованные подарки для Наоми. Лора не желала слышать, что нужно от них избавиться. В шкафу продолжала висеть одежда нашей дочери, а простыни на ее кровати не менялись со дня исчезновения. Как будто наша малышка только что вышла в сад поиграть.

— Так чем я могу вам помочь, Льюис? Что вы хотели мне показать?

Вместо ответа он достал из картонной папки пачку черно-белых фотографий размером шесть на десять дюймов. Потом положил снимки на стол лицом вниз и повернулся ко мне. Мы сидели рядом: я в своем кресле, Льюис — на стуле, где я печатаю. На том самом, где сижу сейчас. Стоит закрыть глаза, вижу его серьезное валлийское лицо в нескольких сантиметрах от себя. Словно врач, изучающий меня в поисках неведомого подозрительного дефекта.

— Доктор Хилленбранд, перед тем, как вы уехали, офис прислал меня сюда, чтобы сделать фотографии. Они хотели сделать фото вашего дома и, если возможно, вас с женой или кого-то в дверях. Вы наверняка видели нас — меня и других фотографов. И, уверен, вы думали о нас плохо, хотя вас сложно в этим винить. Но это моя работа. Мне нужно зарабатывать на жизнь, поэтому я пришел и остался возле дома. Мало-помалу большинство фотографов сдались и вернулись в Лондон. У них были другие сюжеты для статей, да и вы не давали возможности сделать фотографии. Но я настойчивее некоторых, поэтому решил задержаться еще на день или два. Посмотреть, что получится, если вы решите, что все ушли.

Льюис сделал паузу.

— Если вы не возражаете, то я все же выпил бы каплю-другую.

Я налил ему джина. Свет от настольной лампы попадал в стакан, от чего по поверхности стола расплывалось темно-рыжее пятно. На улице темнело. Сад был полон теней и очень тих.

— Мне удалось сделать несколько фотографий, — сказал Льюис. — Вы с миссис Хилленбранд несколько раз входили и выходили из дома. Меня видно не было — для таких вылазок я приобрел маленький фургончик. Там можно лежать часами, оставаясь полностью незаметным. Так были сделаны ваши снимки. Несколько из них вы сейчас увидите. За те дни, что я находился здесь, получилось довольно много фотографий дома и сада. Еще мне удалось зайти через заднюю дверь, так что часть фотографий сделана там.

Фотограф глотнул джин, богатый вкусом терновника и сахара.

— Эта штука похожа на портвейн.

— Да, — ответил я, — немного.

По саду сосредоточенно кралась кошка. Она двигалась, словно тень, видя то, что мы не могли. Вдруг она оглянулась, увидела меня и метнулась в кусты.

— Так вот, — продолжил Льюис, — некоторые из них я сделал в самый первый день. Там нумерация рядом с датами.

Затем он выложил на стол стопку фотографий. Зернистые снимки, сделанные с помощью телеобъектива. Все они показывали наш дом под разными углами. На земле лежал снег. На большинстве фото шторы были задернуты, и наше пристанище казалось заброшенным. Или нет, не заброшенным, скорее наш дом покинула душа.

Когда я покупал его, то думал — вот оно, место для счастья. Теперь, глядя на фото Льюиса, удивлялся, как мог так ошибиться.

— А теперь смотрите, — указал он.

Расчистив место, положил на стол еще одну фотографию. Ее наверняка сняли с фасада, стоя на подъездной дорожке. Судя по освещению, снимок сделан ближе к вечеру. На фото видны два верхних этажа и часть нависающего карниза. Сначала я не увидел ничего необычного. Затем Льюис ткнул коротким пальцем на что-то прямо под карнизом. Там, в окне мансарды, едва виднелось лицо. Бледное лицо в обрамлении темных волос.

Я почувствовал, как меня пробрала дрожь. И подумал о движении, которое видел, когда мы вернулись.

— Мне хотелось узнать, кто это, — объяснил Льюис, — поэтому я увеличил изображение так сильно, как только мог. На всякий случай. Может, удалось бы узнать человека. И вот что я получил.

Он достал еще один снимок и положил поверх первого. Там было изображение с предыдущей фотографии — значительно увеличенная часть оконной рамы и лицо внутри нее. Разрешение оказалось слабым, но понятно было, что лицо женское. Однако я видел достаточно, чтобы понять: эта женщина — не Лора. Она вообще не походила ни на одну из моих знакомых женщин.

— Узнаете ее? — спросил фотограф.

Я покачал головой.

— Я так и думал, — ответил он и отпил джин.

— Это все?

Льюис отрицательно покачал головой.