Страница 23 из 86
— Приятно познакомиться, — сказала Лиз, думая, что он выглядит совсем не так, как она ожидала. Ни твида, ни трубки, ни буферных усов.
— Надеюсь, тебе нравится карри. Он понюхал воздух. — Боюсь, немного подавляюще. Он обезоруживающе ухмыльнулся, и Лиз поймала себя на том, что ухмыляется в ответ.
— Я просто отнесу свою сумку наверх, — сказала она.
Наверху в своей комнате Лиз поставила сумку и посмотрела в окно на тюльпановое дерево, его цветы уже распустились в этот поздний период лета; само дерево было почти высотой с дом. Они выросли вместе, подумала она. Ее отец посадил дерево, когда ее мать была беременна Лиз.
Она оглядела свою спальню, которая не изменилась с тех пор, как она была маленькой девочкой. На стене реки Наддер висела акварель, написанная ее отцом, заядлым натуралистом, ловившим рыбу в реке каждое лето. Лиз часто сопровождала его, и он научил ее обращаться с удочкой и названиями цветов, деревьев и птиц. Ему было бы грустно, что она осталась жить в Лондоне.
Рядом с картиной в рамке стояла фотография Лиз, девяти лет, сидящей на Зигги, своем пони, в черной бархатной шляпе для верховой езды и зубасто улыбающейся в камеру. Лиз рассмеялась, увидев косички своей младшей версии, и вспомнила, каким вспыльчивым был Зигги. Однажды он даже укусил инструктора по верховой езде.
Она быстро распаковала вещи и переоделась из своей офисной одежды в джинсы и футболку. Прежде чем спуститься вниз, она быстро заглянула в комнату матери. Она ожидала худшего: щетки Эдварда на туалетном столике, пресс для брюк в углу. Но выглядело без изменений. И через лестничную площадку в комнате для гостей она увидела чемодан рядом с кроватью. Эдварда, еще не распакованный. Должно быть, он только сегодня приехал, поняла она, вспомнив, что он живет в Лондоне. Возможно, он так и не въехал.
Она спустилась вниз и по пути через гостиную заметила фотографию в рамке на одном из боковых столиков. На нем была изображена группа гуркхов, одетых в парадную форму и сидящих в три аккуратных ряда с вертикально поднятыми штыковыми ружьями. В конце первого ряда стояли два английских офицера, предположительно их командиры. Один выглядел как младшая версия Эдварда.
— В холодильнике открытая бутылка Сансерра, — заявил Эдвард, когда она присоединилась к нему на кухне. Она налила себе стакан и села за стол, а он возился у печи.
«Вижу, вы позагорали», — рискнула Лиз, по сравнению с ней чувствуя себя одутловатой и бледной.
«Поставляется с работой».
— Вы все еще в армии? спросила Лиз с удивлением.
'Нет нет. Меня уволили в 99-м. Сейчас я работаю на благотворительность; мы помогаем слепым в развивающихся странах. По крайней мере, мы пытаемся им помочь — вы бы не подумали, что политика может помешать чему-то настолько простому, но она мешает. Из-за этого я много путешествую — Индия, Африка время от времени. Забавно, как люди думают, что если у вас есть загар, вы, должно быть, валяетесь в шезлонге на Багамах. К сожалению, нет.
— Я видел фотографию в соседней комнате.
— А, — сказал он, выглядя слегка смущенным. — Я принес его, чтобы показать твоей матери. Она настояла на том, чтобы увидеть мою фотографию в униформе».
— Долго ли ты был с гуркхами?
— Тридцать лет, — сказал он с оттенком гордости. — Очень хорошие солдаты, — тихо добавил он.
— Ты, должно быть, немного погулял, — сказала Лиз, потягивая вино, которое было восхитительно сухим и холодным. Ну вот, подумала Лиз, рассказы об Адене и безрассудстве. Ей хотелось, чтобы ее мать поторопилась.
— Немного, — сказал он. «Фолкленды, первая война в Персидском заливе, шесть месяцев в Косово, о которых я скорее забуду».
Но это было все, что он сказал. Лиз с благодарностью отметила, как ловко он сменил тему, спросив ее, где она живет в Лондоне. Через несколько минут Лиз, к своему удивлению, обнаружила, что рассказывает ему все о своей квартире в Кентиш-Тауне, когда она ее купила, как она ее привела в порядок и что ей еще предстояло с ней сделать. Он был сочувствующим слушателем, лишь изредка вмешивался, хотя в какой-то момент заставил Лиз громко рассмеяться рассказом о том, как жил в протекающей палатке во время маневров в тропических лесах Белиза.
Лед тронулся, и, хотя Лиз сурово напомнила себе воздерживаться от суждений, они продолжали говорить о самых разных вещах, включая музыку, и она увидела, как просветлело лицо Эдварда, когда он рассказывал о концерте Баренбойм, на котором он недавно был в Барбакане. . Они говорили не только об акустике, но и о других вещах, когда Сьюзен Карлайл вошла через заднюю дверь с букетом свежесрезанных цветов в руках и выражением облегчения на лице, когда они оба болтали.
Они поужинали на кухне, потом вместе сели в гостиной, читали и слушали Моцарта. К десяти Лиз поймала себя на том, что сдерживает зевоту. — Я за постель, — заявила она. — Много ли нужно сделать завтра, чтобы подготовиться к вечеринке?
Сьюзан покачала головой. — Все в руках, дорогая. Спасибо Эдварду.
Наверху Лиз быстро уснула, но проснулась, когда ее мать и Эдвард поднялись по лестнице. Двери закрылись, другая открылась; Лиз бросила попытки понять, что происходит, и на этот раз крепко уснула.
Утром она поехала в Стокбридж, убедившись, что ничем помочь не может. Когда она вернулась, ее мать была в детской, а Эдуард был занят — вино прибыло, и он постелил чистую скатерть на обеденный стол, пропылесосил гостиную и вытер пыль. Боже мой, подумала Лиз, вместо полковника Дирижабля, которого она ожидала, Эдвард оказался Новым Человеком.
Вечеринка прошла успешно, на ней собрались давние друзья ее матери, большинство из которых, похоже, уже знали Эдварда. Появилось несколько новых лиц, и даже ровесник Лиз — Саймон Лоуренс, владелец органической фермы поблизости. Они вместе учились в школе, но Лиз не видела его почти двадцать лет. Он стал невероятно высоким, но все еще имел то свежее лицо с румяными щеками, которое она помнила.
— Привет, Лиз, — застенчиво сказал он. 'Вы помните меня?'
— Как я мог забыть тебя, Саймон? — заявила она со смехом. — Ты столкнул меня в пруд Скиннера тем летом, когда мне исполнилось четырнадцать.