Страница 3 из 4
Ирвин уловил эту незначительную перемену в ее настроении. Поэтому, выждав некоторое время, заговорил примирительным тоном.
– Вы, наверное, замерзли. Может, хотите выпить чашку чая?
– А вы желаете составить мне компанию? – холодно взглянула она на него. Но все же, не встретив отторжения со стороны собеседника, смягчилась и произнесла: – Я предпочитаю кофе. Капучино.
– Одну минуту.
Через несколько мгновений Ирвин оказался за барной стойкой. Кайл с недоумением подошла поближе. В это время распахнулось окно, впуская свежий, морозный ветерок. Девушка не стала его прикрывать, так как успела согреться у камина. Она просто стояла у барной стойки и наблюдала за парнем, так и не поняв, как и зачем он туда забрался.
– Здесь и кофемашина имеется, хотя, признаться, я выступал против нее много раз. Она мне не по душе. Убивает всю романтику старины.
И он заговорщицки подмигнул ей.
– Так вы хозяин этого… – она осеклась, и на ее лице появилось подобие лукавой улыбки, – этого крайне убогого и безвкусно обставленного заведения?
– Пытаетесь отплатить мне той же монетой? А я был уверен, что пару минут назад вы придерживались иного мнения, – со смешком заметил он.
– Вам показалось, – Кайл окинула коридорчик и столовую критичным взглядом. – Что за ужасная ваза! А эти старомодные лампы… Винтаж, говорите? В жизни не видела ничего более нелепого! Похоже, вы пытались создать нечто похожее на антикварную лавку, однако попытка не увенчалась успехом.
Ирвин улыбнулся.
– Интересное, но весьма противоречивое заявление. Мне вот всегда было интересно… Были бы люди столь категоричны в своих суждениях, если бы не судили предвзято?
Кайл хотела было возразить, но не нашлась с ответом. Хотя вопрос, судя по всему, и так был риторическим. Девушке просто не понравилась его ироничная и насмешливая манера общения, и она хотела вставить свое едкое словечко. Но сочла благоразумным промолчать и так не проронила ни слова, пока Ирвин возился с кофемашиной.
– Вот ваш капучино за счет заведения, – он протянул ей бумажный стаканчик, после чего облокотился о столешницу. – И нет, я не хозяин, а его племянник. Ирвин Стин.
Кайл присела на высокий стул у барной стойки и отпила немного кофе, внимательно глядя на собеседника. Она не могла понять, почему приняла его за туриста-иностранца, если он так много знал об этой гостинице. Да и внешность скорее походила на шотландскую. Широкие плечи и несколько круглая форма лица. Разве что, сбил с толку его чистейший английский язык.
– Вы выглядите озадаченной, – проницательно заметил он. – Позвольте поинтересоваться, в чем причина?
– Удивило, скорее всего, то, что живете здесь, будучи образованным и неглупым человеком, имея поставленную речь…
– А вы полагаете, что в Форте Эррол все жители необразованные да безграмотные?
«Неучи, невежды, дикари», – тут же гневно затараторила тетушка Лорейн в ее голове. И Кайл хотела было озвучить это, но догадалась, что это бы только подтвердило ее предвзятое отношение к горной Шотландии.
– Вы здесь живете с самого рождения? – перевела она тему. В детстве она знала почти всех местных жителей, но его точно видела в первый раз.
– Если вас это успокоит, то скажу, что лишь родился здесь, школу окончил в Эдинбурге, несколько лет учился в университете и работал в Лондоне. Только вот год назад снова вернулся на родину. Простите мне мою чрезмерную разговорчивость, – вдруг взворошив волосы на макушке, улыбнулся он. И Кайл не смогла сдержать ответной улыбки. Напряжение и неловкость в разговоре стали сходить на «нет». – Просто к нам давно уже никто не заходил. А вы из каких краев будете? Хотя и говорите по-английски, но чувствуется еле различимый акцент.
– Так разве ж это путешественница какая? – спросил кто-то сверху на гаэльском. – Это же дочь старины Финлея Грэхэма.
Кайл подняла глаза и увидела, как по лестнице спускается сам хозяин Мюррей Стин. Выглядел он статно, добротный твидовый костюм сидел на нем как влитой. Он не слишком состарился с момента, когда Кайл видела его в последний раз. Лишь несколько морщин пролегли на лбу. На лице же, как и всегда, сияла добродушная улыбка. Но, несмотря на все источаемое стариком радушие, приподнятое настроение Кайл тут же исчезло. Отставив в сторону недопитый кофе, она стала прощаться.
– Зачем торопиться? – вскинул брови Мюррей. – Посидите у нас до вечера, раз зашли. Как говорится, «Пока ночь – гуляем…» [прим. автора: гаэльская пословица «Пока ночь – гуляем, драться будем поутру» означает оказанный гостям радушный прием. Чаще всего, употребляется по отношению к иностранцам]. Можем стол накрыть, все равно туристов нет. Не сезон. Расскажите нам об Англии…
Тут уж Кайл его прервала, пряча взор.
– Нет, простите, – она перешла на гаэльский, – и без того задержалась у вас дольше, чем планировала. Благодарю за оказанное гостеприимство, – это было адресовано Ирвину. – Всего доброго!
И она вышла из «Старой мельницы», и ни хозяин, ни его озадаченный племянник не увидели ее вспыхнувшего лица. А Кайл бежала.
«Сбегала».
Дорога стелилась перед ней белоснежной лентой с серо-синим оттенком, отраженным, как казалось, от самого неба. Оно спустилось так низко, что словно тянулось к земле, отдавало ей частичку себя, распадаясь тысячами белых песчинок. Но Кайл чувствовала жар изнутри. В груди тугим узлом скрутились внутренности, подступая болезненным комом к горлу. Все вокруг вспыхнуло, задымилось. Она остановилась, силясь сделать хоть единый вдох, издать хоть единый звук. Но во внезапном взблеске прошлого она задыхалась клубами дыма и кричала, деря глотку. Кричала истошно, неистово, навзрыд и не слышала своего голоса. Он глушился, потопал в шуме чужих криков. Потом все слилось в единый гул, зазвенело в ушных раковинах и потихоньку стихло. Перед глазами предстала прежняя картина. Наваждение отступило.
Форт Эррол приветствовал Кайл обжигающе холодно: запоздалым снегом и огнем панической атаки, повторившейся впервые за долгие годы.
***
Ухабистая проселочная дорога вела темноволосую девушку на вершину утеса. Держа навесу красный чемодан, еле переставляя ноги, она медленно брела по давно нехоженой тропе. Зима в этом году действительно затянулась. И не было дела погоде до того, что по календарю уже настал март месяц. Пока Кайл вышла из деревни на тропу к ферме отца, снег успел прекратиться. Из-за ветреной погоды он не покрыл землю равномерным слоем, а образовал белые островки подле каждого бугорка и кустика. Солнце не выглядывало из-за свинцовых туч, да и вряд ли оно было способно прогреть воздух. А ветра, которые все усиливались по мере подъема в гору, заставляли девушку сердито поеживаться время от времени.
Земля была в основном мерзлая, но местами проваливалась под весом коричневых ботинок. Идти было трудно, каждый шаг давался труднее предыдущего. Кайл чувствовала себя отвратно. Раздражение перекрывало все остальные чувства. И усталость, и волнение, и растерянность, все вырывалось наружу ругательствами, тихо пробормоченными под нос.
По одну сторону от дороги раскинулось пшеничное поле (озимый сорт пшеницы к концу зимы выглядел пожухлым и незрело-зеленым), по другую – лес, вернее, его жалкая пародия, искусственно выращенные плантации из ровных рядов хвойных деревьев. А вдали, на самом краю утеса, виднелась небольшая ферма. Пыльная, старая, убогая… Как она могла провести здесь все свое детство и юность, Кайл не знала. Теперь это никак не укладывалось в ее голове. Эти Богом забытые края девушка когда-то сгоряча поклялась оставить навсегда. Да и что скрывать, даже сейчас, спустя целых десять лет, она все еще страстно, всем сердцем ненавидела это место. И если бы не это чертово письмо, то, наверное, никогда бы сюда и не возвратилась.
Кайл досадовала на собственную неуверенность. Не таким человеком она была. Никогда не терпела неточности, уклончивости, неопределенности и сама была ответственной и решительной. В этот раз все вышло неожиданно, вразрез с ее планами, буквально выбило из колеи. Но, несмотря на все свое недовольство, девушка знала, что поступить иначе, просто проигнорировав известие о болезни и, возможно, скорой кончине отца, она бы не смогла.