Страница 12 из 15
– Как хотите, Иосиф Виссарионович, – твёрдо заявил я, – можете расстрелять меня на месте как врага трудового народа, но при всём моём к вам уважении Виссарионычем называть вас не могу!
– Вы внушаете доверие, товарищ Сидоров.
– Спасибо, товарищ Сталин! – непроизвольно вырвалось у меня.
Вождь народов закрыл откидную крышку папирос «Герцоговина Флор» и положил коробку в верхний ящик письменного стола. Продолжая посасывать трубку, усмехнулся:
– А здорово вы поэксплуатировали нашего всесоюзного старосту. Правильно сделали, товарищ Сидоров, не всё ему по бабам бегать да награды раздавать. Иногда и поработать надо на благо страны.
У меня аж в заднице защемило: неужто тот мужик в сером мантеле был сам Калинин?
– Дал маху. Знал бы, что это Михаил Иванович, разве я посмел бы его отрывать от дел?
– Какие у него дела, у старого ****уна? Наверное, шёл к очередной своей пассии.
– Ну как так можно, товарищ Сталин?..
– Вот и я говорю… А ведь вы ему что-то пообещали. Не так ли, товарищ Сидоров? – Сталин улыбнулся глазами. – Обещание дороже золота.
«Точно! Я ж ему бутылку обещал. Ну, ничего не скроешь. Всё знает вождь. Даже это. Может, он и про электрод знает? Недаром про золото намекает».
Тут мне совсем нехорошо стало, кровь от лица аж отхлынула.
– Что с вами, товарищ Сидоров? – Сталин налил в стакан воды из графина и предложил мне. – Может быть, я что-то не так сказал?
Сделав глоток, я признался:
– Всё так! Было дело, товарищ Сталин, бутылку ему пообещал. Но это я машинально, присказка такая. Не подумайте чего крамольного.
– А что тут такого, – удивился Сталин, – предложение само по себе хорошее, деловое. Я бы тоже к вам присоединился. На троих, так сказать. Но я водке предпочитаю вино. Грузинское. Вы любите грузинские вина, товарищ Сидоров?
Попробуй сказать ему «не люблю». Я тут же и брякнул:
– Конечно люблю!
– А что вы предпочтёте, «Киндзмараули» или «Гурджаани»?
– Конечно, «Киндзмараули», – не моргнув глазом, наугад ответил я.
– О! Так вы специалист не только в области сварки, – почмокав губами, усмехнулся Сталин, – нет, вам положительно можно доверять. – И тут же продолжил: – А как вы думаете, товарищ Сидоров, сколько простоят эти звёзды? Ведь ничто не вечно…
– Думаю, пока советская власть жива, звёзды будут светить, – ответил я в порыве патриотического чувства.
– Так вы, товарищ Сидоров, считаете, что советская власть может умереть?
– Да упаси Господи! С чего бы это ей умирать? – встревожился я.
– Вы ведь сами сказали – «пока жива». Я вас за язык не тянул.
«Ну, влип! – думаю. – Своим дурным языком подведу себя под монастырь. Отсюда прямо в Бутырку и увезут».
– Ну, ты, Дормидонтыч, и лоханулся, – подтвердил явный провал своего напарника по домино мужик в сетчатой майке, – подкузьмил тебя Иосиф Виссарионович. И что же ты ему ответил?
Сталин берёт Дормидонтыча на понт
Да! Взял меня на понт вождь всех народов. Сижу кумекаю, что ответить, а он подошёл сзади и очень даже ласково проговорил мне в затылок:
– Вы всё правильно сказали, Василий Дормидонтович, только забыли добавить, что она не умрёт, если мы с вами, наши дети и внуки не дадим ей умереть.
– Во-во, именно это я и хотел сказать. И детей и внуков воспитаем так, что власть наша рабоче-крестьянская распространится по всему миру.
– А вот здесь вы перегибаете палку, дорогой товарищ, это уже отдаёт троцкизмом.
У меня опять всё вниз провалилось, будто стакан касторки выпил зараз. За троцкизм тогда меньше десятки не давали.
– Я ж как лучше хотел.
– Лучше! – повысил голос вождь. – Мы в семнадцатом тоже хотели как лучше, а страну чуть не просрали. Революция дело тонкое и опасное. Троцкий хотел раздуть это дело до всемирного революционного пожара, в котором Россия сгорела бы в первую очередь. Она для него была разменной монетой. Вот он в Мексике и отсиживается за свои просчёты, руки-то коротки теперь до нас дотянуться. А мы, если потребуется, дотянемся.
– Не сомневаюсь, товарищ Сталин, – с готовностью согласился я.
– И правильно делаете, что не сомневаетесь. Троцкий проводил свою еврейскую линию. Да и старая ленинская гвардия была не лучше, – добавил он.
Ну, думаю, дела: с Троцким-то всё понятно, так он и Ленина туда же…
– Знаю, знаю, о чём вы думаете, Василий Дормидонтович. Ленин хотя и квартерон, но он наше знамя, он краеугольный камень системы. Если его вынуть, всё развалится.
– Камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич, – продекламировал я невпопад.
– Ленин умер, а дело его живёт, – заключил хозяин кабинета, поставив твёрдую точку, ткнув в воздухе трубкой…
– Трудно поверить, Дормидонтыч, – снимая с головы носовой платок, завязанный на углах узелками, и вытирая им пот со лба, слегка усомнился один из доминошников, – складно ты, конечно, баешь тут. Однако зыбко всё это, фантазии в тебе, верно, много.
Неожиданное предложение
Так на этом ещё не закончилось. Это всё было только началом разговора. Дальше вождь такую мысль высказал:
– Ладно, с Троцким мы рано или поздно покончим. Он уже загнан в угол. Вы читали его недавнюю книгу «Моя жизнь»? Это лишь жалкие потуги оправдаться в своих просчётах и ошибках. А его Четвёртый Интернационал? Хочет, подлец, противопоставить себя естественному ходу истории. А это очень опасная игра – такие вещи нужно вырывать с корнем! Согласны, Василий Дормидонтович?
– С каждым словом, товарищ Сталин!
– Побольше бы нам таких преданных людей, как вы, – назидательно заключил вождь. – А что вы думаете о Гитлере?
– Это тот, что в Германии? – спросил я. – Положительный герой. Всё для немцев делает. Экономику поднял. Справедливый дядька, короче говоря.
– Справедливый? – возразил Сталин. – Этот фрукт будет почище Троцкого. Они даже чем-то похожи. Тоже хочет подмять под себя весь мир. Даже названия книг у них похожи – «Моя борьба», «Моя жизнь». Жизнь – это борьба, и дураку понятно. Но Гитлер пострашнее будет с его национальной идеей. Интернационал всего лишь карточный домик – развалится при первом дуновении ветерка. А национал-социализм – бред. Но это хорошо выверенный бред, облачённый в добротную раму. Боюсь, что нам придётся столкнуться с ним лоб в лоб. Но его ледорубом не достанешь…
Честно говоря, я мало понял из сказанного: квартерон, национал-социализм, рама, ледоруб. Не совмещалось тогда всё это в моём сознании.
– Товарищ Сталин, полностью согласен с вашей позицией и линию партии поддерживаю всем сердцем, – слукавил я.
Хозяин прошёлся неспешным шагом по кабинету, обошёл свой массивный письменный стол, развернулся и по-отечески посмотрел на меня долгим взглядом.
– Василий Дормидонтович, а вы состоите в ВэКаПэбэ?» – спросил он тихим голосом.
– Не успел ещё, Иосиф Виссарионович.
– Что не успели?
– Войти не успел.
– А партия у нас не поезд, догонять её не надо. Для таких, как вы, у неё двери всегда открыты. Смотрел я, как вы, Василий Дормидонтович, ловко орудовали на Спасской башне, и думал: только большевик так может. А вы оказались беспартийным.
– Правильно, товарищ Сталин, я и есть беспартийный большевик.
– Надо этот пробел заполнить. Хотите, лично я дам вам рекомендацию в партию?
«Ну, если не в тюрьму, так хотя бы в партию, – подумал я, – да ещё с рекомендацией Самого». Не ожидал, если честно.
– Неожиданно как-то, Иосиф Виссарионович, – говорю, – для меня дюже почётно. Заслужил ли?
Вождь усмехнулся, подошёл к телефону, снял трубку и заговорил, разделяя каждое слово:
– Вячеслав Михайлович, оформите там членство на товарища Сидорова Василия Дормидонтовича. Он у нас звёзды присобачивает к башням. Очень достойная кандидатура. Да-да, можно сегодняшним числом…
– Прямо так, без испытательного срока?! – удивился один из слушателей в парусиновой кепке цвета сепия.