Страница 9 из 42
Мужчина вышел, не удостоив Тархельгаса прощальным поклоном, в то время как юноша стоял, немного склонившись, прижимая правый кулак к сердцу, а левой удерживая кинжал касты Тибурон.
Даже прочитав столько книг и изучив законы государства, он до сих пор многого не понимал. Именно для этого и существовал принцип Ахора Крамего, когда опыт одного старшего поколения передавался молодому. В этом была своя логика, вот только голоса все пытались, пусть и слабым ропотом, предупредить, что он совсем не видит истину.
Дверь на балкон захлопнулась, Тархельгас выпрямился, но руку с кинжала не убрал, а наоборот, вытащил его и в который раз провел большим пальцем по руне «Жизнь», выгравированной на изящной рукояти.
Все же, лишь проживая эту жизнь, можно понять или хотя бы попытаться осознать, в чем заключается ее смысл. В книгах не было всех ответов, и, опираясь на слово, оставшееся на бумаге, Тархельгас не мог полностью вникнуть в суть вещей и познавал жизнь поверхностно, едва касаясь ее.
Однако он не отчаивался. Едва окончится Ахора Крамего и отец передаст ему меч касты Тибурон – у него будет целая жизнь познать этот мир с его всевозможными гранями и отражениями.
Успокоив себя этой мыслью, Тархельгас убрал кинжал в ножны и вышел в коридор, собираясь вернуться в родовой особняк.
В той части театра, где он оказался, отведенной в основном для представителей верхушки каст, обычно находилось очень мало людей. Сегодня их не было вовсе. Поэтому, когда кто-то схватил Тархельгаса за руку и потянул за собой, тот даже не успел толком сообразить, что происходит.
– Астисия? – он забыл обо всех нормах приличия, увидев перед собой принцессу. – Как ты здесь оказалась? Где твоя…
– Боже, Тархель, ну сколько вопросов. – Она закатила глаза, не позволив тому узнать, как она сбежала от своих слуг и стражи. – Пойдем со мной.
– Куда?
Она хлопнула его открытой ладонью по груди.
– Куда угодно. Главное, вместе. Вот какими должны были быть твои слова. – Принцесса выглянула из-за колонны, куда затащила Тархельгаса, проверяя, не идет ли кто по коридору. – Пойдем. Ты все равно выказал свое почтение всем, кому можно, а господину Бхайну не до тебя, пока он лично общается с Лититау.
Тархельгас не стал вдаваться в подробности того, что именно известно Астисии и, главное, откуда. Ведь теперь, когда он наконец осознал, как близко она стояла, мысли повисли где-то в глубине сознания. Тибурон ощущал ее дыхание, чувствовал тепло ладони, которая до сих пор не отпускала его.
Он покорно позволил Астисии вести его, а уже после они рука об руку шли неизвестно куда. Хотя имело ли значение, где они окажутся в итоге? Как сказала Астисия, главное, чтобы вместе.
И вот, подобно воришкам с улиц, они тайком пересекли коридор и левую галерею, всячески стараясь укрыться от любого взора. Будто бы Астисия и Тархельгас действительно что-то украли и теперь надеялись унести это с собой и не быть пойманными. Хотя, с другой стороны, разве они взяли чужое? Лишь искренне и, может быть, наивно хотели распорядиться своим. Тем, что имели.
Они оказались на балконе дальней секции театра, который открывал чудесную панораму на улицы столицы.
Созерцая вид ночного Лагигарда, он пытался понять, что принцесса хотела показать ему.
Юноша уже повернулся к Астисии, чтобы повторить вопрос или просто внести хоть какую-то ясность, когда она внезапно прильнула к нему и поцеловала.
В один миг все голоса в его голове, запреты кодекса, морали и этикета, собственная неуверенность исчезли в теплоте и нежности ее губ.
Они были так невинны, но их первая настоящая близость не позволила их неопытности испортить момент.
И как же внезапно поцелуй, полный непередаваемой заботы, желания и даже свободы своего собственного выбора, сменила страсть, не оставив и камня от выстроенных барьеров.
С легкой дрожью в руках Астисия ловко, пусть и неумело, справилась с ремнем юноши, который вместе с кинжалом, что издал предостерегающий звон, упал на каменный пол к их ногам.
Тархельгас сам не понимал, что происходит. Когда и как освободил тонкую талию принцессы от пояса, почему вдруг растрепал тщательно уложенную прическу и измял платье, пытаясь разобраться в хитросплетении шнуровки на спине.
Все будто происходило не с ним и с ним одновременно. Словно ему удалось не просто слиться с Астисией, утолив тем самым жажду и желание, а познать, пусть и крупицу, той жизни, которую искал.
Вот она уже расстегнула его камзол, приговорила к похожей участи жилет и выдернула льняную рубаху из брюк, чтобы ничего не мешало рукам наконец воплотить в реальность грезы ее последних зим.
Ладони Астисии изящно скользнули под рубаху и легли на грудь Тархельгасу. Она замерла, чувствуя каждый удар его сердца, растягивая момент настолько, насколько это было возможно. Тархельгас не торопил ее, пропуская через себя всю ту любовь, которой Астисия пыталась одарить его.
Он склонил голову, она подалась вперед, чтобы они вновь поцеловались, словно в первый раз.
Невинно.
Тархельгас подумал, что только сейчас начал впервые жить по-настоящему. Ее губы, ладони на груди, тонкий аромат тела и легкая дрожь. Все ощущалось во сто крат сильнее.
Каждая эмоция.
А потом, так же внезапно, как прорывается плотина, через затуманенное сознание Тархельгаса вырвался разрубающий все и вся не просто голос, а безликий хор нескончаемого множества.
Он отпрянул от принцессы не то от боли, не то от внезапного осознания того, что сотворил, сам того не ведая.
– Нет, Астисия. Остановись, – выговорил юноша, едва голоса умолкли настолько, чтобы он смог различить свою собственную речь.
Принцессе пришлось сделать над собой усилие. Она еще сама находилась под властью захлестнувших ее эмоций.
– Ты ведь хочешь этого не меньше меня?
Она только попыталась сделать шаг ему навстречу, как тот сразу отступил.
– Ты не предназначена мне. Я лишь третий. Даже не второй. Подобное поведение запрещает кодекс, – Тархельгас повторил слова голосов и начинал в них верить. Будто они обладали силой молитвы безликих жрецов. – Если кто узнает…
– Моя мать всегда знала, – призналась Астисия, из последних сил сдерживая себя. – Я делилась с ней каждой нашей встречей, и она не была против.
– Не была против общения, – в нем заговорил не Тархельгас, а член касты Тибурон и ее будущий глава. – Ты же предлагаешь мне нарушить порядок, зародившийся с момента слияния каст. И ради чего?
Едва ли он до конца понял, что сказал.
А вот Астисия прекрасно уловила его мысль, ответив такой пощечиной, что сама не ожидала, сколько злости, разочарования и отчаянья вложит в удар.
Повисло молчание. Главные слова были произнесены. И лишь зеленые глаза горели нескрываемой ненавистью, обвиняя Тархельгаса в предательстве.
– Ради чего, – она повторила два слова, определившие все. Не спрашивала, не утверждала. Лишь произнесла.
И после стала молча собирать те немногие вещи, что Тархельгас успел снять с нее, в то время как он не мог не только заговорить с ней, но и посмотреть на девушку. Подобное сейчас было за гранью его возможностей.
Голоса, Астисия, кодекс.
Он словно потерял самого себя, разрываемый на части тем, что всегда помогало ему. Сознание рухнуло в бурлящую реку, унося все мысли и ощущения реальности прочь, разбивая их о камни, лежавшие на дне.
Тархельгас лишь смутно помнил, как, плача, убежала Астисия. Потерянный, он медленно оделся, а после направился в сторону родового имения, все время повторяя один-единственный вопрос.
Ради чего?
1367 з. н.н. Изрытый котел. Поселение Отмороженные Пальцы
– Ради чего столько смертей, Тархель?
Сознание вернулось так внезапно, что он едва не рухнул со стула, услышав голос покойной жены. Спустя столько кровавых пар он помнил все, вплоть до ее интонации, словно еще утром разговаривал с ней.