Страница 17 из 73
- А в жизни всегда так! – посмеялся хозяин кабинета. – Она, чертовка, полна неожиданностей! Я все-все понимаю, Миша, и про учебу, и про цейтнот… Но вы ведь в любом случае продолжите ваши штудии в Центре НТТМ на Вернадского? Будете продвигать идеи, воплощать их «в железе»… А мы вам предлагаем то же самое, но на высшем уровне, так сказать, и с хорошим бюджетом!
- Да я не отбрыкиваюсь, Леонид Ильич, - улыбнулся Гарин, - и не капризничаю. Мне просто нужна хоть какая-то свобода рук. А то обсядут НТТМ всякие чинуши, заорганизуют важное и нужное дело. То есть, кадровую проблему я должен решать сам, а не по звонку сверху.
- Принимается, - величественно кивнул Брежнев.
- И чтобы не было гонки за массовостью! – приободрился Михаил. – Творцы – явления штучные. Собрать их, организовать материализацию замыслов трудно, конечно, зато толк будет.
- Принимается, товарищ Гарин! – расплылся генеральный. – Но у нас с Михаилом Андреичем тоже есть условие… Ждем вашего заявления о принятии в КПСС! Без партбилета, сами понимаете…
Михаил серьезно кивнул.
- Напишу.
Генсек молча пожал ему руку, и Гарин откланялся. Едва за ним закрылась дверь, как Андропов тонко улыбнулся, словно демонстрируя понимание.
- Привязываете норовистого покрепче, Леонид Ильич?
- Мне так спокойнее… - заворчал Брежнев. – Ну, как там чистка идет? Расстрельные списки принес? Хе-хе…
- Действуем по плану, Леонид Ильич, - построжел председатель КГБ. – Прошу разрешения взять в оперативную разработку Соломенцева, Капитонова, Боголюбова и Русакова.
- Бери, Юра, бери, - негромко ответил генеральный секретарь, зябко потирая ладони. – Чистка, она от слова «чистота»!
Аидже склонился над девочкой, замурзанной и тощей. Годика три ей, не больше. Загорелое тельце пласталось на драной циновке, изредка вздрагивая, а большие глаза, полные страдания, таращились в последнем, гаснущем усилии.
Лес напускал крикливые голоса птиц и обезьян, по всей деревне перекатывался гомон и заунывные звуки «гуделок», и целитель скорее угадывал, чем слышал сиплое дыхание маленькой девочки.
Индианка в рваном платье не удержалась, взялась причитать, хоть и шепотом, и Аидже метнул недобрый взгляд на нее. Женщина испуганно закрыла рот обеими ладонями.
«Так-то лучше…»
Целитель опустился на колени, подтянув шорты, рубленые из старых, застиранных джинсов, и возложил руки на ребенка. Уняв боль, он наслал на девочку сон, а затем прошелся растопыренной пятерней от тонкой шейки до впалого живота.
Аидже успокоено кивнул – его ароэ майво, великий дух рода, смилостивился и наделил дитя здоровьем. Переведя взгляд на мать, трясущуюся, будто в ознобе, целитель сказал отрывисто и резко, почти грубо:
- Варить рыбу в горшке. Два дня поить дочь отваром. Всё.
Женщина, пища от счастья, бросилась вон и притащила щедрую плату – упитанного розового поросенка, чей негодующий визг буквально сверлил череп. Поморщившись, Аидже отвел материнские руки, едва удерживавшие брыкающегося свина.
- Ешь сама, корми дочь.
Накинув высохшую, просоленную футболку с линялыми рокерами, он покинул деревню. За крошечными огородиками, будто за нейтральной полосой, вздыбилась сельва – душные, жужжащие, орущие, всепожирающие дебри.
Аидже держался малозаметной тропинки, не глядя на живность – гадкие многоножки и мохнатые пауки мигом порскнули в кусты, освобождая путь, и даже рой гнусной мошки прянул вон.
«Чуют, кто идет!», - наметил он скупую улыбку.
Различив в хоре звуков леса гортанное похрюкивание пекари, целитель сбавил шаг, и замер. На мысленный призыв откликнулся мохнатый кабанчик – выбежав из зарослей, пекари словно сдулся, покорно падая на спину.
Аидже пощупал его – жирненький – и вынул нож-боуи. Заколов дикую свинку, чтобы не мучалась, он отхватил оба окорочка и направился к реке, голубевшей в прогалах между деревьев – в этих местах Гуапоре несла еще прозрачные воды, а вот ниже по течению они обретали цвет кофе с молоком.
«А это еще кто?»
У мостков из жердей покачивалась большая пирога с новеньким мотором «Ямаха», а рядом сидел, опустившись на корточки, белый мужчина в поношенной военной форме без погон и шевронов. Его загорелое лицо опухло от укусов, но в прозрачных глазах горел яростный синий огонь. Уперев руки в колени, он встал, изображая дружелюбие.
- Здравствуй, Аидже, - в голосе белого звучала вынужденная почтительность. – В моих жилах течет толика индейской крови, и…
- Потому ты и жив до сих пор, - равнодушно перебил его целитель. Завернув мясо в мешковину, он омыл руки, щелкая по носу не в меру резвым пираньям. – Чего тебе?
- Меня зовут Рикардо, и я…
- Твое имя – Ричард, и тебя послали говорить со мной, - нетерпеливо сказал Аидже. – Зачем?
- А ты… вы не подбросите меня до Пайтити? – вкрадчиво выговорил белый. – Путь долог…
- Залезай.
Ричард подхватил рюкзак, и забрался в лодку, вздрагивая в ловле равновесия.
«Бывалый, - оценил его целитель, - но чужак».
Подтолкнув свое суденышко, он ловко запрыгнул, шлепая босыми ногами по узкому днищу и устраиваясь на корме.
- Говори.
Незваный попутчик пристально глянул на него, веселя Аидже. Надо же – эта бледная личинка жаждет убить «краснокожего»! Глупец. Все белые – глупцы, даже их бог.
- Ты из племени бороро? – вытолкнул Ричард пережатым горлом.
- Мать. Она дочь шамана. А отец – такой же, как ты. Пришелец и проходимец.
Бледнолицый хохотнул, и сжал губы, задавливая смех.
- А ты знаешь, что есть на свете белый человек, подобный тебе? Но только он сильнее тебя.
- Все белые врут, - парировал целитель.
- Не-ет! – глумливо усмехнулся Ричард. – Тот человек знает будущее…
- Почему же я не знаю его самого? – скривил губы Аидже.
- Он далеко, очень далеко... Да и с чего ты взял, что интересен ему? – насмешливо сощурился белый. - Разве ты замечаешь каймана на отмели? Или броненосца, роющего нору?
Целитель отложил весло.
- Будем говорить в Пайтити, - выдавил он, опуская тяжелый лодочный мотор.
«Ямаха» взревела, оглашая механическим рыком оба берега, и пирога понеслась по глади вод, задирая острый нос.
- Ты не спишь? – зашуршала одеялом Рита.