Страница 6 из 29
Бесстрашная явь, разорвавшая узы.
Сочнейшая в паре местечек, меж сот.
Хозяюшка и вышивальщица, муза.
… Куда-то ушла от поэта на год…
Просвириной Маше
Бэтмен
Ты, будто бы чашник при погребе винном,
при старой, глухой, монастырской избе,
гурман, сомелье научившийся, чинный
и ставленник Бахуса в этой судьбе.
Ночной и дневной разливной, виночерпий,
мудрец, что подскажет в заветный момент.
Порой у тебя напиваются черти,
порой и святые попросят абсент.
Ты – явный любимец пропойц и гулящих
и рюмочник, баловень и сибарит,
степенный беседчик, факир настоящий.
И ковш не один был тобою испит.
И я – завсегдатай кабацкого места,
где ты черновласый, в жилетке, тоске
меня поджидаешь в субботу так честно,
вручаешь меню на бумажной доске…
Неизвестному бармену кафе "Губернатор"
Машечковый родник
Дышу её запахом, как кокаином,
из губ добываю прозрачный нектар,
целую и пью, и лижу цвет малины.
Полезные действия в таинстве чар.
Вкушаю такое редчайшее блюдо
средь этой постельной и голой поры,
что пылко любуясь животиком, грудью
и кладом, который течёт изнутри!
Все капельки, влагу в себя собираю,
как будто голодный ходок-бедуин,
что выискал сочный оазис у рая,
восторженно радуясь между долин!
Как котик, лакаю молочное блюдце.
Как молот, качаю бесцветную нефть.
В сей миг предстаю я живым, жизнелюбцем,
который желает таким быть и впредь!
Просвириной Маше
Сопато-кровавая осень
Во всех накопления вязкой мокроты,
комочки созревшего кашля, соплей,
печалей, в которых простудные ноты,
и всхлипы в носах между кресел, аллей.
В иных проходящих мечтанья о чае,
позывы к зевоте, чиханию, сну,
желания выпивки, тёплого мая
и чтобы хоть кто-то приблизил весну.
Идущие, кутаясь в шарфы и грёзы,
глядят на горящие окна, лучи,
стирая с очей накатившие слёзы,
что выбиты ветром без явных причин.
Мечты об уюте, объятьях и пледе
шаги ускоряют, торопят домой.
С лицом посинело-румяного цвета
я харкаю кровью и новой строкой…
Fucking people
Людишки – мешки из надежд и печалей,
безудержный хаос и конгломерат,
клиенты друг друга: продаж и венчаний;
ядрёная смесь, где добро, полуад,
создатели и потребители (в массе),
враги и сторонники, жители дня,
приверженцы сотен религий, пластмассы,
чужие такие, хоть всё же родня,
родители новых рабов и героев,
синоним ленивцев, обманов, грязнуль,
убийцы, мучители душ и покровов,
и мясо для опытов, секса и пуль,
толпа одиночек, ведомых, обычных
и вешалки для полиэстера, шлюх,
отары из алчных и слабых, привычных,
что чаще позорны на вид и на слух…
Индиговое небо
В индиговом небе чернеющий август,
где солнце, как мёд, что течёт по плющу.
Я, словно бумажка, химический лакмус,
опять рефлектирую, пью и грущу.
Заря остывает, накал угасает,
кончается в липкой бутылке вино.
Ни кофе, ни сон от тоски не спасают.
Опять попадается с грустью кино.
Уже тридцать первое, вечер и вторник.
Зашторена резко оконная цель.
Я – вечный искатель и счастья поклонник,
что так безуспешен средь сотен земель.
Пузатые книги обжили три полки.
Но, суки, не лечат, а множат всю боль.
А память всё чаще порочна и колка.
Внутри и снаружи терновник и соль.
Закатность румянит туманные щёки.
Багряная жижа сковала мой рот.
Как будто ежи, в углу старые щётки.
И я без тебя не герой, не Господь.
Постылое зрелище. Хмурые виды.