Страница 14 из 45
- Устала, - опустошённо выдохнула Рая. – Вот и выкинула. Вроде как начать новую жизнь! Ну, какой из меня хирург? На зоне куму аппендикс удаляла, когда его в самый неподходящий момент прихватило, но удаляла на свой страх и риск. Я ему так и сказала тогда, а он мне: «Что будет, то и будет, помоги! Претензий с моей стороны никаких». Обошлось, как видите. Я ж в хирургии почти пят лет проработала. Меня лучшей хирургической сестрой считали!
- Это мы знаем, - кивнул Морозов.
- После училища сразу – в хирургию. По семь-восемь часов, бывало, стояли на операции. Врач заканчивает, уходит, а нам ещё всё отмывать, да дезинфицировать.
- Толковой была! – укоризненно заметил Морозов. – Чего хулиганить-то потянуло?
Рая вздохнула и опустила глаза.
- Сигаретки нет?
- Не курю.
- Простите, - прошептала Рая.
- Принести сигарет? – вдруг непроизвольно вырвалось у Морозов.
- Нет, нет! – замахала руками Рая. – Бросила я. С таким трудом бросала, а теперь по новой? Нет уж. Да и дорого курить-то сейчас, денег не напасёшься.
Она немного оттаяла, и ей явно захотелось поговорить. Морозов отметил, что, если сначала Рая волком смотрела на него, то теперь у неё чесался язык, хотелось рассказать о себе, поделиться какими-то своими мыслями. И он отметил, что в живой жизни у Раи нет слушателя; от неё веяло каким-то космическим одиночеством и пустой.
- Я не из «золотой молодёжи», - с некоторым гонором бросила Рая.
- Я тоже, - откликнулся Морозов.
- Учёный ты, - упрямо буркнула Рая. – И отец у тебя непростой. Это видно. Уж в людях-то я разбираюсь! Сахарным парнишкой в детстве был, мальчиком-колокольчиком, а я? Отец мой Замятин Станислав - рецидивист! Неужто, не знаете?
- Знаем.
- Чего тогда голову мне морочите?
- Так вы сами по другой дороге пошли сперва. Учиться начали, работать.
Рая усмехнулась.
- Ну, да. А потом идём с подружками – они тоже из одного со мной училища – и нам рвань эта навстречу чешет.
Рая глубоко задышала, сдерживая таким образом свой накопившийся гнев.
- Идёт, задирает, и что? Бить теперь? – пожал плечами Морозов. - Мимо пройти никак? Бомж, да. Так какой с него спрос?
- А-а-а! – глаза Раи зло сузились. – Тебе всё легко далось, в школе, небось, отличником был? А меня в школе… По всякому. И при каждом удобном случае: «Знаете, из какой она семьи? Что с неё взять?» Чуть что – папашей тыкали.
Тут Рая вскинулась, и из глаз у неё потекли слёзы.
- Я ж отказалась от него! Как я могла? Как я могла? Какой бы то ни был, а родная кровь. Отец! «Чти отца и мать свою». Так закон гласит? Всё терпеть надо. А я?
Морозов опять напрягся, чувствуя, что его пытаются обвести вокруг пальца. Но он молчал, давая Рае выговориться.
- Как-то после очередной ходки папка Стаська вернулся, идёт пьяный, весь в наколках, и мне: «Рай, поди сюда». А я с ребятами стояла, стыдно мне стало, что такой шмырь мне знаки внимания оказывает. Говорю ему: «Иди лесом!» Он мне как… Надавал, короче. А я в милицию заявление: «Посадить козла Станислава. Не отец он мне».
Рая закрыла руками лицо и зарыдала.
- Мать смертным боем бил, деньги из дома таскал. Добрым словом и не вспомнишь такого. А всё равно нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах! Гадина я, гадина. Папка Стаська прочитал моё сочинение, уехал потом куда-то и сгинул. Вот найти его хочу. Или хотя бы могилку его найти! Прощения у него прошу каждый день: «Прости, папка Стаська, свою глупую дочь Райку».
Она вытерла рукавом глаза и посмотрела в упор на Морозова.
- И случилось через несколько лет со мной такое… Сама на нарах оказалась, и теперь от меня все шарахаются, как узнают где была и за что попала.
Морозов молчал. А Рая, чуть успокоившись, продолжила.
- Бомж этот стал кричать, что сисек у меня нет, ноги кривые! И что замуж не возьмут! И меня, и подружек матом обложил. Нужны мы, типа, только слепым, которые не видят наши скабрезные рожи.
Рая замолчала, а Морозов никак не реагировал на её слова.
- Мне дома тоже говорили: «Век не видеть бы твою скабрезную рожу». Сколько можно? Тогда я усталая была. После операции одна операционную убирала. Все умотали по домам, у всех дети. Ну, я, дай, думаю, подсоблю. Перетерплю. А вечером – к подружкам. Погулять хотелось. А этот выполз и давай нас всяко поливать. Я первая врезала ему. Он в долгу не остался. А потом одна ногой ему, другая ногой ему. А я уже и остановиться не могла. За волосы – и об асфальт, пока он не затих. Козёл!
- Не простили до сих пор?
- Нет, - просто сказала Рая. – Надо прощать, знаю. И виновата сама, тоже знаю.
Морозов растянулся в неприятной язвительной улыбке, показывая тем самым, что не надо его держать за дурака.
- Вы человека убили! – чуть не крикнул он.
- Убила! – крикнула Рая. – И отсидела за это двенадцать лет! Мне уже тридцать шесть. Ни кола, ни двора, ни семьи. Но получила, что заслужила.
Морозов продолжал молчать, и Рая пустилась во все тяжкие.
- Когда меня посадили, мать чуть с ума не сошла. Не хотела мне такой судьбы. Часто ездила, передачки привозила. Последнее отдавала, что я не понимала, что ли? И меня дождалась, а потом…
Рая замолчала и уставилась глазами в пол.
- Почему вы скрываете от всех, что матери уже нет? – тихо спросил Морозов.
Рая вскинулась на него, и губы её затряслись.
- Потому что хочу думать по-другому. Представить, что приеду, она меня встретит. Да даже если бы было по-другому, не поехала я бы к ней в деревню. Пенсию её прожирать? Не будет этого. На зону вшей кормить – так на зону.
Морозов понял, что отношения, типа, у него с подозреваемой наладились, какое-никакое, а взаимопонимание уже есть, и стал направлять разговор в нужное ему русло. Он был опытный опер, ему и не такое слышать приходилось, и сейчас, сидя в СВЗ, он особо не поддавался эмоциям, которые обрушила на него Рая.
- Где вы познакомились с Валерией Воскобойниковой? – спокойно и серьёзно спросил он.
- Я?! – Рая даже привстала. – Да я её знать не знаю!
- Ой, ли?
- Не убивала я. Скальпель выбросила, да, в лесу. Я поехала в Москву в поликлинику – а нас всех отправляли на медкомиссию от монастыря – ну, и выбросила скальпель на полянке. Травка ещё только взошла.
- А в мусорный бак никак нельзя было выбросить? Природу беречь надо, лес засорять нельзя. Так только нехорошие люди поступают, -- иронично заметил Морозов.
- Да я спонтанно! – Рая вновь привстала. – У меня скальпель этот в сумке лежал. Я иду по лесу к остановке, рукой в сумку залезла, документы проверила, тут – о-па на! – железяка. Скальпель! Думаю, а, ну, его к чертям собачьим! И выбросила. Даже скажу когда. Меня отправляли в поликлинику в середине апреля? Конечно, двадцатого числа! Проверить можно.
Морозов, как робот, сидел за столом, ни оха ни вздоха. Двадцатого апреля Воскобойникова была жива-здорова. По данным экспертизы её убили пятнадцатого мая. «Но, может, она и привирает. Опытная. Хитрая», - подумал Морозов, привыкший полагаться на факты. (А факты – вещь упрямая).
- Я в глаза никогда Воскобойникову эту не видела и фамилии такой не слышала! Я два года в монастыре работала.
- На кухне? – уточнил Морозов.
- Куда поставят, - откликнулась Рая. – Я паломница. Расписание на работу для паломниц келарь составляет.
- Кто? – спросил Морозов, дивясь такому странному слову, которое никогда не слышал.
- Келарь, ну, ответственная за кухню, за продукты, за инвентарь. В миру таких завхозами называют. В нашем монастыре келарь ещё и расписание на работу для паломниц составляла. В других монастырях по-другому. Всё зависит, какой устав и как благословит игуменья. Её слово решающее.
- Что значит – благословит? – уточнил Морозов.
Рая нахмурилась, подбирая слова, чтобы объяснить подоходчивей, но ничего не нашла, поэтому закончила предельно просто:
- Благословит – это благословит.
Морозов чуть улыбнулся.