Страница 28 из 45
Водитель, видя, что главный опер не идёт на попятую, предположил в надежде:
- Вдруг она заразная? А вдруг кинется на меня? Хряк – и всё! А у меня дети, мне сейчас ни болеть, ни умирать нельзя. Ну, Олег Иванович…
Неожиданно «упырша» вставила в диалог своё веское слово.
- В «труповозке» не поеду.
Водитель забеспокоился.
- Она разговаривает! – испуганно прошептал он.
- В «труповозке» не поеду! – упрямо повторила она.
- Почему, позвольте вас спросить? – поинтересовался водитель.
- Я живая. Человек. А человек – это звучит гордо! – торжественно провозгласила она.
У Морозова рот от удивления открылся. А у Шабалина – новый приступ рвоты.
…
«Упыршу» привезли на уазике, только за рулём сидел Сыров. И водитель, и Морозов с Шабалиным скинулись ему на пиво, и тот бесшабашно согласился. Правда, на лицо хотел надеть противогаз. Но его убедили, что в маске безопаснее. (Почти все машины в полиции были либо на выезде, или в ремонте, и водитель искренне трясся за свой драндулет, а Морозов – за жизнь женщины, которую он так долго искал).
В изоляторе следственного содержания «упыршу» привезли вымытую и побритую. Вместо ветхих вонючих лохмотьев на ней был надет старый тренировочный костюм, оставшийся от какого-то подследственного.
Но эти преображения слабо преобразили «упыршу». От неё всё равно весьма скверно пахло, и её угрюмый, настороженный взгляд откровенно отталкивал.
Сейчас она сидела напротив Морозова и несколько кобенилась, не идя на контакт, чем постепенно приводила обычно уравновешенного опера в тихое бешенство, которое ему хотелось выплеснуть прямо здесь, в изоляторе в лицо этому страшному существу.
- Гражданка Маланьина, так и будем молчать? – усердствовал Морозов.
Та смотрела исподлобья и не издавала ни звука.
- Вас признали вменяемой. Отвечайте на вопрос!
Никакой реакции. Вот уже битый час опытный мент сидит напротив интересного и опасного субъекта, который является некоторым ключом к раскрытию будоражащих преступлений, и не может вытянуть из неё ни слова.
- Только партизанку из себя не строй! – крикнул Морозов. – Мы не в гестапо. А задержали вас, потому что нашли во дворе одно вещественное доказательство. Друга своего вы не убивали, мы знаем. Умер естественной смертью Других трупов в вашем доме нет, ни в … этой… в горнице, ни в подполе. Чисто. Ой, Господи, что сказал-то? Тут в Москве людей жгут кислотой, и нам надо знать кто. Просим помочь!
«Упырша» как глядела в одну точку, так и продолжала глядеть.
Морозов вскочил со стула и забегал по изолятору. Ему хотелось развернуться и врезать этой стерве по лбу со всего размаха. Мерзкая бомжика. Некрофилка поганая. Сидит и кочевряжится ещё!
Он опять засновал из стороны в сторону, понимая, что разговор не вяжется, и находится он сейчас в полной заднице.
- Сядь.
Морозов опешил. Замер, не ослышался ли? Психическая его заговорила! Соизволила. Ну, и дела!
- Сядь! – вновь проскрипела она.
- Я сплю, или мне кажется? – пробормотал Морозов и осторожно сел.
- Ручку! – потребовала «Упырша».
Морозов протянул ручку с гелевым стержнем и листок бумаги. Ему хотелось сказать: «Давно бы так», но он побоялся спугнуть странную женщину.
Она что-то быстро нацарапала на листке и с напущенной скорбью дала листок ему прямо в руки. Он прошёлся глазами и оторопел.
- Это что ещё? Издеваться?
На листке по-английски было написано: «I'm tired of us. If you want to learn something, first learn the rules of good ma
Морозов прочитал по слогам и уставился на эту мадам, всё больше обрастающую загадками.
- I`m tired of us, - прохрипела «Упырша».
-- Ну, вот что, моя прекрасная леди! – начал свою разгромную речь Морозов. – Переведите и объясните. У меня словаря с собой нету. Я изъясняюсь, с вашего позволения, на родном, на русском. Давай говори, что хотела сказать! Только без приподвывертов!
- Yes. I`tired of us, - вновь прохрипела она.
- Дорогая моя, странная женщина, таким, как вы песни посвящают, поэтому давайте не будем портить такой чудесный день! – стал угрожающе ёрничать Морозов. – Я не полиглот.
- Неча умничать тогда, - вдруг заговорила «Упырша». – Разгадка под носом, а он весь из себя!
- А я тут не ребусы разгадываю! – грозно заметил Морозов. – Не скажешь – надолго пойдёшь «по тундре». Комфорт обеспечу – постель с разложившимся трупом раем покажется!
«Упырша» заёрзала на стуле.
- Вы мне надоели, - сказала она. – Если хотите что-нибудь узнать, научитесь сначала хорошим манерам.
Морозов громыхнул кулаком по столу.
- А, ну переводи! – рявкнул он.
- А я и перевела! – изобразила на лице неподдельное удивление «Упырша».
Морозов несколько смутился. А у его странной женщины развязался язык.
- Надо мной смеёшься? Так лучше над собой посмейся. Меня осуждаешь? А сам-то? «Кто бочку серной кислоты прикатил?» А кто бочки в нашем саду развозит? Вот и весь ответ. Хоть и заброшенное наше хозяйство, под снос, но бочки с водой на заказ, да и так возят. Нам бочку привезут, и стоит до поры до времени. Никто другой близко не подходит! Потом увезут.
Морозов и без того понимал игру с бочками, но это подтверждение очевидца ( как по-другому?) было как нельзя кстати.
Он остыл и теперь даже жалел странную женщину, которая выпала из нормальной жизни и уже не может к ней вернуться.
- Благодарю за помощь следствию! – отрапортовал Морозов.
Он ещё записывал приметы парня, ответственного за бочки, но одной ногой был уже за стенами изолятора.
- Что же с вами произошло? – вдруг спросил он и сочувствующе покачал головой. – Кто же с вами сделал такое?
А «Упырша» резко вскочила, рванула одежду на груди и утробным голосом заорала:
- Не лезь в душу! Мрази, пидоры поганые!
Уже вбежал охранник и скрутил бунтовщицу, а Морозов всё никак не мог выйти из-за стола, думая о том, что сделал больно умирающему.
…
Уже час Морозов с Шабалиным сидели в сторожке в том заброшенном садовом товариществе. Сторож, маленький хлипкий мужичок сидел тут же и без конца напряжённо посматривал в оконце.
Шабалин примостился на топчане и уже дремал (пацанята его не дают выспаться), сторож за столом деловито жевал сало с чесноком, а Морозов сидел у стены, чуть откинувшись на спинку стула, и глотал слюни – очень любил сало с чесноком.
Он мысленно заново мусолил дело Маланьиной, и ему, абсолютно не сентиментальному человеку, было страшно от того, что может случиться с каждым из нас, если горе обрушится вот так внезапно.
Маланьиной было под шестьдесят. Коренная москвичка. В детстве с родителями успела пожить за границей. В Швеции её родители проработали года два. Обеспечили всю родню от и до. Маланьина закончила педагогический. Получила диковинную специальность: преподаватель истории и английского языка. Работала и в школе, и в архивном институте. Замуж вышла – развелась. Всё, как у людей. Только сын у неё оказался непутёвый. Лентяй, прогульщик. Натерпелась с ним, всё боялась, что посадят. Соседи говорили, что она и лупила, и бранила его. Не подарочек. А перед армией сына нашли далеко в лесу всего выпотрошенного. Как мумию. Относительно преступников – никаких следов! Чисто. Соседи поначалу порадовались за Маланьину, что освободилась от своего стервеца. А она места себе не находила, убивалась так, что «скорую» не раз на дню вызывали. А потом пить начала. Сильно, продолжительно. Становилась в дупель пьяная, но тихая. Квартиру продала с мебелью. Родственников из своей жизни вычеркнула. Умерла для всех.
Было слышно, как у сторожа щёлкали челюсти. Это было неприятно, но что поделаешь. Шабалин несколько раз открывал глаза, и сторож протягивал ему бутерброд с салом, от которого тот открещивался, как от чёрта.
Прошло ещё два часа, и окончательно стемнело.
- Не придёт, пожалуй, - чавкая, промямлил сторож.
Морозов промолчал. Но Шабалин не любил, когда вот такие вот проходимцы выделываются. Ведь явно же что-то знает этот паршивый мужичонка! Знает и молчит. Потому что кто платит, тот и заказывает музыку. А откуда у мужичонки такой крутой ноутбук? Скажете, купил? Или ещё подарил? Да как же! Может, и купил, так ведь отстёгивали ему левых деньжат! И кто?