Тайна Саммервуда

========== Глава 1. Таверна ==========

Портьеры были задёрнуты около часа назад, тогда же зажгли газовые светильники — с приходом сентября темнело рано. Впрочем, последнее обстоятельство вовсе не расстраивало Элберту. Столичный пейзаж за окном кабинета не менялся десятки десятков лет, был старомодно монументален и часто наводил на неё тоску: сизые облака, громады дирижаблей, блёклый шпиль ратуши, безупречно прямые аллеи Гринвуд-парка, высокий кованый забор.

Она с раздражением воткнула перьевую ручку обратно в чернильницу и захлопнула огромную папку, в которой хранились финансовые отчёты. В отличие от отца, владельца пяти столичных отелей «Вудвилл», Элберте бесконечная бумажная волокита удовольствия не доставляла. Наконец-то её можно было поручить управляющему, чтобы все шестерёнки гостиничного механизма работали точно и не давали сбоев, а заодно продолжали приносить доход, раз уж не приносят Элберте самого важного — радости. Возможно, родись она мужчиной, тем самым долгожданным наследником, которого так хотел Эрнст Вудвилл, всё сложилось бы иначе.

Уже год он смотрел на неё исключительно с портретов: статный, с горделивой осанкой и высокомерной полуулыбкой. Из груди, затянутой в тугой корсет, вырвался горестный вздох: «Эх, папа!..»

Элберта провела по волосам, безжалостно сминая изящно уложенные рыжие локоны. Дневная встреча с финансовым агентом Имперской Биржи давно закончилась, и теперь настала пора расслабиться — ровно до следующего утра. Усталость валила с ног, однако сон не шёл.

Она поёрзала в кресле, устраиваясь поудобнее и неспешно придвинула к себе коричневый кожаный блокнот с серебряным тиснением. Раскрыла его на первой попавшейся странице — дневник матери давно был заучен наизусть, но волнение охватывало Элберту всякий раз, когда она принималась за чтение или любовалась мамиными эскизами.

Делоурс Вудвилл чудесно рисовала — в отличие от дочери, которая терпеть не могла любые занятия, в том числе и по живописи, поэтому, обманув гувернантку, частенько сбегала в сад понежиться под лучами полуденного солнца.

Солнца!.. Его Элберта любила всегда — к ужасу няни, трепетно следившей, чтобы белокожее личико единственной дочери Вудвиллов не испортил плебейский загар. Уже тогда, в детстве, судьба щедро сыпала знаками направо и налево — но только теперь картинка сложилась и полностью перевернула жизнь молодой наследницы.

Следующий лист был сверху донизу исписан ровным почерком Делоурс Вудвилл:

«Дорогой Джоэл!

Теперь я осознаю, что по-настоящему пишу в пустоту, но не могу отказаться от пагубной привычки доверять мысли бумаге. Мне так хочется рассказать тебе обо всём, что происходит в моей жизни, хотя ты, конечно же, посмеялся бы и назвал меня сумасшедшей.

Но я всё время думаю о тебе. О нас. А когда забываю, что-нибудь обязательно напоминает. Любая мелочь, даже стопка свежих газет Эрнста.

Сегодня среди них я заметила престранный буклет. И с каким жутким заголовком, ты только представь: “Год чёрного солнца”. Я даже не стала читать. Уверена, какой-нибудь шарлатан снова пророчит нам страшное будущее, а я всё ещё не теряю веры, что однажды кто-нибудь сумеет приручить светило. Впрочем, мои мечты тщетны. Никто не сможет совладать с ним лучше, чем ты. Разве что… твой забавный ученик. Леджер Эквилл, кажется, так его звали. Помнишь, он всегда ходил за тобой хвостом? Очень милый юноша, подавал большие надежды. Интересно, что с ним сейчас?..

Шесть лет, как тебя не стало. Шесть долгих лет, и не было ни дня, чтобы я не вспоминала тебя. Видит бог, я старалась забыть и отвлечься, но мои попытки были обречены на провал. Разве возможно забыть, когда у меня на глазах подрастает твоя копия — моя дочь. Наша дочь. С каждым днём в ней сильнее проступают твои черты, а волосы и не думают темнеть. Однако Эрнст ослеплён отцовской любовью. Он считает, что малышка пошла рыжиной в прабабку. Это хорошо. Эрнст даст нашей девочке всё, что сможет дать, а сможет он многое. Конечно, он далёк от науки так же, как ты — от меня, но у него есть деньги. Очень много денег. Мой муж щедрый, заботливый, любящий.

Ты всегда любил только солнце. Именно оно разлучило нас навсегда. Иногда я его ненавижу, прячусь целыми днями в доме, не разрешаю открывать ставни до ужина. Эрнст говорит, я схожу с ума. Глупый, он даже не догадывается, каков мой настоящий недуг.

Ах, Джоэл, люди так легко рушат свои судьбы! Ты жаждал славы, потому уехал строить обсерваторию на край света, мне же пришлось смириться и принять ухаживания Эрнста. Я должна была позаботиться о себе и о нашей малышке. А ведь когда-то ты обещал бросить к моим ногам весь мир, хотя мне хватило бы родной империи.

Какая же ирония судьбы! Теперь у меня нет тебя, но есть моя собственная Элберта.

Надеюсь, когда-нибудь я смогу тебя разлюбить. Мне бы хотелось сделать мужа счастливым. Порой я нахожу его очень привлекательным. Даже красивым. Но у него есть один существенный недостаток: он — не ты. А пока в моём сердце больше нет места, оно целиком принадлежит тебе…»

Элберта сморгнула выступившие слезы: «Ах, папа! Какая удача, что ты скончался в счастливом неведении!»

Она бережно перевернула страницу, подвинула настольную лампу ближе; золотистые блики упали на газетную вырезку, аккуратно приклеенную ровно посередине листа.

Смерть отца стала для Элберты огромным ударом, но и подарила свободу. Теперь поисками Джоэля Стедмена и всего, что имело хоть какую-нибудь связь с его обсерваторией, можно было заниматься без страха. Не требовалось докладывать о планах на день или лгать, да ещё и в таком щекотливом вопросе. Ведь это стало бы верхом неуважения. Рассказать отцу правду — ещё большей подлостью, в том числе по отношению к покойной матери. «Я вовсе не ваша дочь, и собираюсь возродить дело моего родного отца». Такой чёрной неблагодарности Элберта не простила бы себе никогда.

Чёрно-белое фото было старым, затёртым, но память и воображение легко дорисовывали детали: даже запонки в виде солнца-шестерни на манжетах Джоэла — моложавого, усатого, с вьющимися рыжими волосами; даже окуляр миниатюрной лупы на цепочке, которую держал в руке его ученик, высокий худой юноша с открытой улыбкой.

«Хайвуд, кафедра релятивистской механики. Профессор Стедмен, инноватор в области солярной энергетики, проводит научный эксперимент вместе с лучшим студентом выпуска, мистером Эквиллом», — гласил заголовок.

Леджер… Бывшему студенту сейчас было слегка за сорок. Где же он? Чем занимается? Вопросы, которыми Делоурс Вудвилл то и дело задавалась на страницах дневника, стояли теперь особенно остро, и Элберта надеялась получить ответы как можно скорее. Ей отчаянно хотелось верить, что ученик профессора всё ещё проживает в Рейнвилле, а если не в самой столице, то хотя бы не за пределами Элберты. Что он вообще жив-здоров. Ведь Леджер Эквилл был единственным, кто мог знать подробности о судьбе обсерватории.

Громкая трель нарушила тишину и разметала воспоминания: Элберта вздрогнула от неожиданности и с опаской посмотрела на аппарат. Слишком поздно для звонков с хорошими новостями.

В дверь кабинета деликатно постучали.

— Мэм, — дворецкий учтиво кивнул, замирая в проходе. Круглое в морщинах лицо излучало спокойствие, извинения и вопрос одновременно: — Мистер Бруксби настойчиво желает с вами побеседовать. Утверждает, что это срочно.

— Да-да, конечно! — Элберта вскочила с кресла. — Спасибо. Можете идти, — выждав, пока нарочито громкие шаги в коридоре стихнут, она поднесла к уху громоздкую трубку: — Слушаю вас, мистер Бруксби.

— Добрый вечер, мисс Вудвилл, — тон у владельца лучшего в Рейнвилле детективного агенства был невозмутимым, как обычно. — Надеюсь, вы в добром здравии. Прошу прощения за столь поздний час, но я…

— Вам удалось что-нибудь узнать? — перебила Элберта, от нетерпения позабыв о приличиях.

— Да и нет. Пока я получил только информацию о местонахождении мистера Эквилла. Он не выезжал за пределы столицы, хотя несколько раз менял квартиры. Но поговорить с ним нам не удалось. У нас есть только адрес, где его видели в последний раз.