Времяоник

Мама переписывалась с отцом, проводя за письмами много времени, не всегда радуясь вестям от него. Со временем набрался целый мешок отцовских писем, которые она сохраняла, думая, что когда-нибудь дети захотят разобраться во взаимоотношениях родителей.

Я спросил у мамы, много ли она разбиралась в “отношениях” своих родителей, и предложил пустить их на растопку.

В конце концов так и сделали. Между моими родителями происходило что-то ненормальное, но я старался не замечать их проблем, будучи занят своим собственным детским миром. Хотя, был ли он детским? В то время я больше просто созерцал жизнь. Детство – это пора, в которой человек не задумывается о жизни, принимает ее такой, как она есть, приспосабливается, еще не желая ничего менять.

Как-то раз мама получила очередное письмо от отца. Он звал нас жить в далекий город Белгород, где он работал и получил квартиру.

Я в Белгород не хотел, но кто меня спрашивал? У мамы были сестра и брат. Жили они в Новосибирске и Алма-Ате. Я не понимал, как можно жить так далеко от бабушки, и вдруг на тебе… ехать за тысячи километров.

* * *

Перед отъездом всех нас потряс ужасный случай. Несколько детей играло в траншее, вырытой под водопровод, и их засыпало землей. Нелепая и страшная смерть.

* * *

Пять суток ехали в поезде. Интересно было посмотреть страну, пусть из окна вагона. Величественные, бескрайние просторы, леса, равнины с ленточками рек. Климат, меняющийся на глазах. А по ночам огромные таинственные города, светящиеся тысячами огней. Деревья, освещенные электричеством, казались покрытыми золотой листвой. Днем они были не так интересны.

В Белгород приехали ночью, и на такси добрались до дома. Отца не было. Мы ночевали на лестничной площадке. Утром нас пригласили к себе соседи, а отец объявился только к обеду. Так началась наша жизнь в Белгороде.

Мебели не было, спали на том, с чем приехали. Днем оставались с бабушкой, мама искала работу. Отец на какое-то время “умотал” в командировку. Контейнер с вещами долго не приходил. Потом оказалось, что его отправили в Белгород-Днестровский, а не в тот, где жили мы. Контейнер вернули по адресу, а отец написал заметку в газету о контейнере-путешественнике.

Кое-как обустроились, и бабушка уехала домой. Мы стали осваивать новое место жительства.

Микрорайон наш находился на окраине города. Недалеко, за оврагами, был лес, в котором водилось множество грибов – маслята, опята, свинушки. Чуть дальше – яблоневые сады совхоза.

А город, действительно, белый. Белые горы, белые склоны оврагов. Не пропадает ощущение, что там вечно лежит снег.

ГЛАВА 2

1

Наступило лето. Меня решили отправить в школу. Мне было всего шесть лет и можно было год посидеть дома, но стоило ли? Тем более, что брат тоже ходил в школу с шести лет.

Взрослые много обсуждали этот вопрос, говорили, что первый год в школе может обернуться психологической травмой для ребенка. Я слушал эти разговоры вполуха и ждал какой-нибудь гадости.

Мама в тот год не работала и всегда меня провожала в школу и встречала после нее, так как кругом была стройка и грязь.

Вначале я посещал подготовительные занятия. Они были неинтересными: выводить палочки и кружочки, чтобы выработался красивый почерк.

Вот и первое сентября. По радио звучит задушевная песня о первой учительнице. Я думаю о том, сколько их у меня еще будет, и эти мысли меня почему-то не радуют. Меня радуют тетрадки, портфель и форма. Мама хочет купить цветы, но я против. “Ну что такого? – говорю я, словно желая себя успокоить, – подумаешь праздник!” Да и денег было жалко. Маме их всегда не хватало.

За окном слышна музыка, это к школе сзывают учеников, иначе многие наверняка бы не дошли, соблазнившись свежими красками и пьянящим воздухом утра…

На солнце стоять жарко. К счастью, праздничная церемония быстро заканчивается, и мы заходим в школу, в свой класс.

Первые классы переполнены, по сорок пять человек, и мы сказали, что мне семь лет. Возможно, первый раз в моей жизни я столкнулся с сознательной ложью. В то время брали в школу с семи. Я тогда почувствовал, что значит быть белой вороной. Как-то раз одноклассница обозвала меня недоноском. Я ответил, что если кого и не доносили, так это ее (она пошла в школу в восемь лет). Приходилось самоутверждаться, ”выступать по уму”.

Школа была рядом с домом, но дорога до нее была основательно перерыта. Однажды я провалился в грязь и никак не мог вытянуть ноги из колеи. На помощь прибежала мама – наверно, увидела в окно. Какой-то дяденька помог мне выбраться, но ботинки пришлось вытаскивать отдельно.

Вспоминаются уроки чтения на скорость. Что может быть глупее?

Как-то пришла завуч проверять скорость чтения. А я накануне слышал передачу по радио о вреде стрессов, создаваемых в школе обязаловкой. Я ей об этом рассказал. Одна девчонка действительно не могла читать при ней.

Проверками наш класс больше не мучили.

2

Через два года после переезда, мы решили навестить бабу Аню.

У мамы был отпуск. Четыре дня дороги туда, четыре назад и две недели у бабушки. Рыбалка, купание, грибы, ягоды. К бабе Ане приехала и баба Шура.

Как-то раз, гуляя с бабой Шурой около больницы, мы наткнулись в траве на внутренности какого-то животного. Брат спросил бабушку, могли ли это быть человеческие внутренности?

Баба Шура сказала, что вряд ли это выбросили из больницы, но в жизни всякое бывает. Она пустилась в размышления о жизни и смерти, о бренности человеческого существования.

Я задумался о своих чувствах к бабе Шуре. К ней я относился не так, как к бабе Ане, а с большей осторожностью. Почему?

Мне пришла мысль о том, что баба Шура скоро умрет, и я буду думать о ней в прошедшем времени. И сейчас детская боязливость, настороженное отношение к смерти мешают мне проявить мою любовь к бабушке.

– Ты не боишься смерти? – спросил я ее.

– Нет, что ее бояться? – ответила бабушка.

Я стал внимательнее слушать ее рассказы. Они были простенькими, но до сих пор дороги мне особым настоем доброты.

На следующий год мама возила меня с братом на море, но через год – опять к бабушкам. Это нужнее.

На этот раз я хотел записать рассказы бабы Ани. Но яркие эпизоды ее жизни были по-бытовому обыкновенными, и я ничего не записал.

Теперь, вспоминая прошлое, я обнаруживаю маленькие драгоценности, искорками детской радости освещающие мою жизнь.

Баба Аня жила в молодости в тайге. Ходила с артелью, мывшей на Томи золото. Пекла для артельщиков хлеб. Она рассказывала нам с братом о красотах тайги, о том, какая большая водилась рыба в реках, как много было грибов и ягод.

Звери совсем не боялись людей. Однажды маленькой баба Аня несла обед родителям на дальний покос, и ей повстречались на тропинке восемь зайцев. Сидят и смотрят на нее. Тогда она взяла палку и легонько стукнула крайнего. “Не я, не я, не я!” – закричал заяц, и компания длинноухих разбойников бросилась врассыпную.

Еще бабушка умела разговаривать с лошадьми. Брат порой просил ее, пятилетнюю девочку, поймать в поле непослушного коня. И конь приходил на ее зов, наклонял голову под узду.

* * *

Наш микрорайон рос. Рядом с нашим домом построили еще одну школу, и в третьем классе я перешел туда. Учился на четверки и пятерки, только по правописанию у меня выходила тройка. Русский язык мне казался излишне сложным, засоренным громоздкими правилами, нуждавшимися, на мой взгляд, в упрощении.

Я чувствовал, что когда-нибудь моя жизнь будет подвергнута осмыслению моим повзрослевшим интеллектом и даже описана в книге. Эти ощущения вызывали у меня улыбку снисходительного одобрения.

Возможно, кто-то руководил мной, когда я для тренировки начал сочинять повесть, наподобие "Таинственного острова" Жюль Верна. Эту книгу я тогда не читал. Сюжет мне рассказал брат. Мне хотелось сравнить то, что я напишу и то, что потом прочитаю.