Предварительные решения

Я как в живую вижу этого продрогшего молоденького лейтенантика сидящего в кабине. Сначала каждую минуту в даль вглядывался не показались ли чёрные точки поисковой партии на горизонте, не пролетел ли в небе самолёт его дивизии. Потом всё реже и реже по сторонам смотреть стал, скукожился что б тепло сохранить, каким-то куском брезента укрылся. На восьмой день письма родным написал, попрощался*.

А на девятый день не погиб как лётчик-истребитель защищая родину, а сдох как собака шелудивая от голода и холода!

И так мне хочется в морду вам дать, товарищ генерал-лейтенант, дважды герой Советского Союза.

— Я об этом случае ничего не знаю. Я разберусь и виновные будут наказаны самым строгим образом.

— А то что каждый год мы теряем более 500 самолётов только в авариях ты знаешь?! Две авиадивизии просто так коту под хвост! Может быть для повышения обороноспособности нам лучше десяток хенералов к стенке поставить?

— Это не от меня зависит?

— А от кого? От пехотного майора?

— Я сказал, я разберусь!

— Так это только половина сказки. Комиссия не армейская так что на этот раз всё дойдёт до ЦК. Кто сядет кого снимут не мне решать, но думаю за пределы Западного округа репрессии не выйдут. Только это ещё будут цветочки.

— Выйдут! Я лично прослежу что б всех причастных в смерти этого младшего лейтенанта наказали. И постараюсь выяснить почему я ничего об этом инциденте не знаю, а начальник сержантской школы знает.

— Ну это просто, есть у меня на 83-м авиаремонтном заводе хороший знакомый. Вот он и поделился информацией.

"Или в наркомате внутренних дел, — подумал Самойлов, — но зачем тебе это знать, товарищ генерал".

— Ясно. Почему цветочки, майор?

— А ягодки будут, когда снег сойдёт и взлётные полосы начнут просыхать.

— Объясни?

— Неужели не понятно? Всю зиму самолёты считай не летали. На лыжах, сам знаешь, запретили*, а расчистить полосу многие не смогли или не захотели. В частях по 20 % лётчиков которые вообще не летали на боевых самолётах. А сколько тех кто летал по разу-два, а сколько осенью последний раз в небо поднималось? А тот же генерал Черных начнёт план гнать сокращая время и на обслуживание самолётов и на подготовку молодняка. Или не так будет, товарищ генерал-лейтенант авиации?

— Может и так. И что? Говори уж, — с примирительными нотками в голосе спросил Яков.

Зная систему гораздо лучше майора, да ещё изнутри, Смушкевич вдруг ясно осознал, что так всё и будет. Стремясь наверстать упущенное зимой время, все от командующих корпусами до рядовых комэсков будут торопится и допускать ошибки. А это неизбежно приведёт к всплеску аварий.

— А что говорить? В конце апреля, самое позднее в начале мая, у кого-то не выдержит терпение. Думаю кто-то из ЦК, возможно Шахурин или Каганович скажут: "Да что такое?! Мы строим строим, а они ломают ломают". И папочку, что вы, Яков Владимирович, сейчас в руках держите снова откроют. Только в этот раз, готов на ящик коньяка спорить, снимут Рогачёва, тебя, наиболее отличившихся командующих ВВС округов.

— Отличившихся?

— Ну в кавычках же! Аварий в округе будет значительно больше среднего, или крупная катастрофа случится, или ещё какое ЧП. Вот снимут значит и будут думать, что с вами делать просто из армии турнуть или срок дать.

— И мне значит срок светит? Я правильно понимаю?

— С этого момента, Яков Владимирович, вам придётся поверить мне на слово, ибо ни я не смогу доказать свои слова, ни вы как то их опровергнуть.

— Война значит?

— Война.

— Упёртый ты, Виктор.

— Почему упёртый? Последовательный. Да сейчас кажется, что вся Европа и часть Африки в огне. Но с югославами и греками к лету немцы разберутся. В Африке логистика вообще не позволяет крупные силы иметь. Мышиная возня, судьба колоний всегда в Европе решается. Сейчас у Англии кажется 15 линкоров, 15 тяжёлых крейсеров и кажется 5 или 6 авианосцев, плюс Америка за спиной. У Германии 3 линкора, один почти достроен, 6 тяжёлых крейсеров. Авианосцев нет вообще. Я повторял и повторяю, пока флот немцев хотя бы не сравнится с британским, все планы нападения на Англию фикция. Но доказать я ничего не могу, сам понимаешь.

— Хорошо, допустим война.

— Тогда выходит следующие. Вы под следствием, а руководство страны осознаёт, что война будет в этом году, что она практически на пороге. И смотрит как ВВС РККА подготовлена уже совсем другими глазами. Взаимодействие с ПВО отвратительное. Связь с ВНОСами отвратительная. Радиофикация авиации практически отсутствует. То есть цельной структуры противовоздушной обороны страны просто нет. Есть отдельные авиационные соединения с весьма посредственной эффективностью.

— Так уж и посредственной?

— Яков глаза открой! И-15 уже сыпятся от старости, МиГи не освоены. Налёт у пилотов просто курам на смех. А сколько брака с заводов в войска идёт! Нет товарищ, генерал-лейтенант, это я ещё сильно завысил оценку назвав эффективность посредственной. В общем совершенно справедливо всю верхушку ВВС ЦК захочет поставить к стенке.

— И что же товарищам из ЦК помешает?

— Ничего. Только вот формулировочка будет другая. Нельзя же за месяц до войны сажать вас за развал авиации. По этому или "троцкистский", а ещё лучше "испанский" заговор.

— Это вздор! Ни в каких заговорах я не участвовал и не собираюсь участвовать! Я коммунист! Верный ученик Партии и товарища Сталина! Вот значит зачем весь этот разговор. Провокация!

— Яков окстись. Какая провокация. Оглянись вокруг. Мы тут вдвоём, даже мои парни из-за шума моторов не слышат о чём разговор.

— Да?! А зачем ты тогда затеял весь этот разговор?

— Я же говорю мне нужна помощь.

— И какая, позвольте спросить?

— А ты знаешь, что в переводе с французского "генерал-инспектор" значит — "палкой по башке"?

— Чего? — переспросил сбитый с толку Яков.

— Та вакханалия, что сейчас творится в авиации возможна только в трёх случаях, начальство предатели, дураки или лентяи. Причём лентяи не только в прямом смысле слова, но и интеллектуальные.