Страница 42 из 45
Мария старалась, нажимала то здесь, то там. Доска вредничала. «Плавно нужно!» - вспомнила она слова Сурина, когда он поставил у себя вот такой же шкаф.
Плавно, и – р-раз! Шкаф дрогнул и немного отплыл. Давай, давай, отодвигайся ещё!
Мария явно увлеклась, ей уже совсем не было страшно. Любопытство захлестнуло.
- Вам помочь?
Она резко оглянулась. В кабинете стояла Таисия. Она была без ходунков. Стояла прямо и в упор наблюдала за Марииными манипуляциями.
- А я вас сразу узнала, - холодно сказала Таисия. – Где же ваши соболя?
- Моль съела, - нашлась Мария.
- Ах, как жаль! – так же сдержанно продолжила Таисия. – Но у нас, думаю, вы не заработаете даже на одну шкурку. Вы ведь предпочитаете только русские соболя?
- Я ещё чёрную икру предпочитаю, - язвительно произнесла Мария.
«Старуха чёртова, - думала она. – Всё вспоминала, где я её могла видеть? На приёме в высотке на Котельнической набережной. На ней ожерелье было из натурального чёрного жемчуга. Я всегда такое хотела!»
Мария стояла ногами на столе Арсения. Она быстро слезла и покосилась на полусдвинутый шкаф.
Нужно было срочно принимать решение, что делать. Врезать старухе и посмотреть «маленькую страну»? Или связать старуху? Только чем? Сейчас начнёт голосить, все прибегут. Никто не поможет. Положат в комнату к Арсеньевой дочке, ремнями пристегнут, и поминай, как звали. Скажут, психическая, и не докажешь ничего. Это врачи со связями, это страшные врачи.
А старуха?
- Вы врач? – прямо спросила Мария.
- Да, - с достоинством ответила Таисия.
- А зачем притворялись инвалидом?
- А зачем вы притворялись святошей? – резонно ответила вопросом на вопрос Таисия.
- А я не святоша, - усмехнулась Мария.
- И я не инвалид.
«Надо креслом её сейчас…» Мария держалась за спинку кожаного кресла. «Тяжёлое. А если не подниму?»
- Кресло вы не поднимите, моя дорогая, - заметила Таисия. – И, вообще, ваше время прошло.
- А ваше, госпожа старуха? – удивилась Мария.
Таисия налетела на неё внезапно, всадив в шею шприц…
22
«ХОСПИС»
22
Шабалин объявил Морозову бойкот. Он считал его предателем и простофилей. Соболиху всё равно надо было проверить основательно, тем более время позволяло.
Соболиха – кот-баюн. Точнее, кошка. Эта наплетёт! А Морозов и уши развесил.
Где цацки? Не все цацки она продала, не все. Она хитрая. Нищенкой прикидывается, а на самом деле – подпольная миллионерша!
- Юр, хватит злиться, - примирительно начала Морозов.
- А я и не злюсь, - соврал Шабалин.
- Я так решил, потому что у меня есть для этого основания.
- Какие? – вскипел Шабалин. – Кого ты защищаешь? Кому ты поверил? Лох, чесслово.
Мурзик зазывно залаял.
- Правильно, дружище! – погладил Шабалин Мурзика по голове. – Дурень твой хозяин.
Морозов силился вставить слово.
- Помнишь, мы с тобой четыре года назад…
- Ещё скажи десятилетку назад! – вскипел Шабалин. – Не помню я, что было четыре года назад.
- У тебя наградной был, - настойчиво продолжил Морозов, - у меня табельный.
Шабалин насторожился.
- Ну?
- Мы, когда Репку брали, постреляли маленько.
- Ну?
- Репка на зоне коньки отдал.
- Ну?
- Чего занукал-то? – рассердился Морозов.
- А чего ты кота за хвост тянешь? – ещё больше рассердился Морозов.
- Ты ребёнка тогда задел?
- Какого ребёнка? – опешил Шабалин. – У Репки ребёнок был?
- Возле подъезда. Ты ещё подбежал, посмотрел.
- Ну?
- Выжил? Я не помню, - сокрушённо выдохнул Морозов.
Шабалин подумал минуты две.
- Не было там никакого ребёнка!
Морозов подошёл к нему, обнял и опять заговорил.
- Я же не обвиняю. Если бы Репку тогда не положили, он бы из тех двоих колбас навертел. Вспомни.
Шабалин сбросил его руку.
- Да не было там никакого ребёнка. Я тоже думал, зацепил кого. Подбегаю, а это бабка от страха упала. Подумала, что война началась. Бабка спортсменкой была, тренировалась всё. На мальчонку схожая. Щуплая, как из концлагеря. Поэтому её со спины за ребёнка и приняли.
Морозов напрягся.
- Точно?
- Я тебе говорю! – ткнул себя кулаком в грудь Шабалин. – Когда я тебя обманывал? И если бы ребёнок – сам посуди – мы бы сейчас с тобой не разговаривали . Оружие на стол и «гудбай, америка»! Служебное расследование, и всё такое! Ребёнка зацепить – это рехнуться можно!
- Это точно!
Морозов облегчённо вздохнул и со спокойной душой направился «до дома до хаты». На радостях, от сознания своей относительно чистой совести зашёл в кафе и заказал себе кофе с ликёром. Хотя был за рулём, а всё равно заказал.
- Олег!
Он обернулся и увидел Лялю. Он не обрадовался. Растерялся. Как он виноват перед Лялей, знал он, и не только он…
- Здравствуй, - печально ответил Морозов.
«Зачем припёрся сюда?» - думалось ему.
- Можно присесть? – спросила она.
- Да-да.
Ляля была всё ещё так же прелестна, как тогда, в далёкие… не будем называть точных дат, чтобы не подчёркивать возраст дам.
- Как живёшь? – дежурно спросила Ляля.
- Хорошо.
- Собака на улице твоя?
- Моя.
- Я увидела, как ты зашёл, и за тобой.
Морозов не выдержал и первым стал снимать «с себя стружку».
- Ляля, ты прости меня. Дураком был. Молодой, думал, что всё впереди. Поверь, меня жизнь за это наказала. Прости!
Он поднял глаза на Лялю и увидел, что она улыбается.
- Я давно простила. У нас с тобой всё равно ничего бы не вышло.
Морозов запротестовал:
- Это почему это?
- Со школы знакомы. Надоели бы друг другу.
Морозов был категорически не согласен.
- Ты не можешь никому надоесть. Это я могу, кого хочешь вывести из себя.
Ляля поправила шарфик.
- А у меня дочка.
Морозов опустил глаза.
- Я знаю.
- А тогда должен был родиться мальчик.
У Морозова всё похолодело внутри.
- Да?
- Да.
- Как же я мог?..
- Как же я могла? Я зачем тебя слушала?
Морозову хотелось напиться и уснуть мёртвым сном.
- А ведь я любил тебя. Значит, и его любил. И ему было бы сейчас…
- Не надо, - сказала Ляля и встала. – Я тебя давно простила. Часто вижу тебя с собакой. Жалею тебя. Трудно тебе.
- Стыдно.
Ляля надела кружевные перчатки, помахала ему рукой и ушла. А Морозов ещё долго сидел за столом и думал, думал, думал. Он просидел бы здесь всю ночь, если кто-то не зашёл в кафе и не спросил: «Товарищи, чья собака на улице?»
…
Домой он пришёл опустошённый, как всегда включил телевизор и щёлкал по каналам. Потом заснул. Как всегда. И Мурзик его разбудил среди ночи.
Морозов присел и уткнулся в телевизор. Шла передача о каком-то криминале. Звучали некогда знакомые фамилии. Морозов рассеянно слушал. Но фамилия «Сурин» заставила его насторожиться.
- Его называли криминальным авторитетом, - вещала из телека красивая девица, - но был он садистом, который поощрял пытки и восхищался злым гением Менгеле. Расчленённые трупы находили в самых разных концах страны. Его правой рукой была любовница Мария Васильевна Парамонова, сумевшая сделать блестящую карьеру на телевидении. Она говорила с экрана о добре, а сама участвовала в разборках и делала перевязки дружкам Сурина. Поэтому не всегда ему требовались услуги врача. Рядом был свой медик. Ведь до журфака Парамонова проучилась два года в медицинском институте и на практике работала вместе с хирургом в девятой больнице.
Морозов, потрясённый, гаркнул:
- Мурзик, гулять!
23
«ХОСПИС»
23
Мария пришла в себя. Она лежала с отрытыми глазами и мучительно соображала, где она.
- Вы у нас, - послышался голос.
Она обернулась и увидела Таисию, стоящую в белом халате возле стола, на котором лежали хирургические инструменты.
Мария сделал попытку оглядеться. Она чуть опустила голову вниз и увидела себя, пристёгнутой к каталке. Насколько можно повертела головой.