Страница 34 из 86
В этом голосе было что-то убаюкивающее. Сами почувствовал себя так, словно попал в скороварку, и ему внезапно показали предохранительный клапан, но он не знал, как его открыть. Чего хотел этот человек?
— В чем будет состоять мой с вами разговор?
Уолшоу не торопился с ответом, взял карандаш и легонько постучал им по столу. Наконец он сказал: — Мы уже кое-что знали о ваших деловых интересах, а после конфискации «Дидоны » мы знаем намного больше. Но меня интересует не это. Он легко добавил: — Как и твоя личная жизнь, если уж на то пошло.
«Для меня важно, где вы путешествовали по Ближнему Востоку за последние несколько лет. Что вы там видели и с кем говорили об этом. В Ливане, конечно. Но и в других странах. В самом деле, почему бы нам не начать с Сирии?
Сами уставился на этого мужчину Уолшоу, чьи глаза теперь были непреклонны. Заманчиво было сразу заговорить, чтобы успокоить нервы, но если он все расскажет этому человеку, то в следующий раз, когда он ступит на Ближний Восток, его жизнь не будет стоить ливанского пиастра. Он колебался.
Уолшоу сказал: — Если мы собираемся помочь вам, мистер Вешара, вам нужно начать говорить. В противном случае я скажу инспектору, что вы готовы к нему.
Это была бы отличная игра. Фактически он отдаст свою жизнь в руки этого англичанина. Но если он этого не сделал, он знал, что ему грозит арест, суд, тюремный срок. Тюрьма. Перспектива была слишком ужасной, чтобы ее вынести. Он мог жить с позором; он знал, что его жена поддержит его; возможно, его бизнес мог бы даже пережить его отсутствие. Чего он не мог представить, так это физического факта заключения. Это был его худший кошмар.
Он шумно выдохнул, затем откинулся на спинку стула. — Надеюсь, вы не торопитесь, мистер Уолшоу. Это длинная история, которую я должен рассказать.
Пока Чарльз Уэзерби слушал, время от времени делая пометки, Сами Вешара рассказал ему, как примерно пять лет назад в его офис в Лондоне пришли два израильтянина. Они пригрозили, что, если он не поможет им, они сообщат о его бизнесе по торговле людьми британским властям. Это было в то время, когда он взращивал некоторых министров через благотворительную организацию, которую он основал, и надеялся, что его порекомендуют в пэры.
Мужчины были из Моссада. Они знали о его регулярных визитах в Ливан и контактах там. Они знали, что он путешествовал по стране, покупая инжир и другие продукты. Они хотели, чтобы он ездил в Ливан всякий раз, когда они его об этом просили, ездил на юг и, используя некоторое оборудование, которое они ему давали, посылал сигналы, которые, как они сказали ему, помогут им обнаружить позиции ракетных установок «Хизбаллы».
Он сделал то, что они хотели. Больше он их в Лондоне не видел, но время от времени встречал в Тель-Авиве. Он описал двух мужчин, один сложен как раздавленный шар для боулинга, другой худой.
Но на вопросы Чарльза о его контактах с сирийцами Сами категорически отрицал. У него не было контактов ни с представителями сирийской разведки, ни с правительственными чиновниками, и, насколько ему известно, он никогда ни с кем не встречался. По его словам, у него не было к ним особой враждебности или дружбы, и Чарльз не мог поколебать свою историю.
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ
«Замечательно», — сказал консультант. Вам очень повезло, мисс Карлайл. Вы действительно замечательно выздоравливаете.
Лиз жалела, что не чувствует себя такой замечательной сейчас, когда она сонно сидела в шезлонге в саду своей матери в Бауэрбридже на четвертый день после выписки из больницы. Она хотела вернуться в свою квартиру, но Сьюзан Карлайл и слышать об этом не хотела. Чего Лиз не знала, так это того, что Чарльз Уэзерби встретил Эдварда в Лондоне. Двое мужчин сразу же понравились друг другу, и Чарльз был откровенен с Эдвардом, говоря о своей обеспокоенности тем, что Лиз все еще может угрожать опасность из-за того, кто напал на нее. Эдвард взял на себя обязательство очень внимательно следить за всем необычным вокруг Бауэрбриджа и немедленно связываться с Чарльзом, если у него возникнут какие-либо опасения. Теперь Сьюзен сидела и вязала на садовой скамейке, внимательно наблюдая за Лиз, как наседка.
Был сентябрь, и на деревьях внизу лужайки набухли яблоки. Огромные белые цветы гортензии метельчатой привлекали тяжелых, медлительных пчел, а со стены доносился мускусный аромат старомодной плетистой розы. Лиз провела в «Уиттингтоне» две недели, хотя первые несколько дней даже не запомнились. Удивительно, но она не сломала ни одной кости в своем «несчастном случае», но и не осталась невредимой. Это далеко не так: у нее было сильное внутреннее кровотечение и, что самое зловещее, разрыв селезенки. Сообразительный фельдшер заметил это, когда она лежала в полубессознательном состоянии в машине скорой помощи. По прибытии она была доставлена прямо в отделение неотложной помощи. Позже консультант сказал ей, что еще десять минут, и она бы не успела.
Так что мне не на что жаловаться, подумала Лиз, хотя даже прогулка из дома в сад все еще утомляла ее. Она впервые осознала, что то, что она выписалась из больницы, не означает, что она снова поправилась.
В первые несколько дней, между длительным эффектом анестезии и обезболивающих на основе кодеина, Лиз была совершенно не в себе. Она почувствовала присутствие своей матери и увидела на заднем плане мужчину, в котором смутно узнала Эдварда Треглоуна. Когда-то она могла поклясться, что Чарльз сидел в кресле у изножья ее кровати.
Пока она медленно приходила в себя, прибыли новые посетители — Пегги Кинсолвинг, которая пыталась вести себя как всегда позитивно и весело, но более сдержанно, чем Лиз когда-либо видела ее. Привезли цветы от Джеффри Фейна и, как обычно, бутылку шампанского от Бруно Маккея. Майлз Брукхейвен тоже прислал цветы, и Пегги сказала, что он дважды звонил, чтобы узнать о Лиз.
У нее было достаточно времени, чтобы подумать о том, что с ней произошло. Ее мысли продолжали возвращаться к виду приближающейся машины, когда она обернулась, но после этого она ничего не могла вспомнить. У нее не было никаких сомнений в том, что ее сбили преднамеренно, но никто так и не нашел ни малейшего намека на то, кто это сделал и почему.
Это было бы непросто спланировать. Кто-то должен был проследить за ней, чтобы узнать, где она живет. Как долго они наблюдали и ждали? Она вполне могла остаться той ночью в Харвиче. Или возил машину на работу вместо метро. Предположительно, они просто вернулись бы в другой день. Лиз подавила дрожь при мысли, что они могут попробовать еще раз.