Князь Барбашин

Зато при взгляде на приплывших, сразу становилось ясно, как можно будет совершать обмен. Всё их оружие имело каменные наконечники, и только у пары самых главных топорики были отлиты из металла.

Прихватив до кучи ножей из дрянного железа, на берег съехал один из учеников Сильвестра с десятком абордажников. Пленников же надёжно заперли в трюме, и выставили стражу, чтобы не сбежали.

У индейцев, именовавших себя иунну, русские простояли три дня, запасаясь провизией и ведя весьма выгодный для себя торг. Елеферий же буквально разрывался между своими и чужаками, практикуясь в общении и, словно губка, впитывая всё новые и новые слова. А потом корабли двинулись дальше, чтобы на следующий день отыскать устье Большой реки.

Здесь опять произошла встреча с аборигенами, причём не совсем дружественная. Четыре десятка каноэ (русские уже прознали, как зовутся местные лодки) полные людей выскочили навстречу кораблям из-за мыса и не нашли ничего лучше, чем обстрелять их из луков, после чего спешно погребли к берегу. Спускать подобное было никак нельзя, а потому корабли успели довернуть бортами к удирающим лодкам и открыли стрельбу из пушек. И если первый залп, сделанный ядрами, не сильно повредил врагам, то вот второй, картечью, заставил несколько каноэ беспомощно закачаться на поверхности воды и их в скором времени прибрали к рукам абордажные команды.

Каково же было удивление русских, обнаруживших на дне всех лодок связанных пленников, которые были не сильно похоже на атаковавших, да и говорили на другом языке, нежели ранее взятые в плен иунны. Что же, возможно враг моего врага мог стать со временем неплохим союзником. Но в переплетениях местной политики Григорий решил разбираться в другом месте. А то лето уже перевалило за половину, и, наверное, пора было прекращать плавание. Тем более, что реку Святого Лаврентия они нашли, координаты сняли, пленных, с помощью которых предстояло выучить чужой язык взяли. Да и потерянный "Аскольд" ещё предстояло найти. На случай потери друг друга из вида каждому капитану было указано, куда следует идти, дабы не слоняться по морю в безуспешных поисках. Так что погрузив всех без разбора аборигенов на борт и выбросив их лодки в воду, русские корабли взяли курс на восток, начав долгий путь домой.

Политическая осень в Москве выдалась бурная.

Сначала принимали посла хана Хуссейна Хажинияза, предлагавшего мир и дружбу между державами. С миром и дружбой Дума была согласна, тем более что данный вопрос уже рассматривался ими же меньше года назад. А вот когда процесс дошёл до торговых дел, то поднаторевшие за последние годы в подобных вопросах бояре решительно взяли ханство за горло. И главным толкателем идей тут выступило пусть и небольшое, но хорошо спаянное большими доходами думское лобби, которое уже обсудило кулуарно возможную прибыль от данного мероприятия. По их предложению либо в самом Хаджи-Тархане, либо на одном из островов волжской дельты должен был появиться русский торговый двор, пользующийся полной экстерриториальностью, при этом местной юрисдикции подлежали только незначительные преступления и гражданские иски до 100 рублей. Тяжелые преступления и более крупные гражданские тяжбы должны были рассматриваться уже совместным русско-хаджитарханским судом.

Разумеется, этому двору надлежала и своя охрана, но не более двух сотен вооружённых наёмников. Которые, в случае опасности для хана и по его просьбе, могли выступить дополнительной силой в поддержании его прав. Но главное, это, конечно, пошлины. Этот абзац был практически полностью вырван из договора с Ригой. То есть опять, если русские везут свой товар чтобы торговать им в Хаджи-Тархане, то они платят все принятые в данном месте поборы. А вот если они свой товар везут далее, за море Хвалынское, то с таких купцов брать ничего нельзя, только если они не будут закупаться чем-либо в самом Хаджи-Тархане. И в обратный путь таких купцов тоже пропускать беспошлинно.

Последним же шёл пункт про безопасность. И в нём чётко указывалось, что коль хан ставить на своей земле крепостицы для защиты людей торговых не пожелает, то все потери купеческие от деяний лихих людишек на ханской земле совершённых, возмещать надлежит из казны ханской, а коли пограбят кого на русской земле, то из казны великокняжеской.

И именно эти два последних пункта и стали камнем преткновения. Ведь Хажинияз положение в ханстве знал куда лучше своих русских визави, а потому сразу сообразил, для кого они будут более невыгодны. Шайтан с ним, с торговым двором – вынести его на дальний остров, чтобы глаза не мозолил наиболее правоверным и забыть. Но не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы не понять, что львиная доля русских купцов, пусть и не сразу, но проложит себе путь в шелконосный Гилян и товарообильную Шемаху, после чего ханская казна мгновенно потеряет большие деньги.

Да и ногайцы с дикими казаками, дабы купцов пограбить, в русские пределы вряд ли вторгнуться, а разрешать русским ставить крепостицы на своей земле нельзя. Потому как дружба – дружбой, а политика – политикой. И Казань это хорошо показала. Своих же сил у хана даже чтобы восстановить на Волге старые ордынские города не было. Так и стоят развалинами, рассыпаясь от времени. А что уж про новые-то говорить.

Вот и сыпал посол словами безудержно, дабы в них, как в патоке, утопить боярскую бдительность. Но куда там! В Москве слишком хорошо понимали силу своей позиции. Так что лёгкой жизни послу не предвиделось.

Впрочем, не только послу…

А началось всё с обмолвки.

Андрей тогда у Шигоны засиделся, вопросами разведки занимаясь. Зря он, что ли фильмов в своё время насмотрелся да книжек разных начитался. И пусть большая часть из того прочитанного-виденного мусор откровенный, но и в куче навозной можно доброе зёрнышко углядеть. А русской разведке нынче и того много, ибо как таковой её и не было ещё. Не разведки самой, а системы.

Заодно, в меру своего понимания, расстолковывал государеву фавориту понятие геополитики, ну на том уровне, что на службе преподавали. Правда им, в штабе, ещё повезло, офицер не просто лекции читал, но и был фанатом этой науки, так что многое рассказывал сам, своими словами и в более доступной форме.

Вот по ходу обсуждений и обмолвился Андрей, что после взятия Казани ныне государь царский титул на весь мир огласить должен. Тем более, что и без того самый главный европейский монарх – император Священной Римской империи германской нации – его в письмах цезарем и братом поименовал, чем поставил московского правителя выше всех других королей, рексов, герцогов и прочих дюков. Ибо Император выше по чину и чести, чем король, так как владеет землями, где уже есть свои короли-правители. А у государя ныне под рукой не только бывшие "великие княжества" собраны, но и царство Казанское.

– А то наш государь от того, что только великим князем пишется, великое умаление чести имеет. Ведь те же латыняне переводят его для себя как "принц" или "герцог". А оба эти титула ниже королевского.

– Так государь и без того во многих грамотах царём всея Руси именуется, – возразил Шигона.

– Для внутреннего пользования того может и достаточно, но для внешних связей нет. Толку от того, что всякие лимитрофы царский титул признают? Не будешь же ты, Иван Юрьевич, сих правителей за ровню государю Русскому считать. А тот же польский король никогда, покудова бит не будет, за нами такое право не признает. Ибо лестно ему считать себя выше. Но заявить о своих правах мы должны во всеуслышанье и чем раньше, тем лучше будет.

На том скользкую тему и закончили, но слова упали на удобренную землю.

И в скором времени состоялся уже долгий разговор с Немым, в котором старый интриган сам вышел на вопрос царского титула. Но со своей колокольни:

– Ромейской деспотии восхотел, племяш? – грозно вопросил он, сверкая глазами.