Страница 7 из 14
Я достал с заднего сиденья старый кожаный чемодан и передал его Сане.
Он расплылся в улыбке:
– Ого! Какой раритет! С таким жутким и обшарпанным чемоданом Доцент будет выглядеть, как маньяк Чикатило. А что в нём?
– Да, так… – отмахнулся я, – набор джентльмена.
– А если Денис начнет интересоваться, что в нём? – спросил он, немного озадаченный.
– Скажи, что в нём рукописи. А чемодан такой старый и обшарпанный, потому что принадлежал деду того человека, которому нужно его передать. И не переживай, я после всего скажу Доценту, что это я тебя попросил передать этот чемодан.
– Да я не переживаю, – смеясь, ответил он. – Конечно, я прекрасно понимаю, что если бы ты сам попросил его это сделать, он бы сразу заподозрил что-то неладное…
Мы ещё немного посмеялись, вспомнив несколько историй, недавно произошедших, я оставил ему портфель и поехал по своим делам.
В 18:00 он мне скинул сообщение, что сделал всё, о чем я его попросил.
В 18:45 я был уже на вокзале. Припарковав машину так, чтобы её не было видно, я стал наблюдать за центральным входом. Ровно в 19:00 я увидел Доцента, который не спеша поднимался по ступенькам к главному входу железнодорожного вокзала. В своем сером стеганом пальто, в очках и с этим ужасным пошарпанным чемоданом он действительно был похож на серийного маньяка – Чикатило.
Как только он зашел в здание вокзала, я вышел из машины, подошел к телефонному аппарату – они в то время ещё были на улицах города – и позвонил в милицию.
Когда там взяли трубку, я сообщил, что в зале железнодорожного вокзала находится молодой человек, который ведет себя весьма подозрительно. Работник правоохранительных органов спросил, в чём выражается эта подозрительность, и я ответил, что он трется возле женского туалета, постоянно в него заглядывая, и я заметил, как он пытался пристроить свой чемодан в женскую кабинку. Короче говоря, я объяснил, что он своим неадекватным поведением смахивает то ли на маньяка, то ли на террориста. Дежурный, который принимал от меня это заявление, расспросил подробнее о том, как выглядит этот странный человек и где конкретно я видел его в последний раз. Ответив на его вопросы я уже хотел было повесить трубку, но дежурный спросил мою фамилию. Испуганным голосом я заявил ему, что переживаю за свою жизнь и поэтому звоню анонимно, после чего уже повесил трубку.
Конечно, мне было очень интересно увидеть своими глазами, как будут развиваться все события. Я аккуратно приблизился к зданию вокзала с огромными панорамными окнами и стал наблюдать, что же будет происходить внутри. Ничего не подозревающий Доцент, с кожаным потрепанным чемоданом в руке, в это время ждал приезжавшего человека из министерства.
Дожидаться милицию долго не пришлось, минут через десять в зал вбежали шесть спецназовцев во всем своем обмундировании. Через мгновение Денис уже лежал с застегнутыми сзади наручниками, уткнувшись лицом в пол. Милиция сработала очень быстро, через минуту его уже вывели из здания вокзала, посадили в машину и увезли в отделение.
То, что было потом, я излагаю уже со слов Дениса, который всё это и рассказал. Правда, сделал он это немного позже – когда перестал на меня обижаться и на всю произошедшую историю мог смотреть уже с юмором.
Когда его арестовывали на вокзале, делился он, для него вообще всё происходило как во сне. Он абсолютно ничего не мог понять и как-либо адекватно реагировать на происходящее. Когда его доставили в отделение и завели в кабинет к следователю, он начал включать свой мыслительный процесс и сделал один единственный на тот момент вывод. А вывод в его голове сформировался такой: всё это какое-то недоразумение, и арестовали его, вероятнее всего, по ошибке, перепутав с кем-то.
К тому моменту следователь уже пригласил в кабинет понятых, чтобы провести обыск личных вещей.
«Следователь представился и спросил: есть ли при мне какие-то запрещенные вещи, типа оружия, наркотиков или чего-нибудь подобного», – рассказывал Денис.
Конечно, он ответил, что ничего подобного не имеет.
«А в чемодане что?» – спросил следователь.
«Рукописи…» – взволнованно ответил Денис, явно предчувствуя что-то неладное.
«Ну, давайте с чемодана и начнём», – продолжил следователь. И аккуратно, надев резиновые перчатки, открыл этот злосчастный чемодан.
«Когда он выложил всё содержимое на стол, я, честно говоря, – делился Денис, – с трудом удержался, чтобы не упасть в обморок. Содержимое, мягко говоря, удивило даже навидавшихся всякого, работников милиции».
На столе перед следователем лежали так называемые «рукописи». Это были: резиновый член огромного размера, кожаная плетка и красный кляп в рот; моток ржавой проволоки; старый ржавый кухонный нож; женский чулок, который, по версии следователя, Доцент надевал себе на голову, когда творил свои страшные злодеяния; старый номер детского журнала «Мурзилка» – ещё советского образца, толстый рекламный каталог 1982 года выпуска «Бурда Моден» и… селедка. Много селедки. Каждая была завернута в женские рейтузы.
Когда я готовил этот «джентльменский набор» для Доцента и заехал в магазин купить десяток женских трусов для дам преклонного возраста, продавец – молодая симпатичная девушка – спросила у меня:
«А зачем вам столько? Ваша бабушка вряд ли успеет их все сносить».
На что я ответил, что это не для бабушки, а для моего друга.
«Я находился в какой-то прострации, – вспоминал Денис. – Я – уважаемый научный работник, зав. кафедрой психологии – сидел в кабинете у следователя, пристегнутый к стулу наручниками, а передо мной на столе лежали все эти, якобы принадлежавшие мне, „рукописи“».
Когда следователь начал составлять протокол и опись найденных у него вещей, то спросил имя и фамилию Дениса. Тот же не придумал ничего лучше, нежели соврать и назвать паспортные данные своего бывшего одноклассника, который недавно умер.
«Я ведь в первый раз попал в такую ситуацию и не знал, что данный обман быстро раскроется, а я делаю себе тем самым только хуже. Очень не хотелось, чтобы обо всём этом узнали в университете, – объяснил он. – И мой воспаленный мозг подсказывал, что сейчас всё быстро само собой разрешится, и меня отпустят домой».
Но всё само собой не разрешилось… И через полчаса, когда выяснилось, что его имя и фамилия вымышленные, в милиции поняли, что, вероятнее всего, перед ними сидит опасный преступник.
«Когда начал понемногу приходить в себя, я, как великий психолог, решил, что лучший способ защиты – это нападение. Я знал, что у нашего ректора большие связи в органах, и необходимо попытаться этим как-то бравировать перед рядовыми сотрудниками. Я собрал все свои силы, – смеясь, рассказывал Денис, – и начал во все горло орать на следователя и на всех остальных, кто присутствовал там. А к тому моменту собралось уже достаточно много людей. Все хотели на меня посмотреть. Не каждый же день ловят маньяков.
Я орал, что они ещё не знают, с кем связались и, что у всех у них будут большие проблемы: «Ректор вас всех уволит! И вообще, чемодан этот не мой, а деда моего друга!». Хотя и понимал, что несу какую-то чушь и веду себя неадекватно, но я был, как говорят в психиатрии, в состоянии аффекта и ничего с собой поделать не мог».
Затем в кабинет зашел начальник – очень грозного вида, внешностью и манерой общения больше похожий на криминального авторитета, чем на работника милиции, и сказал: «Так, хватит смотреть на эту клоунаду, начинайте оперативное дознание».
«Я был сильно возбужден, сердце выскакивало из груди, и когда ко мне стали присоединять какие-то провода, я решил, что, вероятно, работники милиции переживают за моё здоровье и хотят сделать кардиограмму сердца, – смеясь, продолжил Денис. – Но вскоре я сообразил, что переживаний за мое здоровье там и близко нет, и то, что они хотят сделать, это никак не кардиограмма. Я понял, что меня собираются пытать током!»
В то время во всей правоохранительной системе были широко распространены так называемые оперативные методы дознания. Конечно, не везде их применяли и не ко всем, но особые случаи были. Денис, наверное, попадал под такой особый случай. Это были обыкновенные пытки, самые распространенные из которых – это когда надевали полиэтиленовый пакет на голову подозреваемого и держали его, пока тот не начинал терять сознание, а также пытки электрическим током. Бывало, что у человека не выдерживало сердце, и он умирал, но это были единичные случаи, и их сразу пытались замять, обставляя всё так, будто это был естественный сердечный приступ.