Страница 7 из 12
Засядько вскинулся.
- Неужели всё зря?
- Отнюдь. Знаю, мне не долго осталось, так что обязан внести последнюю лепту. Сделаем мы наш ракетный сундучок с двойным дном. Пусть Академия так и будет приманкой для фантазёров. А в Главном артиллерийском управлении создам специальный отдел. Готовы снова надеть погоны?
Ракетчик даже подскочил, вытянувшись в струнку.
- Так точно, гражданин генерал!
- Не прыгайте… Есть в той ложке мёда и бочка дёгтя. Небось, привыкли к московской жизни? Придётся проститься. В Москве всё чрезвычайно дорого. Да и открыта она слишком для иностранцев. Есть артиллерийские полигоны в Поволжье, подальше от любопытных глаз.
- Супруга расстроится, но жене военного – не привыкать, гражданин генерал. А в Москве…
- Пуляйте в небо салюты, чтоб все видели – дело не умерло. Там будет ваш цивильный фасад.
- А ракетное оружие держать секретным сюрпризом… Понимаю.
- Боюсь, не понимаете, полковник, - министр снова вышел из-за стола. Он шагнул к окну на Дворцовую. Привычка смотреть на Александрийскую колонну во время принятия важных решений укоренилась у него после беседы с Николаем Романовым. – Наша армия слаба. Не сравнить с Русской императорской. Флот достоин лишь сожаления. Как всегда – казны на них не хватает. Утешает, конечно, что армия Кайзера не лучше, и после двадцать второго он вынужден считаться и с социалистами в Рейхстаге, и с нашими претензиями на земли, захваченными им до семнадцатого. Но! Мировая война не разрешила коллизий. Немцы считают себя уязвлёнными из-за распада Австро-Венгрии. Называют себя обделёнными колониями. И что их Корнилов отбросил накануне мирного пакта – тоже досадно. В газетах читаете про их настроения?
- Реванш, дранг нахт Остен? Газетам верить – что вокзальной цыганке-гадалке.
Министр вернулся к столу. Из папки появилась на свет бумага с грифом секретности.
- Ваши бывшие коллеги из разведки полностью согласны, как вы изволили выразиться, с вокзальными гадалками. Лишь только германская верхушка сочтёт рейхсвер годным к молниеносной победной войне с Россией, её не миновать, флот у них и сейчас… впрочем, вы в курсе.
- Конечно, гражданин генерал.
- Стало быть, ракетные приготовления держим в секрете до того времени, как выпадет возможность показать германцам: быстрой победы не ждите. А также японцам, британцам, французам. Вам ясно, полковник? Мы живём в предвоенное время. Оно быстро заканчивается. Чем больше наша армия получит боевых ракет, тем меньше новопреставленных российских душ взлетит к небесам с поля боя. Что вас смущает?
- Позвольте обратить ваше внимание. Академия сейчас – это куча бумажек и дюжина энтузиастов в Москве, что ждут – не дождутся приказа строить лунный экипаж. Вы сами, гражданин генерал, указали на трудности с ассигнованиями.
- Будут, будут… Поверьте, Александр Степанович, это последнее стоящее дело моей жизни. Просветите, куда вы намерены тратить средства?
- Главное внимание отвожу реактивным двигателям. Во-первых, привычным пороховым ракетам и другим на твёрдом топливе. Цель наша - дешёвые боевые снаряды для пусков с аэропланов, кораблей, включая субмарины, а также пехотного оружия для применения там, где ординарная артиллерия не выгодна. Во-вторых, займёмся ракетными двигателями на жидком топливе, что предложил поляк Циолковский. Они изрядно сложнее. Нужно зажигание, смешение горючего с окислителем. Невозможно стабилизировать ракету, вращая корпус наподобие артиллерийского снаряда – топливо в баках растечётся по стенкам. Однако есть наиважнейший плюс: управление тягой. За пределы атмосферы мы улетим только на жидкостной ракете.
- А ближе к Земле?
- В-третьих, я выделю группу, которая будет заниматься самыми сложными двигателями, использующими атмосферический воздух в качестве окислителя и основного рабочего тела. То есть аппарат носовой частью забирает воздух, сзади извергая реактивную струю. Кислород вокруг нас – дармовой, его не нужно возить в ракете.
- Убедили. То есть пока занимаемся исключительно силовой частью.
Засядько качнул головой.
- Мои энтузиасты полны азарта и рисуют эскизы эфирных кораблей для полётов к звёздам. Я ставлю им задачи гораздо скромнее: ракетопланы, то есть аэропланы, у которых ракетный двигатель работает или только на взлётном режиме, или является единственным маршевым.
- Опять военное назначение. Одобряю.
- Не только. Инженеры соглашаются, что ракетоплан послужит плашкоутом, чтобы поднять к верхним слоям атмосферы междупланетную ракету. Всё это изложено в докладной записке…
- Начинаем хорошо. Есть задел и для военных, и для фантазий. Дерзайте!
* * *
Уехав из России в молодом возрасте, Георгий не успел испытать в полной мере прелести общения с чиновничеством. Более того, состоятельных Тиллей принимали уважительно и по возможности шли навстречу. О барской хамоватости к низшим сословиям ему было известно понаслышке, лично не имел счастья быть свидетелем.
Республика вывела новою породу столоначальников-выскочек. Они отличались дореволюционной закваской, до семнадцатого они занимали не слишком видные посты в чинах не старше коллежского асессора. Три волны чисток – при Керенском, при Корнилове и во Второй Республике – как языком слизнули старых рыцарей чернил и сургучных печатей. Давешние коллежские асессоры за пару лет взлетели до статских, в то и действительных статских советников, отчего в собственных глазах вознеслись выше Александрийской колонны. В демократических традициях нового времени на всех посетителей они смотрели одинаково – как на презренных обывателей с протянутой рукой.
Быть может, на солидных персон, особенно ежели визит предварялся не менее солидным уведомлением, они глядели иначе. Но Георгий в коротковатой ему шинели Засядько со следами споротых погон ни в коей мере не выглядел достойно. Картуз он ещё в приёмной запихал за пазуху, ибо этот аксессуар низводил его на ступень уличной побирушки.
Муниципальный клерк, соизволивший пустить Георгия после трёх часов ожидания в приёмной, отличался от коллег весёлым нравом. Он даже предложил присесть.
- Полагаю, это просто шутка дурного тона, гражданин… э-э-э…
- Георгий Тилль, если позволите.
- Позволю, у нас демократия.
Чиновник говорил с ярким поволжским акцентом, некоторой своей провинциальностью даже бравировал – вот он, выходец практически из народа, заседает в Златоглавой и вершит судьбу считающих себя коренными москвичами.
- Я всё изложил в отношении на имя градоначальника… Если будет угодно…
- Читал ваше сочинение, читал-с. Молодой человек, вы, собственно – кто? Из документов только справка об освобождении из полиции под ручательство некого Засядьки, ни единой бумаги на дом. Вы и правда рассчитываете, что я отправлю пристава выселять законных жильцов?
- Для начала – разобраться бы… Я затребую новые копии документов из Парижа.
Муниципал расцвёл. Париж… Это сколько вёрст от Москвы? Тыщи три? Какая глушь!
- Не торопитесь. Я истребовал бумаги касательно бывшего дома Тиллей. В семнадцатом власти Директории распорядились разместить там генеральские семьи.
- Простите, гражданин… - Георгий отыскал табличку с фамилией клерка. – Гражданин Лушкин. Безвозмездно?
- Как же, нет. Векселями расплачивались, с погашением после войны. Однако контора Шлезенбергов, коей герр Тилль поручил сдавать апартаменты внаём, разорилась, дом перешёл в муниципальную собственность и продан на аукционе.
У Георгия буквально отнялась речь. Отец с таким апломбом уверял: дом – не портмоне, его не уведёт воришка! Ещё как уведёт, если вор – само государство.
- Аукцион совершён… Так, в декабре восемнадцатого. Вижу праведный гнев в ваших глазах и могу лишь сочувствовать. Или в суд решили подать?
Последняя фраза прозвучала совсем анекдотически. Но искатель правды рискнул докопаться до конца.
- А суд не…
- Суд – точно «не», - передразнил его нерешительное блеяние Лушкин. – Пять лет исковой давности пропущены. Да и если бы не прошли, скажу по чести… В общем, мой вам совет – уезжайте. Вы здесь ничего не добьётесь. Всего доброго.