Страница 2 из 7
Ивонн забеременела, потому что никто из огромной и опытной команды врачей, с которыми она встречалась каждый день, ни разу не заговорил с ней о контрацепции или возможности иметь детей. Они никогда не говорили об этой составляющей ее здоровья, ее тела, ее жизни.
Мне кажется, Ивонн решила сохранить беременность отчасти потому, что воспринимала свое зачавшее тело иначе, чем в любых других обстоятельствах. Беременность была для нее чем-то принципиально отличным: событием семейным, а не медицинским, опытом духовным, а не только физическим. Это было чудом, как сказала мне пациентка.
Ивонн была готова пойти на риск, на который не согласилась бы в другом случае. Ради одной мысли о ребенке, которого могло бы вовсе не существовать, она была готова принести себя в жертву. Как и все ее врачи, она тоже не хотела говорить о своем репродуктивном здоровье, но ею двигали совсем другие причины.
Я думаю, так мало людей имеют представление о нашей работе, потому что в культуре – и в медиа, и в искусстве – беременность сводится к образу «жили долго и счастливо», без сложностей, нюансов и погружения в тему. О достоверном отражении опыта репродуктивной жизни во всей ее пропитанной кровью сложности речь практически никогда не идет.
Я заметила одну вещь: стоит кому-то спросить меня о моей профессии на любом обеде или пикнике, как через 15 минут вечеринка испорчена. Я оказываюсь в центре напряженного разговора об эпидуральной анестезии, плацентах или выкидышах – совсем не о том, что принято обсуждать за коктейлем. Я могу говорить об этом не только с рожавшими женщинами, но и с мужчинами-отцами и даже с другими родственниками – тетями, дедушками, невестками. Это люди, которые продолжают осмыслять произошедшее с ними или их близкими через месяцы, даже годы после событий репродуктивной жизни, и это осознание дается им с трудом. Иногда им сложно отойти от пережитого восторга или радости, но часто к этим чувствам примешивается изрядная доля страха и непривычно сильный гнев.
Даже если эти люди изучили факты – прочитали книги или прошли курсы гипноза для беременных, – что-то в этом событии стало для них неожиданно восхитительным или неожиданно ужасным. Они по-прежнему не могут прийти в себя после случившегося, потому что оказались абсолютно не готовы к тому, что увидели или почувствовали.
Во время обедов мы обсуждаем эпидуральную анестезию, которую ввели слишком поздно, или кесарево сечение, начатое слишком рано, обшарпанные больницы, в которых им приходилось рожать, или просто постоянные небольшие ошибки медицинского сопровождения. Как мне кажется, они пытаются справиться с когнитивным диссонансом. Физическая реальность этого опыта не соотносится с тем, к чему готовит сформированная вокруг нас картина мира. Неожиданностью становится еще и то, насколько стремительно человек теряет контроль над ситуацией, превратившись в пациента. Множество эмоций требуют осмысления, но, наверное, чаще всего я слышу фразу: «Жаль, что никто не рассказал мне об этом».
Недостаточно детальное и глубокое раскрытие информации – проблема всех отраслей медицины, но, я считаю, в отношении беременности и осложнений при беременности она стоит особенно остро. С одной стороны, как я уже сказала, мы ждем от этого события того, чего не ждем от другого клинического опыта. Мы думаем, что беременность и рождение ребенка сделают нас счастливыми, дадут целостность – у нас нет подобных ожиданий при удалении аппендицита или сканировании костей.
С другой стороны, это важно потому, что имеет отношение к большинству людей. Мы действительно мало и недостаточно детально говорим об инфаркте и раке, но инфаркт и рак случаются не со всеми. При этом каждый из нас был рожден.
В широком публичном обсуждении мы не делимся реальным опытом или полезной информацией о репродуктивном здоровье, возможных сложностях с ним и обо всем, что на него влияет. Мы скрываем или игнорируем правду. Мы покупаем розовые или голубые воздушные шары и ставим на этом точку. Но, оказывается, недостаточно глубокое освещение этих вопросов приводит к серьезным проблемам.
С течением беременности состояние Ивонн ухудшалось. Было практически невозможно контролировать кровяное давление, уровень сахара то падал, то поднимался. Ей проводили по шесть сеансов диализа в неделю, пытаясь очистить кровь и повысить шансы на успешное развитие беременности, но часы, проведенные на аппарате, приводили к другим осложнениям. Ивонн была на 24-й неделе, когда ее госпитализировали. В обычной ситуации на этом этапе плод имел бы шанс выжить за пределами материнского тела. Но ее плод развивался медленно, во многом из-за обширного сосудистого заболевания. Проблемы распространялись на кровоснабжение матки и плаценты, поэтому эмбрион не получал достаточно питания: на 24-й неделе он выглядел скорее как 20-недельный. В результате долгого и сложного обсуждения с неонатологами и Ивонн мы решили не контролировать состояние малыша все время. Мы не могли провести роды – при таком весе он бы не выжил. Мы проверяли его пульс раз в сутки, и Ивонн знала, что в любой из дней мы можем не услышать сердцебиение, что в конце концов эмбриону может не хватить кислорода и питания, получаемого через неразвитую плаценту, чтобы продолжать жить.
Потом закончилась 25-я неделя. Несмотря на все проблемы внутриутробной среды, мы каждый раз слышали сердцебиение. Прошла 26-я, за ней – 27-я неделя. На 28-й неделе плод, наконец, достиг веса 500 граммов – примерно столько в среднем весят малыши на 24-й неделе. В процессе постоянных обсуждений с педиатрами и пациенткой мы наконец пришли к тому, чтобы использовать фетальный монитор для этой беременности высокого риска.
В первый день кривая частоты сердечных сокращений плода выглядела ужасно: согласно показателям, он страдал от постоянной нехватки кислорода. Никто не хотел, чтобы этой нездоровой пациентке пришлось проходить экстренное кесарево сечение, поэтому мы готовились к проведению операции на протяжении всего дня, подключив анестезиолога, врачей интенсивной терапии, уролога и других специалистов.
Ивонн отвезли в операционную. Процедуру проводили под общим наркозом – с ее заболеванием сердца было слишком опасно использовать обычную спинальную анестезию. На животе сделали большой вертикальный надрез, чтобы достать младенца максимально бережно. Когда врачи достигли матки, то раскрыли ее, как раковину устрицы – ее размер не позволял извлечь ребенка другим способом. Малыша передали неонатологам, которые ввели ему в горло самую тонкую из доступных трубок и отвезли его в отделение интенсивной терапии для новорожденных. Еще через час наша команда выкатила из палаты пациентку, по-прежнему под анестезией и с трубкой в горле, в сторону отделения интенсивной терапии для взрослых. Мы не были уверены, что кто-то из них выживет.
В наших обсуждениях, которые портят вечеринки, отражаются не только противоречивые чувства отдельных людей. Когда медиа ограничиваются в изображении беременности обаятельными картинками и не показывают сложности, это создает проблемы для общества на многих уровнях. Женщины часто оказываются не готовы к принятию решений или потрясены последствиями выбора, этот опыт травмирует их, потому что сложившееся у них представление о беременности далеко от правды жизни.
Отсутствие достоверного изображения этого опыта становится проблемой и для семей. Из беременности, рождения, бесплодия, появления и потери детей берет начало история каждой семьи. Часто именно вокруг этих событий и того, произошли ли они с человеком, строится его жизнь. Не имея реального представления об этом опыте, мы можем потерять связь с историей собственной семьи или теми переживаниями, через которые пришлось пройти нашим самым любимым людям.
За пределами семьи, на следующем уровне, отсутствие подробного обсуждения женского здоровья становится проблемой для медицины – и для пациентов, и для врачей. Однажды в мою смену сразу после рождения ребенка у женщины остановилось сердце. Акушеры объявили код происшествия – по этому сигналу, который передается по всей больнице, команда из нескольких специалистов с необходимым оборудованием незамедлительно прибывает для реанимации пациента. Но бригада не могла нас найти – ни один из врачей прежде не бывал в родильном отделении. Они не знали, в какой лифт зайти и на каком этаже выйти. Когда они наконец нашли отделение, их остановила запертая дверь. В этой части больницы установлена система безопасности, созданная, чтобы исключить возможность похищения младенцев. Но администрация больницы не позаботилась о том, чтобы обеспечить доступ реанимационной бригаде. Из-за всех этих просчетов, из-за пренебрежения к нашей работе, проявляемого институцией на всех уровнях, были потеряны драгоценные минуты, и реанимация пациентки началась позже. (Реаниматологов в итоге впустил студент-медик, который услышал, как кто-то барабанит в запертую дверь, и показал бригаде нужную палату.)