Найдёныш

Найдёныш забросил пробную удочку:

– А вы не задумывались, зачем и куда плывут на судне этого Анжэ-циклонца муссонские учёные?

– Мне это совершенно не интересно!

Ответ был таким резким и стремительным, что стало понятно – интересно, и ещё как.

– Я к тому, – мирно продолжал Найдёныш, – встреться и поговори вы с ними – а вдруг там ваши знакомцы из Университета Муса? – убедились бы сами, что это не пиратский рейд, и могли бы со спокойной душой отпустить с ними своего брата!

Ингрид глянула с внезапным подозрением:

– А тебе, случаем, Питер не приплачивал, чтобы ты замолвил за него словечко?!

Найдёныш ответил своей самой чарующей улыбкой:

– А разве хоть одно моё словечко может как-то на вас повлиять?

– Ещё чего! – проворчала Ингрид.

– Ну вот видите. – Парень вновь уставился на бухту. Ингрид смотрела на него. Так-то он ничего, выправился, уже не выглядит одним из Белых призраков, по россказням, появляющихся у Барьера. Хотя откормить как следует Найдёныша не удалось – вроде ест как нормальный взрослый мужик, да всё не впрок. Такое уж сложение у него, как врачи говорят – астеническое. Первое время его вообще от любой пищи выворачивало, кроме фруктов. Ещё и говорить почти не научился, а уже рожу кривил и тарелки отталкивал, пришлось пару раз даже оплеух надавать, силком кормить. Да и сейчас переборчивый, кухарка частенько жалуется, мол, разбаловала ты его, девка!

Может, и верно, слишком жалеет его – как выхоженного кутёнка, подобранного ещё слепым. Только морской подкидыш был скорее глухим, потому что человеческих слов не понимал. И немым – хотя в бреду болтал шустро и, придя в себя, какие-то звуки издавал, да всё совершенно бессмысленное. Хорошо, потом притих, слушать стал и слова вспоминать-учить. Оказался сообразительным, за полгода вон как болтать научился, да и читать тоже. А считать, судя по арифметической лихости, и до того умел. Жаль, ни к какому делу приспособить его не получается, сородичи меньше бы ворчать и жаловаться стали. Зато, как выяснилось, дерётся он будь здоров – пусть и как-то странно, незнакомо, без махания кулаками и хватания за грудки, хоть ты выставляй его на бои за деньги! Свои-то давно уже знают, не связываются, а вот чужаки… Вроде парень сам никогда не задирается, но то ли взгляд чёрных глаз им кажется (не кажется?) высокомерным, то ли прямая осанка и уверенные манеры в сочетании с внешней хрупкостью прямо как хищную рыбу на мотыля-Найдёныша так и манят!

Хорошо бы вспомнил он прошлое, про то, что случилось, родину свою, вернули бы парня на его место… Тут Ингрид горько посмеялась – ты сама-то не знаешь, где твоё место! Вроде приучишься к мысли, что такова твоя судьба и никуда от неё не деться, а тут подросший младший брат, как совсем недавно ты, пытается вырваться в большой мир! Ещё и проклятые муссонцы ни с того ни с сего приплывают на твой остров, будто он один-единственный в Океане…

– Пошли уже, – промолвила Ингрид, решительно поднимаясь. – Теперь меня уж точно потеряли!

***

…Палуба под ногами, паруса над головой, вокруг – смеющийся океан, перетекающий на горизонте в прозрачное голубое небо, на леере рядом – смуглая рука, унизанная множеством разноцветных браслетов. Женщина смеётся…

И вдруг вода впереди словно взрывается! Воронка от взрыва вырастает до неба, увеличивается вширь, выпуская из своего вихревого нутра гигантскую распахнутую хищную пасть – ни твари, которой она принадлежит, ни плоти внутри или снаружи – одни челюсти и клыки, похожие на скальные наросты. Она распахивается всё шире, поглощая корабль, небо, весь мир; сам океан вливается в бездонную глотку невидимого чудовища, закручивается бесконечным стремительным водоворотом. Пытаешься поймать женщину за руку, не потерять, обхватить, вжаться – если исчезнуть, утонуть, погибнуть в этой бездне, так хотя бы вместе! Но её пальцы выскальзывают, тают, как сахар, растворённый водой, и в руках остаётся только сияющий камень – будто прощальный подарок потерянной подруги или осколок солнца того мира, который навсегда покидаешь…

Найдёныш вскинулся на постели, судорожно, с хрипом хватая воздух разинутым ртом. Распахнутыми безумными глазами уставился перед собой во мрак безлунной ночи.

Он вынырнул. Он спасся. Он здесь. В безопасности.

Ожесточённо вытер мокрое лицо – нет, он вовсе не рыдал во сне от ужаса и горькой потери, просто пробило по́том из-за вернувшегося кошмара – давно тот ему не снился! Протянул руку, нащупал и зажёг лампу. Вновь огляделся. Да, он у себя, в лодочном сарае, переделанном под жильё – что за напасть, приговаривала Ингрид, помогая ему обустраиваться, почему ты не можешь, как все, жить на суше? Ты один такой или таков весь твой народ?

Он и сам бы хотел это знать.

Найдёныш вытащил из-под топчана задвинутый к стене сундучок, в котором хранились его нехитрые сокровища: дневник, который он стал вести, едва научившись писать – ведь, как выяснилось, на память полагаться не стоит; сумка с новой одеждой и обувью на случай, когда приведётся наконец убраться с острова. С сомнением взвесил на ладони мешочек с жалкими монетами: отчего-то само не прибавляется, пусть простит его хозяйка, но он знает, где хранятся деньги, и намерен распорядиться этим знанием в свою пользу!

Последним вынул и бережно развернул под лампой увесистый свёрток: первый слой ткани, второй, третий… седьмой…

Свет лампы отразился в половине большого хрустального шара, заплескался в нём жидким огнём. Найдёныш перевернул осколок, аккуратно провёл пальцами по уже наизусть выученным выступам и выбоинам разлома. Когда его принесло Большим приливом, он держал камень в руках – другие во время кораблекрушения цепляются за деревянные останки судна, чтобы выжить, выплыть, а он вот… Было ли это какой-то ценностью, или он просто машинально схватился за то, что рядом, а потом нипочём не желал расставаться? – Ингрид говорила, по пальцу разгибали, чтобы вынуть у него из рук эту «стекляшку». Хорошо, добрая девушка, не выкинула; может, в будущем этот осколок наведёт на что-то его больную память… Ведь не мог же Найдёныш просто мимоходом прихватить его со дна морского?

Был ли хрустальный кристалл тем, что он раз за разом видел во снах? Плыл ли он перед катастрофой на корабле, и кто была эта женщина – если на самом деле была, а не его спутанное сознание просто подкидывает в ночных кошмарах несколько совмещённых событий, времён, мест и лиц?

А вот её лица он так ни разу и не увидел…

***

– Эй, девушка! Эй!

Считавшая затаскиваемые на баркентину ящики Ингрид обратила внимание на оклик не сразу. Поставив очередную галочку, с раздражением обернулась лишь на уверенное похлопывание по плечу – ну кто там ещё?! Рядом стояла невысокая, крепкая, с короткой седой стрижкой женщина; смотрела на неё, задрав голову.

Алица делла Муссон.

Профессор из Муса.

Преподавательница, с которой она не раз сцеплялась во время учёбы.

Та, из-за которой ей в конце концов пришлось покинуть Университет.

– Ты же Ингрид из Пассата? – уверенно сказала женщина. – Училась вольнослушателем у меня в Ордене Ветвей2 с год назад?

Попросту онемевшая девушка кивнула, прижимая к груди, как щит, планшет с записями.

– Ну, я так и думала, – с удовлетворением заключила профессор. – У меня отличная память на лица! Помню всех своих студентов, все выпуски!

Да, только я у вас так и не выпустилась, могла сказать Ингрид. Не сказала – эта встреча оказалась сокрушительней, чем встреча с бывшим парнем после болезненного расставания. Мимо, неконтролируемые и вороватые, сновали грузчики, с опаской косясь на обычно до ужаса придирчивую конторскую девицу.

– Здравствуйте, профессор, – наконец вымолвила Ингрид. И правда, что это она? Ведь они уже не в Университете, где грозная Алица делла Муссон наводит страх не только на вольнослушателей – бедноту и выходцев из других кланов – но и на своих собственных сородичей. – Как вы здесь оказались?

2

Орден Ветвей экспериментирует с растениями и животными, занимается селекцией.