Лунь

– Они оскорбили мою мать. Самыми последними словами. И добавили, что я ничуть не лучше. И засмеялись. Все это случилось, когда преподаватель вышел из аудитории. Они совсем не ожидали, что я брошусь на них. Думали, я стерплю, как обычно. Ведь идет занятие, и я обязана стерпеть, чтобы не нарушать дисциплину. Но я… Дайте мне воды. У меня горло пересохло.

Владимир Александрович встал, прошел к своему столу, вытащил откуда-то граненый стакан, поднял и наклонил графин с водой.

– Держи.

– Спасибо.

Девушка сделала два больших глотка, задумчиво помолчала и сделала еще один.

– Что было дальше?

Владимир Александрович снова сел напротив нее, забрал стакан и отпил из него сам. Он не брезговал пить. Лена была единственной студенткой во всем институте, к которой директор испытывал действительно сильную симпатию. Он хорошо знал ее, хорошо знал и ее положение. И то, как поступала эта девушка, всегда восхищало его. Любая на ее месте давно бы сдалась и все бросила. Но Лена тянула свою бурлацкую лямку, сцепив зубы. И почему-то именно за это многие терпеть ее не могли.

– Дальше, – повторила Лена, словно впервые слышала это слово. – Дальше я… я просто кинулась к ним. Опрокинула парту, за которой они сидели. Обе упали со стульев. Все вокруг вскочили со своих мест, но участия не принимали. Кишка у них тонка. Они хотели зрелища – они его получили. Я была… в ярости, о да. У меня плыло перед глазами. Я мало что соображала. Схватила Вику за волосы, пока она не успела подняться с пола, начала бить лицом о спинку стула. Это было… это…

Девушка качала головой, скривившись и пожимая плечами. Взгляд ее был устремлен внутрь себя, где она видела ход событий, развернувшихся полчаса тому назад. Наконец, Лена продолжила.

– А Кристина опомнилась и решила заступиться за подругу. Чем-то твердым она ударила меня по голове. Потом я увидела, что это был цветочный горшок. Он раскололся, и земля посыпалась на нас всех. Лицо Вики уже было как кровавая каша. Я оставила ее и поднялась на ноги. Голова кружилась. Кристина глянула на меня с таким странным удивлением… и отступила. Наверное, она думала, что я должна потерять сознание из-за ее удара. Я приблизилась и вмазала ей по лицу. С ней вышло не так быстро, как с Викой. Кристина вцепилась мне в волосы и как-то умудрилась ударить по зубам, пока я душила ее. Я почти не понимала, что делаю. Знала, что должна уничтожить их за те слова, которые они произнесли.

– Ты, конечно, не скажешь мне, что они сказали.

– Конечно.

– Ладно. Что было потом?

– Это я помню плохо, но мы боролись еще несколько минут. Хорошо отпечаталось в памяти, когда я споткнулась о Вику и упала, и Кристина собиралась ударить меня в живот, но в этот момент в аудиторию вошел преподаватель, и… дальше Вы знаете сами.

Владимир Александрович тяжело вздохнул. Он знал, что было дальше. Скорая забрала обеих девочек, а Лене приложили лед к губе и залили перекисью ушиб на лбу. В отличие от Вики и Кристины она отделалась очень легко. В этом было самое удивительное, учитывая то, что девушка пошла в одиночку против двоих.

Любой, кто взглянул бы на ее фигуру, не поверил бы в это. На лице у Вики было разбито все, что можно разбить – губы, нос, бровь, щека; выбит один зуб. Кристину увезли с большой гематомой, легким сотрясением и подозрением на разрыв селезенки. И даже учитывая все это, Владимир Александрович не мог приказать себе быть с Леной построже.

– Леночка… ты же взрослая. Ты должна понимать, что…

– Я все знаю, Владимир Александрович. Это недопустимо, это может кончиться судом, меня могут посадить, я начала первая… Но я не контролировала себя. И это они довели меня до такого состояния. Ежедневно и методично они занимались этим.

– Я всегда на твоей стороне. Всегда. Помни это.

Они замолчали. Раздражение и недовольство директора, с которым он встретил девушку в своем кабинете, исчезло, не оставив и следа. Теперь было только сочувствие и сожаление. Владимир Александрович всеми силами соображал, как замять это дело так, чтобы не пришлось исключать Лену во имя сохранения статуса вуза (а совет мог потребовать от него этого), и уж тем более так, чтобы действительно не кончилось судом.

«В ее жизни и так слишком много нехорошего, – напряженно думал директор, – какой же ей суд? Какой суд? Суд над этим существом, которое извели до потери рассудка? Ведь у нее младший брат, за которым некому будет следить, какой же тут суд? И даже если штраф… им и так жить не на что. Жизнь уже достаточно плохо обернулась для нее. Надо что-то придумать, надо срочно что-то решить, прямо сейчас».

– Знаешь, что я намерен сделать? Я вызову родителей этих двух бесстыжих и буду говорить с ними. Да, я буду с ними говорить, и очень серьезно. Я с ними так поговорю, что они забудут о любом суде. Так поговорю, что им стыдно станет за своих детей, за себя, за… Вот что! Если они только заикнутся о суде, я скажу им, что мы выдвинем им встречный иск – за моральный ущерб. На несколько миллионов, да. И еще посмотрим, кто выиграет. Весь педколлектив во главе со мной подтвердит, что на протяжении долгого времени эти две… эти две… над тобой! А ты вообще в состоянии аффекта была. Мы тебе, знаешь, что? Адвоката наймем. Грандиозного адвоката. И я буду колоссально на твоей стороне. И характеристики на тебя самые лучшие дадим, и… все, что надо будет, предоставим. Вот так я им и скажу, пусть даже и не думают о суде, вот.

– Думаете, испугаются? – девушка подалась вперед.

– Испугаются? Еще как испугаются! Побегут домой – детей своих отчитывать. Да как бы им потом второй раз в больницу не попасть!

Владимир Александрович рассмеялся, довольный собой. Лена улыбнулась – от чистого сердца. Ей вдруг поверилось, что все обойдется. А с ней так редко случалось что-то хорошее.

– Лена-Лена! Все хорошо будет, я все улажу. Улажу так, что даже о штрафе не посмеют думать, вот!

– Даже если все обойдется без суда, Вам все равно придется исключить меня, – заметила девушка и поникла.

– Это кто тебе такое сказал? – нахмурился Владимир Александрович. – Это мы еще, знаешь ли, посмотрим, да! А ты не закисай, не закисай раньше времени. Ты, Лена, лучше меня послушай. Послушай, что я тебе скажу сейчас, и, значит, намотай себе на ус, вот. Я все улажу, но! Но! Нельзя допустить ни единого подобного случая в будущем, понимаешь меня? Думаю, ты понимаешь. Вот, когда я уже буду бессилен, так это если еще раз… хотя бы еще раз… – мужчина сжал кулак и потряс им в воздухе. – Понимаешь? Это будет – ну все насмарку, грандиозно все насмарку. И ничем я уже помочь не смогу, ничего не исправлю. Я сейчас вот за тебя поручаюсь, да? Но только при условии, что в будущем, когда все малость уляжется, и они снова начнут ходить на занятия, ты должна строго сказать себе, что не видишь и не слышишь их. Смекаешь, о чем я говорю? Не то что бы там – не поддаваться на провокации, терпеть и… А больше! Сказать себе: их здесь нет. Заставить свой слух не слышать их, свое зрение – не видеть их. Исключить их обеих из своей жизни. Даже если – особенно если! – будут задирать себя. А я уверен, колоссально уверен, что будут, да еще как будут! Ты им сегодня такие козыри дала на руки! Они тебе эти козыри показывать будут до самого конца обучения. Они же не дуры, нет, они понимают, – тут Владимир Александрович постучал пальцем себе по высокому лбу, – что теперь преимущество на их стороне. Что ты теперь висишь на волоске от исключения, а твое исключение им очень выгодно. Ты сегодня… ты раскрыла перед ними свое самое слабое место, понимаешь? Они абсолютно точно усвоили, куда бить. И они будут в это место бить. Чтобы вывести тебя в иной раз и попрощаться с тобой навсегда. Загубить твою жизнь. Не дать тебе получить образование. Но ты, Лена, не должна им этого позволить, – Владимир Александрович ударил кулаком по раскрытой ладони. – Не должна, и все тут! Еще несколько месяцев – и все! Все! Закончится учеба. Не будешь их больше видеть! Вообще! У тебя начнется жизнь, в которой они не будут присутствовать. Совершенно другая жизнь. И какая будет эта жизнь, зависит от того, кончишь ли ты институт или вылетишь из него за очередную драку. Нет, я не виню тебя! Я исключительно на твоей стороне, я исключительно радею за тебя. Я хочу дать тебе понять, что… видишь ли, справедливость нынче не в чести. Вот так. Никому она не нужна. Невыгодно! Так уж сложился наш мир. Ты сама вершишь свое будущее, осознай это. Представь, что держишь его в руках, – Владимир Александрович вытянул перед собой большие жилистые руки и раскрыл ладони. – Оно такое хрупкое, его беречь надо. Каждый свой шаг продумывать. Особенно в твоей жизненной ситуации! В следующий раз, когда захочешь кого-нибудь проучить, подумай о своем брате, о вашем будущем, о… Подумай хорошенько! Семь раз отмерь, как говорится. Вот. Ты, к сожалению, сама о себе заботишься. Сейчас институт для тебя – все. Понимаешь? Все! Ты обязана за него держаться. Эта тропинка выведет тебя на хорошие перспективы! А ты в них нуждаешься, грандиозно нуждаешься! Так что… Я все прекрасно понимаю – обидно, больно, хочется постоять за себя, за родных… А ты ведь гордая, ой, какая ты гордая, Лена. Ведь это удивительно как, что ты их так долго могла терпеть, – Владимир Александрович снова засмеялся. – Даже я их терплю кое-как. Ох-ох. Ну, что же? Подумай хорошенько надо всем, что я тебе сказал. Исключительно подумай, да? Понимаешь меня, – утвердительно окончил он.