Страница 13 из 86
— Джентльмены, — сказал теперь Фейн с заученной улыбкой, решив, что если бы Бокус мог вести себя как профессиональный футболист, он принял бы свою самую патрицианскую манеру, — ужасно приятно, что вы меня видите. Я не хочу отнимать у вас слишком много драгоценного времени, но я подумал, что вы захотите узнать немного больше о том, что стояло за вмешательством сэра Николаса на заседании кабинета министров позавчера. Возможно, мы могли бы уйти, и я немного расширимся.
Это был сигнал для них троих перебраться в безопасную комнату, в этот изолированный пузырь, который держат разведывательные отделы в посольствах, где они могут говорить, не опасаясь, что их подслушают. Джеффри Фейна всегда слегка забавляла мысль о том, что нормальная функция убежища в посольстве состоит в том, чтобы предотвратить подслушивание со стороны разведывательных служб принимающей страны. Всякий раз, проникая в пузырь на Гросвенор-сквер, Фейн из самого сердца британской разведки чувствовал себя котом, приглашенным в аквариум с золотыми рыбками.
Фейн не торопился рассказывать свою историю о том, как Джагир разоблачил угрозу для конференции в Глениглсе, растягивая ее, чтобы скрыть, как много он упускает. Когда он закончил, ни Бокус, ни Брукхейвен не знали, из какой страны, а тем более из какого источника поступила информация.
Бокус почесал лоб, как будто у него все еще были волосы, которые там когда-то росли. «Что эти два человека собираются сделать, чтобы испортить конференцию?» он спросил.
Фейн пожал плечами. 'Не ясно. Мы пытаемся выяснить у нашего источника.
— Я имею в виду, это должна быть бомба? — спросил Бокус. — Или пуля? А может смущение? Одна из ваших газет застала президента или премьер-министра в постели с восьмилетней девочкой.
Фейн вежливо рассмеялся, заметив, что Брукхейвен может лишь слабо улыбнуться. В Энди Бокусе не было ничего особенно тонкого. Фейн сказал: — Если бы проблема заключалась в « Ньюс оф зе уорлд» , я бы не беспокоил вас этим. Нет, мы можем только предположить, что это что-то драматическое — и смертельное». Он откинулся на туго натянутую обивку дивана и почти небрежно добавил: — Я надеялся, что вы знаете что-нибудь об этих двух людях.
Брукхейвен выглядел удивленным, но Бокус флегматично ответил. — Еще раз, как их зовут? — небрежно спросил он.
«Вешара и Марчем».
— Звучит, как в водевиле, — сказал Бокус, и на этот раз Брукхейвен изобразил смех получше.
— Боюсь, у этих двоих весьма ограниченный комический потенциал, — сказал Фейн, позволяя своему тону медленно похолодеть. «Вешара — ливанец; живет здесь, в Лондоне. Это все, что мы знаем до сих пор. Марчем — журналист. Он посмотрел на свои часы. — Со временем мы узнаем о них больше, но я подумал, что вы сэкономите нам время. Теперь в его тоне не было ничего небрежного. 'Не могли бы вы?'
Бокус вопросительно посмотрел на Брукхейвена. Младший сразу покачал головой. «Ни один из них не звонит в колокола. Я проверю файлы, конечно.
— Конечно, — сказал Фейн и снова посмотрел на Бокуса.
Бокус тупо уставился на него, но затем его рот открылся, как будто его мозг не контролировал его. «Мы проверим это в штаб-квартире в Лэнгли, если здесь ничего нет, но, может быть…»
— Верно, — сказал Фейн, смирившись с поражением. Но он еще не закончил. «Я хотел бы оставаться на связи с этим. Наши сотрудники службы безопасности уже поддерживают связь, но это очень важная информация, и я хочу, чтобы она оставалась такой до поры до времени».
Брукхейвен нерешительно вмешался. — Я разговариваю с МИ-5 о конференции. Вы предлагаете что-то еще?
Фейн приподнял ладони примерно на полтора дюйма от колен, чтобы выразить уверенность. «Нет, нет, — сказал он, — Чарлз Уэзерби полностью au fait. Я сказал ему, что приду к тебе. У него уже есть один из его лучших людей для этого — я уверен, что он хотел бы, чтобы вы имели с ней дело.
— Лиз Карлайл?
Был ли намек на рвение в голосе Брукхейвена? Фейн надеялся, что нет. — Вот он, — заявил он.
— Ладно, ладно, — сказал Бокус. «Майлз здесь будет посредником с Карлайлом». Его голос приобрел властный тон. 'Что-нибудь еще?'
— Нет, — сказал Фейн, когда они вышли из пузыря и вернулись в кабинет Бокуса, — хотя, если бы мы могли перекинуться парой слов à deux , я был бы признателен. Он улыбнулся Брукхейвену, чтобы показать, что в этом нет ничего личного. Слегка покраснев, молодой человек извинился и ушел.
Фейн остался стоять, а Бокус вернулся к своему столу. — Надеюсь, я ясно дал понять, что, строго говоря, это дело между вами и Домом Темзы.
— Строго говоря, да, — сказал Бокус, ничего не выдавая.
— Ну, что я хотел бы предложить — то есть, можем ли мы говорить не для протокола?
— Не для протокола? Бокус, казалось, впервые за все время позабавился. — Ты говоришь, как репортер из тех… как ты их называешь, красных кепок?
Фейн слегка склонил голову. — Что ж, возможно. Но между нами, я думаю, у нас с тобой должен быть своего рода неформальный канал связи. Просто чтобы быть на связи — по этому поводу, конечно, и обо всем, что может всплыть. Это кажется важным, учитывая возможную срочность.
— По-моему, неплохо, — без энтузиазма сказал Бокус.
ДЕСЯТЬ
Когда Фейн ушел, Энди Бокус взял трубку и набрал добавочный номер. — Майлз, не мог бы ты вернуться на минутку? — сказал он, хотя на самом деле это был не вопрос.
В Брукхейвене было что-то щенячье, что раздражало Бокуса почти так же сильно, как его манеры с Восточного побережья, его одежда в английском стиле (нашивки на локтях, черт возьми) и его открытое восхищение всем английским.
Что за имя было у Майлза Брукхейвена? Его люди, вероятно, высадились в Массачусетсе, а предки Бокуса копали дерьмо на Украине. «Майлз», ради всего святого, у любого с таким именем голова обвилась плющом.