Времяоник

Я исписал три тетрадки. Было множество грамматических ошибок и несуразиц. Читалось как пародия на Жюль Верна. Позднее я сдал повесть в макулатуру.

На уроках, когда было скучно, я чертил контуры космических кораблей, роботов. Было приятно фантазировать свой мир ограниченным пространством корабля, это успокаивало.

* * *

Брат увлекался химией. Из шкафа, где он хранил реактивы, все время чем-то воняло. Я помогал ему, но больше был зрителем красивых опытов и ярких фейерверков, для которых использовалась сера со спичечных головок.

Мы строили из пластилина город, закладывали внутрь взрывпакеты. Потом начиналось сражение. Солдатики из обломков спичек, маленькие пушки из бумаги. Все горит, стреляет. А порой начиняли всяческими пиротехническими средствами горку пластилина и любовались извержением вулкана.

Когда накатывало тихое настроение, вспоминались родные места, – доставали чемодан с фотографиями. Вот они, родственники – деды, прадеды.

По материнской линии предки были крестьяне, по отцовской – рабочие и железнодорожники.

Я узнал, что отец пишет заметки и фельетоны в газеты. Прадед тоже писал рассказы. Сохранились рукописи. Среди них отрывок семейной хроники.

Начиналась наша родословная с прадеда Степана Юнишева, родившегося в 1813 году, через год после изгнания французов. В двадцать лет бравый черноволосый парень, житель Старого Оскола, женился на дворовой девушке Марии. Мария была красавицей, и помещик потребовал свою крепостную по праву “первой брачной ночи”. Степан не отдал молодую жену барину на бесчестие. Степан и Мария бежали в лес, где скрывались несколько месяцев. Помещик объявил розыск, и за Степаном и Марией стали охотиться. Много невзгод пережили они тогда. Степан решил отомстить барину и поджег льномялку. Его схватили, жестоко посекли розгами и сослали в Сибирь.

Через Поволжье, Уральские горы по Московско-Сибирскому тракту пригнали Степана и Марию в село Кийское, что расположено на реке Кия на водоразделе рек Чулым и Томь. Пять тысяч километров преодолели они за полгода и к весне оказались в земледельческом районе Западной Сибири. Там, как и на родине, был чернозем.

Степан и его красивая синеглазая жена появились в Кийском летом. Босые, в истрепанной одежде, но счастливые, полные надежд на вольную жизнь. В Сибири существовал дух коллективизма и взаимопомощи, без которых невозможно было бы выстоять перед суровой природой. К “пришлым” было оказано бытующее у народа Сибири гостеприимство.

Степана и Марию приняли пасти скот, им отвели угол в избе, дали одежку. Так началась их сибирская жизнь.

К сожалению, рассказ был короткий. Почти ничего не было известно о других предках. Внук Степана и Марии, Лукьян, воевал в русско-турецкую, умер в начале Великой Отечественной Войны. Его внук Николай прошел Финскую и Отечественную.

Войны, войны… Именно они – вехи жизней, таких далеких, но дорогих. Грустно.

* * *

Мама родилась в сорок втором году. Шла война, жили в впроголодь. Мама была слабенькой и болезненной, некоторые думали, что она не выживет. Деда Ивана несколько раз забирали на фронт, но возвращали уже с вокзала: некому было работать на авиационном заводе.

Мама рассказывала, что на всю жизнь ей запомнилось, как они с бабой Аней ходили к деду Ивану на завод, носили обед. Помнит она колонны пленных немцев, топот их сапог.

Один брат бабы Ани, Михаил, был танкистом, другой, Николай, служил в пехоте.

Брат бабы Шуры, тоже Михаил, был артиллеристом, У него была сложная судьба. Возвращаясь домой с войны, он был проездом в Риге и в гневе застрелил какого-то хама. За это его сослали в Сибирь, где он работал железнодорожником.

В шестьдесят третьем году он погиб, попав под поезд.

Сложно прожить жизнь и не оступиться, не дать шанса злу спровоцировать тебя на роковую глупость.

* * *

В Белгороде остро чувствовалась прошедшая война: повсюду памятники погибшим воинам, в лесах заросшие траншеи, ржавые осколки снарядов, сообщения о школьниках, ставших жертвами неосторожного обращения с найденными боеприпасами.

4

Одноклассник Юра по секрету рассказал, что ему нравится Таня из нашего класса, но он не знает, как с ней поговорить.

– Чего проще, – сказал я, – пойдем.

Откуда взялась смелость? До сих пор я был застенчивым и молчаливым.

Таня шла из школы домой в шубке и красной шапочке. Я нагнал ее и полушутя произнес тоном Серого Волка из сказки:

– Какая красивая девочка, какая у тебя чудная шапочка! Куда ты идешь, милое дитя?

Таня улыбнулась. Мы заговорили об уроках, о погоде.

Так я подружился с Таней.

Из школы мы шли теперь вместе, останавливались у перекрестка и долго разговаривали.

Таня заходила ко мне домой, иногда помогала делать уроки, про которые я то и дело забывал. В то время я ни с кем не был так дружен, как с ней.

Я ее даже ревновал. Она что-то подарила однокласснику на двадцать третье февраля. Меня это злило.

На каникулы я уехал к бабе Ане в Калтан. И обнаружил там, что вовсе не скучаю без Тани. И усомнился, что люблю ее.

Но, увидев ее вновь, понял, что сомневался напрасно. Однако, нам пришлось расстаться: Таня поссорилась с новой учительницей, ставшей у нас классным руководителем, и перешла в другой класс. Я хотел было тоже просить о переводе, но подумал, что нехорошо будет выглядеть, если я буду за ней бегать. Любовь моя была тайной и безнадежной. Я слишком хорошо знал, чего хочу, и прекрасно понимал, что нам еще мало лет. К тому же, мне нравилась еще и Наташа.

…Милые сердцу эпизоды прошлого. Как живо они вспоминаются. Иногда кажется, что мгновения остались на четырехмерной киноленте бытия, что жизнь никуда не уходит, лишь сознание движется по времени как кровь по артериям…

* * *

Вокруг было много новостроек. Я любил играть там с друзьями в прятки и “квача”, тот до кого касался квач сам становился квачем и должен был ловить другого. Забавно было убегать от сторожей или строителей. Обследованы были все подвалы, колодцы, гаражи, чердаки и крыши.

Когда построили детский сад и обнесли оградой, то я ходил по ней, воображая себя канатоходцем, и порой обходил вокруг всего сада. Ходил и по краю крыши пятиэтажки. Было боязно, казалось, колени не слушаются и вот-вот подогнутся.

Рядом с домом был технологический институт. На свалку выбрасывались списанные электроприборы. Мы с братом часто наведывались туда. Юным техникам там было раздолье.

От здания института – спуск к вокзалу, или – мимо кладбища и церкви – к водохранилищу, где можно было брать напрокат лодку.

На востоке, через овраг, грибной лес, дальше, как я уже сказал, тянулись яблоневые сады совхоза.

На юге, за школой, тоже овраг с узкой лентой лесонасаждений. Там можно было полазить по деревьям. У меня была любимая группа деревьев, росших так близко, что можно было перескакивать с ветки на ветку.

В школе приходилось драться. Были в классе такие, с которыми я предпочитал не связываться, а были и такие, кому я мог дать отпор.

Классе в четвертом образовалась своеобразная мафия. Несколько хулиганов объединились, чтобы быть сильнее всех. К счастью, каждый из них по отдельности не представлял для меня угрозы.

Однажды даже проходило что-то вроде соревнования, кто кого побьет. Я тогда сказал, что драться не умею, могу кого-нибудь покалечить. Собрал портфель и направился к выходу. Женя встал у меня на пути. Я пнул его по ноге, сильно, но не по коленной чашечке, не хотелось калечить, и ушел домой.

После того случая они подкараулили меня вчетвером в туалете.

– Ну, подходите по одному, – сказал я, встав на ступеньку и сделав замах ногой для большого пинка.

– 

А ногами драться не честно.

– 

А вчетвером на одного – честно? Стану я с вами договариваться, или подходите или проваливайте.