Страница 11 из 15
Бригадир верхолазов, коренастый такой мужик с красным носом, проинструктировал меня по всем правилам, страховочный пояс на животе затянул и уточнил:
– Звезду на башню мы сами поставим. Тебе останется только ось в гнезде обварить. Оснастка звёзд у нас золочёная. На каждую почти по двадцать килограммов золота ушло. Так что работа там у тебя будет ювелирная.
Посмотрел я на этого «верхолаза» и сразу понял – ихний он человек, с ним ухо нужно держать востро. Говорю:
– Работа для меня привычная, вот только высоковато будет…
– Советскому человеку никакая высота не страшна, – отрикошетил бригадир трезвым голосом.
– Да я в том смысле, что сварочный трансформатор будет внизу стоять. Так мне, ежели ток подрегулировать, спускаться-подниматься – весь день уйдёт. Там работа тонкая, ювелирная, как вы сами говорите.
На «вы» с ним, чтобы политес выдержать. Это с Патоном можно было на «ты» – по-простому, по-домашнему.
Тогда бригадир улыбнулся широкой поддельной улыбкой и предложил:
– Так я могу и подежурить у твоего «срантформатора», порегулировать твои токи. Ты только скажи, что и куда крутить.
На этом мы и сошлись.
Подтянули меня на блоке к самой верхотуре, я сразу башкой об звезду звезданулся, по сторонам огляделся: мать моя родная – всё как на ладони. Людишки-муравьишки, машинки-блошки, внизу подо мной с одной стороны Красная площадь с мавзолеем, а с другой – Царь-колокол с Царь-пушкой. А рядом и трансформатор стоит – гудит железом своим в ожидании привычной для него работы. Моего же помощника добровольного, «верхолаза» из НКВД, нигде не видать. Наверное, уже стучать на меня побежал. Вынул я из голенища один электрод, на зуб попробовал, точно – золото. В НКВД не обманывают, там люди серьёзные. Свою работу знают туго.
Ткнул я два раза этим электродом в нужное место, чувствую, прилипает. Току, значит, недостаёт. Что делать? А здесь, как по заказу, мужичок такой в сером мантеле проходит мимо моего трансформатора, бородой своей козлиной трясёт, ну, я ему сверху как гаркну во всю мощь своих лёгких:
– Дя-дя!!! Покрути на ящике маховик! Току мало!
Мужичок остановился и стал по сторонам оглядываться. Кто кричит, откуда – не доходит.
Я ему опять:
– Вошку свою подними! Я тебе со Спасской башни вещаю!
Он бороду, значит, задрал кверху и рот тут же растопырил.
– Ток надо подкрутить! – кричу и искру электродом высекаю, чтоб понятнее было. – На ящике там маховик! Крути, не стесняйся!
Дошло, видно, до бородатого моё послание, рукой мне махнул, очки на нос напялил и стал ящик изучать. Наконец нашёл маховик, на меня обернулся и крутанул. Я дугу попробовал – лучше, но слабовато.
– Ещё маленько, дядя! – кричу. – На полпальца вправо! Будет в самый раз!
Когда дуга установилась, я на прощанье крикнул ему:
– С меня пол-литра!
А он мне в ответ зачем-то пальцем своим корявым помахал, вроде как погрозил.
Обварил я по всем правилам стержень, на котором звезда держалась. Один электрод на это дело ушёл. А второй куда? Решил, если не спросят, оставлю себе на память.
На следующий день разбудили меня рано, дали одеться, усадили в эмку и прямиком в Наркомат. А там меня Ежов Николай Иванович уже встречает. Плюгавенький такой мужичок, мне по локоть, всё ремень в районе кобуры поправляет и меня пронзительно-изучающим глазом сверлит.
«Ну, – думаю, – всё! Энкавэдэшника на мякине не проведёшь. Наверное, про электрод догадался. Или заложил кто? Да тот же бригадир. В бинокль, может, из-за угла подглядывал и все мои манипуляции отметил. И как же я так лопухнулся! Сейчас этот карлик вынет из кобуры свой револьвер и меня здесь же, в своём кабинете, и уложит».
У меня аж все кишки подтянулись к желудку, а желудок – к горлу.
Однако он вдруг ласково так улыбнулся и сказал неприятным голосом:
– Вашу работу вчера товарищ Сталин видел из окна своего кабинета. Ему понравилось. Хочет с вами встретиться. Не возражаете?
Я растерялся, руками развёл.
– Ну, как же я могу возражать, если сам товарищ Сталин…
– Вот и хорошо, – быстро проговорил Ежов, – товарищ Сталин уже ждёт. Идите. Вас проводят.
И тут, как по вызову, вошёл в кабинет амбал в чине полковника: на петлицах три «шпалы», на рукаве – красный угольник в золотой окантовке.
– Проводите товарища Сидорова к товарищу Сталину, – приказным тоном проскрипел Ежов.
Полковник взял меня под локоток и вывел из кабинета…
Сказав это, рассказчик, закрыв с двух сторон линию домино четвёрочным и шестёрочным дупелем, провозгласил:
– Рыба!
– До Сталина-то дошёл? – снова спросил напарник.
Дормидонтыч сделал паузу, потянулся, оглядел московский дворик, в котором сидели доминошники, и произнёс командирским голосом:
– Мешай!
– Так дошёл или не дошёл?
Дормидонтыч у Сталина
Полковник довёл до самого кабинета, открыл дверь в приёмную, а там меня под белы руки прямо к Сталину и препроводили. Иосиф Виссарионович как раз в это время трубку свою самшитовую набивал. Разламывал папиросы на бумажку и ссыпал табак в чубук. Я же стоял в дверях, как заговорённый, подошвами к полу прирос.
– Что ж вы стоите, товарищ Сидоров? – заговорил вдруг Сталин тихим вкрадчивым голосом, продолжая возиться с табаком. – Проходите, садитесь… Вот сюда, – и он указал мундштуком трубки на ближайший к массивному письменному столу мягкий стул, затянутый зелёным сукном.
Я, не отрывая ног, словно это были не ноги, а чугунные утюги, приблизился к стулу. Сел.
Сталин раскурил трубку и спросил по-отечески:
– Курите, товарищ Сидоров?
– Нет, товарищ Сталин, бросил! – почему-то соврал я.
– И правильно сделали. Дольше проживёте. Хотя… – Он надолго задумался, посмотрел куда-то вдаль за пределы окна и продолжил: – В наше время это не самое главное. Как вы думаете?
– Что думаю? – непроизвольно вырвалось у меня.
– Долго жить – хорошо или плохо? – спокойно добавил к сказанному Сталин.
– Это смотря откуда посмотреть, – начал я.
– Ну, скажем, глядя из моего кабинета. – Сталин затянулся и выпустил дым в сторону окна.
– Я даже не знаю, что вам на это ответить, товарищ Сталин. Наверное, очень долго жить – не совсем хорошо.
– Вот, товарищ Сидоров, вы правильно думаете. Видел вас вчера днём на Спасской башне. Ловко вы звезду к ней приварили.
– Так, товарищ Сталин, как учили. Я ж у Патона первый сварщик.
– А как вы думаете, Патон – наш человек? Родился во Франции, учился в Германии…
– Оскарыч? – всполошился я от такого вопроса. – Свой в доску! Голову на отсечение даю!
– У нас головы не отсекают, товарищ Сидоров, мы же не средневековая страна. И гильотину не мы придумали. Толковые головы нам всегда нужны. Зачем же вашу отсекать? Пригодится. Вам не одну звезду ещё придётся приваривать. А без головы ни одно дело не сделаешь. Правильно я говорю, товарищ Сидоров?
– В самую точку, товарищ Сталин!..
Дормидонтыч сгрёб в пятерню все семь костей домино и хлёстким ударом выставил на стол троечный дупель.
– Ну, будёновцы, – произнёс он голосом командарма, – шашки наголо!
– Так и гутарили по-свойски, типа – вась-вась? – недоверчиво спросил один из игроков, осторожно приставляя к дупелю свою костяшку.
– Так мало того, – продолжил рассказчик, – он предложил чуть ли не на «ты» перейти.
Дормидонтыч внушает доверие
– Как вы к товарищу Патону обращаетесь, – спросил вождь, – по отчеству?
– Да, товарищ Сталин, я его Оскарычем зову, а он меня Дормидонтычем. Такие у нас доверительные отношения.
Сталин вынул изо рта мундштук своей знаменитой трубки и, тыча в мою сторону жёлтым прокуренным пальцем, вдруг предложил:
– А что, товарищ Сидоров, зовите и меня по-простому – Виссарионычем. Подходит?
– Никак нет, товарищ Сталин, язык не поворачивается…
– Почему не поворачивается? С Патоном поворачивается, а со мной нет?