Невинность в расплату

Голова кружится от одного воспоминания, как я задыхалась. Резкий мускусный запах нещадно бьет в нос.

Подчиняюсь.

Аккуратно, медленно наклоняюсь над багровой головкой. Провожу языком, чувствуя, как он становится еще тверже. Как набухают под моими руками вены, когда обхватывая пальцами обеих рук разбухший орган.

Большой. Слишком большой. Еле обхватить двумя руками.

Сейчас уже не страшно. Даже, на удивление, не противно.

Поражаюсь, как он сумел поместиться у меня внутри.

Горло дерет спазмом, когда вспоминаю, как он толкался в меня прямо в горло. Кажется, даже до желудка.

Из глаз сами по себе брызгают слезы.

Продолжаю водить руками по всей длине.

Облизываю головку, чувствуя, как меня всю, будто насквозь прошибает его странным, терпким, чуть солоноватым вкусом.

Пытаюсь обхватить руками.

Осторожно втягиваю внутрь.

Видимо, слишком медленно.

Вижу, как его глаза опасно темнеют.

Из горла вырывается легкое рычание, а рука обхватывает мой затылок, резко дергая вперед голову.

Но, как ни странно, Багиров останавливается.

Не прокалывает меня, как в первый раз своим огромным, как раскаленная кочерга, членом до самых внутренностей.

Останавлявается, уперевшись в самое небо.

Дальше проползает медленно. Растягивая. Давая привыкнуть.

И все равно слезы затапливаются в один момент. Просто хлещут фонтаном.

Я давлюсь. Давлюсь и ничего не могу с собой поделать.

Делает новый рывок, и воздух сразу покидает легкие. Выжигает весь кислород внутри. Жестко. Одним движением. Одним обезумевшим толчком.

Даже не пытаюсь поднять руки и закрываться. Вывернуться. Будет только хуже. И все равно не поможет.

Но его раздутый член медленно и плавно покидает мое горло. Слишком медленно. Так, что, кажется, каждая раздутая вена оцарапывает его. Оставляет клеймо. Выжженный след.

Снова упирается мне в небо. До упора. Но теперь я хотя бы могу дышать.

Хотя по факту почти и не вдыхаю. Только трясусь, как в бешеной лихорадке.

Глотаю воздух и просто начинаю скользить обхватывая губами по всей длине. Не дожидаюсь следующего рывка, который прострелит меня насквозь.

По тихому вздоху сквозь зубы, со свистом и запрокинутой голове Багирова догадываюсь, что ему нравится.

Медленнее? Быстрее?

Если бы я имела об этом хоть какое-то понятие…

— Высуни язык и открой рот, — лупит Бадрид очередным ледяным, хлестким приказом.

Послушно повинуюсь.

Стараюсь со стороны даже не представлять, как выглядит вся эта дикость.

Разнузданно. Порочно. Мерзко.

С распахнутым ртом и высунутым языком перед ним на коленях. С глазами, залитыми слезами. Напротив его вздутого воспаленного и дергающегося члена. Того, кто так совсем недавно упрекал меня в том, что я вышла за калитку отца темным вечером без сопровождения.

Дикость. Господи, какая же это дикость! Какая лютая пропасть, в которую я на всей скорости, просто кубарем слетела!

А Бадрид обхватывает рукой своей огромный член. Скользит от основания вверх кулаком.

И бьется. Бьется прямо в мой рот. С размаха. Выходя до конца и вновь заталкивая до упора.

Продолжая сжимать его внизу. Только благодаря этому я еще жива. Не проникает до конца. Не протаранивает на этой бешенной скорости, которая все ускоряется, меня насквозь.

Это длится, кажется, целую вечность. Его рывки становятся жаднее. Жестче. Яростнее.

Он просто выдалбливает меня. Лупит, ударяясь в горло.

Под хлипкие шлепки, что выстреливают из моего рта. Пошлые. Влажные.

Боже.

Меня ведь никогда даже никто не целовал!

А когда Алекса рассказывала про настоящий поцелуй с языками, мне становилось так дико. Как чей-то язык можно впустить в свой рот? Обмениваться слюнями? Это же непристойно…

Скулы Бадрида сжимаются. До меня доносится тихий хриплый свист.

Его орган у самого горла замирает.

Твердеет. Становится таким безумно твердым, что я снова давлюсь. Пытаюсь сглотнуть, но он проталкивается дальше. Глубже. Снова в горло.

Расширяется. Растягивает меня так, что перед глазами темнеет.

Внутрь меня выстреливает его мощная горячая струя. Обжигающая. Переполняя своим вкусом легкие и кровь.

Снова еле подавляю рвотный рефлекс. Сейчас нельзя.

Хочется повалиться на постель, но я послушно глотаю все до капли.

Вылизываю его огромный, все еще до сумасшедствия, пугающе твердый член, когда он выходит из моего рта.

Старательно вылизываю. Медленно. Стараясь не пропустить ни пятнышка. Опускаюсь до самых яиц. Вычищаю черную поросль волос на твердом животе. Все вычищаю. Будто кошка.

Надеясь только на одно.

Что он успокоиться. Что ему достаточно хватило.

Если сейчас он меня возьмет, ворвется внутрь, я просто не выдержу. И так ощущение, что с меня там содрали кожу.

Даже при одной мысли, что он может сейчас туда войти, окончательно темнеет перед глазами и подкашиваются ноги.

Я не выдержу. Я завою. Начну уползать, пока не выползу просто на улицу! Через окно. Прямо так. Голая. И буду ползти по дороге. До самого родительского дома. И плевать мне на все последствия. На расплату. Потому что я. Этого. Просто не выдержу!

Еле подавляю вскрик облегчения, когда Бадрид все с тем же каменным лицом заправляет член в брюки.

Кажется, так замираю, что даже не дышу, наблюдая за этим. Не вспугнуть. Только бы не передумал!

Но молния на штанах защелкивается с оглушительным визгом, который приносит мне облегчением. Только сейчас чуть расслабляюсь и наконец позволяю себе спокойно вдохнуть.

— Я дал твоей семье двадцать четыре часа на то, чтобы убраться из города, — безучастно сообщает Багиров, проведя рукой по моим губам. — После этого все, чем вы владели в этом городе, будет выжжено или взлетит на воздух.

Валюсь с глухим стоном на постель, как только дверь за Багировым захлопывается.

В горле саднит. Пальцы и кожа горят от его разбухшего члена, который до сих пор будто чувствую на себе.

В руках.

В горле.

Внутри себя, раздирающей складки и влагалище огромной дубиной. Раскаленной. Разбухшей.

Вся забита его запахом и вкусом. Вся перемазана.

Но нет сил подняться. Пойти и смыть с себя все. Или хотя бы вытереться.

Стон облегчения и тут же глухой удар сердца в груди. Будто я лечу в пропасть.

Да. Черт возьми, да. Я выкупила жизнь своей семьи.

Но…

Я ведь продала, загубила свою собственную!

Только теперь. Когда дикое напряжение, бесконечный страх за семью наконец отступает, я в полной мере начинаю чувствовать эту боль.

Безумную. Раздирающую. И в своем теле и в своей душе.

Все мои мечты. Все планы на жизнь! Яркие сны и глупые, пусть детские наивные мечтания!

Все это уничтожено!

Как дорогие мне вещи. Память о детстве. Мои рисунки. Наброски. Заметки, где я накидывала переводы, мечтая, что когда-нибудь счастливо выйду замуж и открою свое бюро по языкам. Ну, или маленькое туристическое агентство!

Пусть смешно и наивно. Пусть я не мечтала никогда стать королевой. Женой главы огромного клана. Пусть. Но это была моя жизнь! Моя и мои мечты!

И самым страшным потрясением в ней стало то, что меня вдруг унесло. Я вдруг влюбилась в жениха сестры и дико переживала о том, что могла бы стать его ВТОРОЙ женой!

Боже!

Вот теперь по-настоящему выкручивает, выламывает, выворачивает ребра. Насквозь. Так, что, кажется, они просто с мясом вылетают из груди.

Будь ты проклята, Алекса! Будь. Ты проклята!

Ради чего? Ради чего пришлось загубить столько жизней? Ради того, чтобы раздвинуть ноги перед каким-то байкером?

Любовь, видите ли, ее накрыла!

Любовь!

Ценой стольких жизней и всей моей судьбы!

Обхватываю подушку. Впиваюсь в нее зубами.

Все, что я могу. Все, что мне остается, — это просто тихонько выть от собственного бессилия!

12 Глава 12.