Страница 5 из 29
он скалится, глядя на шею, в глаза.
Газоны топорщит взъерошенно, дико,
колючую шерсть поднимая, как ёж,
готовя к прыжку свои костные стыки,
подняв ирокез, как воинственный ёрш.
Чудовище это темно, разномордо,
и тряскою шкуры сбивает весь дождь.
А люди, совсем как блошиные орды,
бегут, улетают на небо святош.
Я тоже несусь по воде и грязище,
из мыслей комочек надежды лепя.
Как к чаю, богатству смерзающий нищий,
стремлюсь я до двери твоей, до тебя…
Просвириной Маше
Машульчатая
Тебя все хотят, обожают,
ведь с Господом ты наравне!
Реснички-травинки играют
на солнышке и при луне.
Спокойна, чиста, льноволоса,
как пёрышко лучшей из птиц.
А кончик красивого носа
люблю я лизнуть, будто шпиц.
Извечно в простейших нарядах,
но в них, как царица всех мод.
Мгновению каждому рада,
довольна явленьям погод.
Славяночка, божья посылка,
что неприхотлива в быту,
с какой несказанно и пылко,
духовно и тельно расту!
Не видывал гибче и ярче,
не слышал медовее слог!
И даже кончаю я слаще,
держа твои пальчики ног…
Просвириной Маше
Fucking swamp
Обвыкся в болоте средь жаб и лягушек.
Осел средь кувшинок и тины, кустов.
Почти что забыл про раздольность опушек,
про реки, пшеницу и запах цветов.
Теперь комары, водомерки и мошки,
чешуйки зелёные сверху воды,
осока и плесень, какие-то крошки -
соседи мои средь вонючей среды.
Кошмарные сны и ужасные звуки,
прыжки по трясине, рассолу, камням,
какие-то шорохи, брызги и стуки
средь влаги умершей пугают меня.
Угрюмая заводь из вязких помоев,
коряги, упавшие в топи и грязь,
гадюки и совы, протяжные вои
опять поражают оставшийся глаз.
А всё оттого, что подбили дробинкой,
и тем обрекли средь вот этого жить…
Под грудью кровит от засевшей соринки.
Я начал жиреть и, наверное, гнить…
Чердачная будка
Чердачная будка на выцветшей крыше
с утра открывает мне юный обзор
на шифер и мрачные окна, и вышки,
на краешке стока оградный забор,
на крошево жёлтой листвы от деревьев,
как разные искры бенгальских свечей,
на птиц и от них отлетевшие перья,
на сотни одежд и балконных вещей,
на сонных прохожих, их кепки и плеши,
на трубы, какие ещё не дымят,
на свежесть помад и на женские вещи,
на ленты дорог и заброшенный склад,
на морг, его серо-янтарные стены,
на дым крематория, госпиталь, храм,
на мокрый рассвет, населенье, антенны,
на всю панораму из неба и рам,
на скрипы ворот и далёкий могильник,
на охру стальных и больных гаражей,
оставленный кем-то у края напильник,
на рай разливной и рядок алкашей…
Как пёс в конуре, созерцаю округу,
с голодным желудком сижу на верхах.
Клаксоны и грохот противны так слуху,
но я – подневольный холоп ЖКХ…
По воле больших коммунальных хозяев,
напившихся кофе и сливок жлобов,
от них получив разнаряд, нагоняи,
залез для очистки сырых желобов…
Белокурая славяночка
Кудесница в длинном, сиреневом платье.
Модель для любого стиха, полотна.
Любимица с малой рюкзачною кладью.
Цветочница, что так постельна, родна.
Шикарница и хорошуля, красотка.
Портрет ненаглядный, забавный, святой.
Спортсменка в индигово-белых кроссовках.
Смиренница, с коей прекрасен постой.
Вещунья, что делится космосом, мигом.
Мурчащая кошечка с парой когтей.
Захватчица с вольным, желаемым игом.
Чаёвница, что так полна новостей.