Страница 25 из 32
Я не сомневался: он знает, что говорит. Значит… Значит, Иткрипт? Во всяком случае, я найду там убежище и смогу собрать армию. Кроме того, мне нужно отправить письмо лорду Имгри.
Нивор заткнул посох за пояс, повернулся к одной из лошадей и вынул из переметной сумы небольшой сверток.
– Хику не боевая лошадь, но она хорошо ходит в горах. Прими ее, Керован, с Четвертым благословением.
Он поднял посох и легонько коснулся им моего лба, плеч и груди, явно довольный моим решением. Хотя оно вовсе не обязательно было правильным.
Я совсем забыл про свои копыта, но когда приготовился сесть на лошадь, то заметил сапоги, привязанные к поясу. Я быстро отвязал их – и тут же остановился. Почему я должен прятать копыта? Это ведь не уродство! Ночью я видел людей, у которых искалечен дух, а это гораздо худшее зло.
Больше нельзя скрывать свою внешность. Если Джойсан и ее родные отвернутся от меня… что ж, я буду свободен.
Я отбросил сапоги в сторону и почувствовал облегчение.
– Молодец! – сказал Нивор. – Будь собой, Керован, и не думай, что все люди одинаковы. Я возлагаю на тебя большие надежды.
Затем он сел на лошадь и, положив руку ей на спину, описал посохом круг. В воздухе возник колышущийся туман, быстро сгустился и вскоре скрыл из виду и лошадь, и всадника.
Очевидно, Нивор – один из Древних и пришел ко мне не случайно. Значит, я полукровка и связан родством с кем-то из таинственных лордов, ранее правивших этой страной. Мать хотела сделать меня своим орудием, но вышло не так, как она задумывала. Я сопоставил все, что услышал от Нивора, со своими знаниями и получил ответы на многие вопросы.
Я действительно сын Ульрика, невзирая на все интриги колдуньи. Эта мысль меня подбодрила. После смерти отец стал мне ближе и дороже, чем был при жизни. Ульмсдейл принадлежал ему. А это означает, что я должен ехать туда.
Я не был уверен, что получил в дар обыкновенную лошадь, ведь дал мне ее не обыкновенный человек. Но на вид она ничем не отличалась от остальных лошадей. К рассвету я решил остановиться и сделать передышку. Я снял мешок со спины лошади и обнаружил там бутылку, в которой оказалась не вода, а какая-то белая жидкость. Она освежала и согревала лучше любого вина. Кроме того, я нашел в мешке круглую деревянную коробку с плотно пригнанной крышкой. Я с трудом открыл ее и увидел хлеб, совершенно свежий. Обычный белый хлеб с кусочками сушеных фруктов и мяса. Один ломоть его полностью насытил меня.
Глаза слипались, тело требовало отдыха. Я устроился между двумя камнями; вытянув копыта, задумчиво смотрел на них и представлял, что же должен почувствовать человек, который без предупреждения впервые их увидит. Не зря ли я выбросил сапоги? Как только эта мысль пришла мне в голову, я отверг ее. Джойсан и ее родные примут меня – или отвергнут. Между нами не должно быть ни лжи, ни полуправды, подобных тем, что наполнили дом моего отца паутиной темного обмана и теперь висели там, как грязная тень.
Я расстегнул поясную сумку, решительно достал футляр с портретом и впервые за многие месяцы открыл его.
Лицо девушки, нарисованное два года тому назад… За это время мы оба повзрослели, изменились. Какая она, эта девушка с большими глазами и волосами цвета осенних листьев? Может, она хорошо обучена женским делам, но изнежена, понятия не имеет об огромном мире, что лежит за стенами Иткрипта? Впервые я подумал о ней как о человеке, а не о вещи, которая, по обычаю, принадлежит мне, как меч, пояс или кольчуга.
Я мало знал о женщинах. На юге мне пришлось наслушаться хвастливых историй, которые воины рассказывают друг другу, собравшись у костров. К подобным байкам я не относился всерьез. Вероятно, моя смешанная кровь отметила меня не только копытами, она наложила на меня что-то большее – недаром же я равнодушен к девушкам долин. Если это так, каким же будет наш союз с Джойсан?
Я мог разорвать договор, но это значило бы опозорить девушку, все равно что оскорбить публично. Оставалось надеяться, что, когда мы встретимся лицом к лицу, она воспылает ко мне ненавистью и тогда все кончится по обоюдному согласию.
Однако сейчас, когда я смотрел на это лицо в утреннем свете, я не хотел, чтобы Джойсан разорвала наш договор. Почему я послал ей своего грифона в шаре? Я попытался нарисовать талисман в своем воображении – шар, в нем грифон, одна лапа поднята в предупреждающем жесте…
Я уже не смотрел в долину перед собой. Я больше не видел пасущуюся лошадь. Я увидел… ее!
Передо мной была Джойсан – я мог коснуться рукой ее плаща. Прекрасные волосы лежали на плечах, под ними поблескивала кольчуга. На груди, испуская сияние, висел хрустальный грифон. Лицо девушки было исцарапано, в глазах застыл страх. На ее коленях покоилась голова молодого мужчины, в уголках его рта пузырилась кровь. Рука Джойсан нежно касалась лба юноши…
Возможно, то было дальновидение, но такой Дар (или проклятие) прежде лишь раз являлся ко мне. Лицо умирающего – не мое… Ответ на мои проблемы?
Не мог же я обвинять Джойсан – мы ничего не знали друг о друге. Я, вопреки просьбе, даже не послал ей портрета.
Свечение грифона удивило меня – но уже потом, когда я справился с собой и заставил примириться с увиденным. Как будто в этот шар вдохнули жизнь. Так вот почему я послал талисман в подарок! Я очень дорожил грифоном, но он был предназначен Джойсан.
Видимо, в Иткрипте мне не найти сейчас пристанища. Для наших девушек надеть кольчугу – далеко не обычное дело. Джойсан была в кольчуге, а ее товарищ умирал; следовательно, Иткрипт осажден или уже пал.
Это не привело меня в смятение, напротив, вдохнуло новые силы. Я почувствовал долг перед Джойсан, независимо от того, рада будет она меня видеть или нет. Если моя невеста в опасности, я должен поспешить на выручку.
Ульмсдейл, когда-то принадлежавший отцу, а теперь находившийся в руках тех, кто замыслил недоброе. Иткрипт, возможно захваченный врагом…
Я шел от одной опасности к другой. Смерть буквально наступала на пятки. Но такова была моя дорога, и я не мог сделать иного выбора.
Видение исчезло, и тут же нахлынула неодолимая слабость. Я проспал в своем убежище весь день, проснулся уже в темноте. Лошадь стояла надо мной, не сойдя с места, словно несла караул.
На небе собирались зловещие тучи, скрывшие из виду Кулак Великана. Когда я поднялся на ноги, лошадь прижалась ко мне, и запах конского пота ударил в ноздри.
Я попытался успокоить лошадь, ласково поглаживая ее по шее. Это был страх, настоящий страх: иссушающее душу ожидание чего-то кошмарного, как будто вокруг собирались сверхъестественные Силы, враждебные всему человеческому роду, Силы, которые могли сдуть человека, как пылинку, со своего пути.
Я стоял, прижавшись спиной к каменному выступу; не знаю, почему, но я боялся, как никогда в жизни.
Ни ветерка, ни звука. Это жуткое спокойствие увеличивало мой страх. Долина, горы, весь мир – все съежилось и ожидало чего-то.
На востоке полыхнула молния, как будто ослепительная трещина расколола небеса. На востоке, над морем…
Ветер и волны, о которых говорили «родственники»… Значит, все-таки решили их вызвать? Стало быть, корабль захватчиков должен был находиться недалеко от Ульмспорта, а у них было мало времени, чтобы подготовить свои планы. Что же произошло?
Лошадь издала странный, почти человеческий жалобный звук, похожий на хныканье. Казалось, воздух выдавливается из легких; дышать стало невыносимо трудно. Молнии рассекали небо в полном безмолвии. А затем послышался гул, как будто тысячи боевых барабанов забили одновременно.
Сгустилась непроглядная тьма. Такой бури я не видел ни разу в жизни. Где-то в глубинах памяти что-то шевельнулось. Впрочем, конечно, это была не память, так как я вспомнил не свою жизнь, а чужую…
Нет, глупости! Не может человек иметь несколько жизней…
Кожу, там, где она не была прикрыта одеждой, жгло и пощипывало, будто сам воздух был отравлен. Затем возник свет – не в небе. Камни стали излучать сияние, превратились в бледные фонари.