Страница 36 из 45
- Поему вы спрашиваете о девушкеповара, других сиделок и не спрашиваете меня?
Он опять замолчал и стал сверлить её глазами. Мария не отступила. Они вновь принялись играть в гляделки, кто кого.
Арсений первым прервал молчание:
- Вам Зарина запретила спрашивать? Это она вас запугала? Запудрила вам мозги? И что за человек, я не понимаю?
- Нет, - тихо скала Мария, - я сама. Я считала это неудобным.
Арсений подытожил:
- Поэтому я и спросил вас: «Мы друзья?» А если да, то друзья должны делиться и спрашивать о том, что их интересует.
Арсений был столь убедителен, что не согласиться с ним было невозможно.
- Вы не такая, как все, - продолжил Арсений. – И вам можно довериться. .
Мария насторожилась.
- Эта лысая девушка – моя дочь.
Мария чуть с кресла не рухнула. Всего, чего угодно ожидала она, только не этого.
- У неё рак, - просто сказал Арсений. – Но лечиться она не хочет. Но я заставляю. Сделали химиотерапию. Улучшений пока нет.
- Простите, - прошептала Мария.
Ей казалось просто ужасным, что она думала об этой девушке и об Арсении. У людей горе. Испытание, приравненное к самому страшному горю на свете, - это когда у тебя на руках гибнет твой ребёнок и когда он, гибнущий, знает, что скоро вместо будущей жизни ему уготована смерть.
- Простите, - вновь прошептала Мария. – Могу ли я вам чем-то помочь?
Арсений ничего не ответил, лишь посмотрел ей в глаза.
- Я пойду. Можно? - попросилась Мария.
Арсений кивнул.
…
Умерла Люда.
Тихо, очень тихо, как и многие, с открытыми глазами.
- Отмучилась, - сказала Шура.
- Отмучилась, - согласила Мария, помня, как и днём и ночью лежала эта несчастная Люда с трубкой в горле.
- Муж приходил, плакал, - стала рассказывать Шура. – Он прочитал, что она на дощечке написала – разрыдался.
Мария повернулась к Шуре:
- А что она написала?
Было любопытно даже в такой трагический момент, что же такого можно написать, чтобы задеть за живое человека, для которого ты был овощем.
Шура протянула дощечку. Мария прочитала и вдруг тоже заплакала.
«Я люблю тебя. Я была счастлива с тобой. Только с тобой! Пусть твои дети будут счастливы. Ты настоящий человек. Как мне повезло, что ты у меня есть. Много хлопот из-за меня – прости. Люби и будь любим».
- Всё утро корябала. Трудно ей писать, - говорила Шура. - А как закончила, так Богу душу и отдала. И муж быстро приехал. Никто не звонил ему, а он приехал, как чувствовал. Хороший мужик! Здоровья ему.
- А как Люда про детей его узнала? Неужели он сказал? – недоумевала Мария.
Шара задумалась.
- Сама догадалась. Когда лежишь годами напролёт, больше понимать начинаешь.
Она посмотрела на пустую кровать.
- Людка, если душа твоя ещё здесь, прости нас! Что мало мы с тобой гутарили, времени на тебя не хватало, а ты просила поговорить.
- Прости нас, - эхом откликнулась Мария.
- Да с бабками этими канитель, ух! – и Шура улыбнулась. – Люда!
Вдруг на комоде упал флакон с лекарством.
- Слышишь нас? – Шура подняла голову вверх. – Лети, Людка. Тебе легко сейчас! Лети!
…
Два дня подряд Мария наблюдала кастинг, который организовала Анастасия на вакантное место сиделки. Вместо Марии (которой надо отдохнуть).
Приходила женщина в возрасте. Тридцать лет отработала в доме для инвалидов. Спокойная, серьёзная. Не взяли, забраковали.
Потом другая пришла. Помоложе. Но тоже с солидным опытом. Попросила осмотреть хоспис. Прошла по этажам, заглянула на кухню, вышла на веранду. Сказала, что постояльцам здесь хорошо. И лежачим, и ходячим. Вроде, собралась работать, но Арсений ей кандидатуру отверг.
- Какая ты у нас незаменимая, - иронично проворчала Шура, затягиваясь сигаретой.
Они с Марией стояли на улице возле сарайчика и чесали языками. Анастасия разрешила отлучиться на несколько минут.
- Здесь камер нет, прослушки нет, - сказала Шура и испуганно огляделась. – У нас тут не хоспис, а элитный сумасшедший дом.
Мария засмеялась. Шура была бой-бабой, за словом в карман не лезет. Ей было за сорок. Сирота. Сын вернулся из армии – не нарадуется. И сын – единственная отрада. А так, её ничто не радует.
- Всю жизнь я на чёрной работе. Горничной, уборщицей, теперь сиделкой. Я и санитаркой в психушке работала! Всего там насмотрелась. Там точно никто церемониться не будет, галаперидол – раз, выпил, вырубился, потом к кровати привяжут, и айда. Никто в психушках долго не живёт. Здесь эти наши инопланетяне пусть радуются. Как в санатории отдыхают. У родичей деньги есть, пусть раскошеливаются.
- Они любят их.
- Как же! – загоготала Шура. – Жену дипломата, что ли любят? Ты вот её жалеешь, а мне так нисколечки не жаль! Она по заграницам поездила, лангустов жрала (сама рассказывала), а я даже не видела, как эти самые лангусты выглядят!
- Раков видела?
- Не видела! Только на картинке.
- В супермаркет сходи в рыбный отдел. Там как в контактном зоопарке.
Шура потушила сигарету.
- Я серьёзно, а ты прикалываешься, - с обидой сказала она. – Ты вот: «Уйду, уйду», значит есть на что жить и есть тебе кому помочь. А мне помочь некому! Вот приходится терпеть. Я работала сиделкой в одной семье, за стариком ходила, каждый день: кал – моча, кал – моча. Разве это жизнь? За что меня так? Почему я не могу на хорошую работу устроиться?
- Я не истина в последней инстанции, - вздохнула Мария. – Думаешь, у меня на всё ответ готов?
- Вот где твой Бог, если послал мне мужа, который бил меня смертным боем? А?
Мария вмиг вспомнила любимую схимницу, беседы с ней.
- Говорят, что муж даётся по благочестию. Какого заслужили.
Шура рассердилась.
- Мне девятнадцать было, когда замуж вышла. Не гуляла до него ни с кем. И я заслужила битьё? – её аж затрясло.
- Люди не появляются ниоткуда, - заметила Мария. - Подобное притягивает подобное. Появляющийся в нашей жизни человек отражает наш внутренний мир. Мы можем внешне вести себя пристойно и при этом думать гадости о людях. Осуждать. Осуждение – грех большой. Или. Если мог помочь кому-либо, а не помог, будешь потом иметь мужа, который предаст тебя потом. Закон воздаяния. Человек неразрывно связан со своим родом. За их грехи мы тоже расплачиваемся.
- И ничего исправить нельзя? – испугалась Шура.
Мария улыбнулась. Когда-то и она так пугалась.
- Можно. Покаянием, - сказала она точь-в-точь, как говорила когда-то её любимая схимница.
- А почему я всегда на чёрной работе? – затормошила Шура.
Мария помолчала. Она опять вспоминала. И ей было тепло от этих воспоминаний.
- Мы все отрабатываем. Если не хватает дел милосердия, нам дают возможность восполнить этот пробел. Это очень благодатно убирать за немощными кал и мочу.
- Ага, - недовольно проворчала Шура. – Как бы не так! Это противно!
- Убирая за беспомощным, ты душу свою чистишь. Тебе воздастся потом, - Мария говорила очень уверенно, и Шура даже вытянулась по струнке, как на параде. - Я, когда работала в обители милосердия, видела у нас на кухне одну женщину с Украины, мать троих детей. Она долго работу найти не могла. Устроилась сюда за копейки, но рада была, что хоть мало, но платят исправно. Она очень добросовестно драила кастрюли и баки. Тяжёлая работа. Но всё блестело! Идеальную чистоту навела. И вот, скопила деньжат и собралась на рынок, купить своим малышам обувь, одежду. Только собралась – приходит одна очень состоятельная прихожанка и приносит огромный тюк детских вещей. Разворачивает, а там всё, что было нужно этой женщине. Валеночки, сапожки, детская дублёночка. И всё новое! Так свыше идёт вознаграждение за добросовестный труд. И деньги сохранила, и вещей припасла. А потом в обитель приходит один бизнесмен и нанимает её на работу в свой отель, за хорошую зарплату. Как узнал про неё? Порекомендовали.
- Ясно. Значит, я недобросовестная! – съязвила Шура.
- Ты замечательная! – непроизвольно воскликнула Мария. – У тебя всё впереди, вот увидишь.