Страница 7 из 15
Дальше случилось нечто совсем уж непредвиденное и почти необъяснимое: женщина подплыла почти вплотную к борту дромона, который на ночь остановился на воде, но недалеко от берега, чтобы не сносило течением. Купец перегнулся через борт посмотреть, тюрбан стал падать, он схватил его в последний момент, ткань раскрутилась, женщина ухватилась за край, дёрнула, подтягиваясь, купец упал на скамью… И если бы двое гребцов, стоящих рядом, не схватили его и край тюрбана, он свалился бы в воду… Женщина в одно мгновение вскарабкалась на борт по этому неожиданному канату (дромон, загруженный товаром, был над водой не больше двух саженей69), разъярённый мужчина в корабле начал громко ругаться, подплывая совсем уже близко. Женщина визжала что-то вроде: спасите, убьёт! Какой-то неожиданный для всех азарт охватил команду: перепрыгивая через скамьи, гребцы расселись по местам… Корабельщик затянул: пошёл, пошёл, пошёл, чтобы все попали в такт, кормщик взялся за кормило70, дромон стал выворачивать на середину реки, мощными толчками набирая скорость и легко справляясь с плавным течением. Корабль безнадёжно отстал, мужчина, яростно ругаясь, встал, потрясая кулаками, но не удержал равновесие, смешно замахал руками и упал в реку. Стоящие возле борта корабельщик, купец и монах засмеялись, потешно рассказывая и показывая всё гребцам, которым ничего не было видно…
Дромон мчал по Борисфену под дружный хохот и комментарии команды. Когда кураж немного схлынул, до всех стал доходить смысл произошедшего: они неизвестно куда и зачем везут незнакомого человека, и у них на борту женщина! И тут все посмотрели на виновницу происшествия.
Она лежала мокрым комком у ног купца, закрыв голову руками, и тряслась всем телом. Монах наклонился над ней и что-то проговорил по-славянски, она ответила, он приподнял её, и все увидели, что это очень худая девочка-подросток лет пятнадцати: из ворота мокрой рубашки торчали острые ключицы, ткань обтягивала маленькую грудь и худенькие руки. Монах заговорил с купцом по-гречески, хотя все и так поняли, в чём дело: она холопка, родители отдали её за долги, чтобы спасти остальных, хозяин домогался её, а когда отказала, стал издеваться, часто бил (небольшие шрамы на лбу, шее и руках вроде бы подтверждали сказанное), а тут так разъярился, что совсем убил бы…
Пока все, не прекращая движения, обсуждали ситуацию, монах вынул из котомки чистую рубаху, протянул девчушке… На носу и корме дромона были сделаны площадки вроде небольшой палубы, на них лежали канаты, парусина, под ними получалось что-то вроде кладовки без дверей, там были сложены вещи команды, там иногда в плохую погоду ночевали гребцы, в остальное время все спали на палубе, расстелив дерюжки71 и укрывшись плащами. В военное время на этих площадках стояли лучники или огнемёты72. Он загородил девушку собой, пока она переодевалась, потом уверенным спокойным движением отжал её мокрую рубашку, повесил на борт сушиться. Затем шёпотом переговорил с купцом, который неистово ругался, потешно размахивая руками и тряся толстым животом, в то время как два гребца пытались намотать ему тюрбан, складывая и вытягивая мятую сырую ткань. Они не ходили вокруг хозяина по тесной палубе, а поворачивали его, наматывая тонкое полотно на голову, похожую на тыкву. На очередном повороте монах что-то вложил ему в руку, гребцы крутнули толстяка, который всё ещё бурно возражал. На следующем повороте ещё что-то легло в потную ладошку купца, тот взглянул, быстро сжал кулак, спрятал всё в кожаный мешочек, висящий на жирной груди, запахнул свой роскошный грязный халат и кивнул, соглашаясь… Затем монах успокоил команду: она доплывёт с ними до ближайшей остановки, и пошутил: не нужно бояться, она и не женщина вовсе, так, девчонка, ребёнок73…
Монах с девушкой сидели на корме.
– Имя твоё как?
– Искра, – тихо ответила она, всё ещё вздрагивая и оглядываясь назад, хотя отплыли уже так далеко, что не догнать ни на чём, – в крещении Ирина.
– Ты христианка? – удивился он.
– У нашего князя все христиане, – сказала ещё тише и усмехнулась как-то недобро. – Принять-то веру легче, чем жить по ней… А тебя как звать?
– А я Каменец, в крещении Петр. Ты не бойся, хозяин обещал довезти до ближайшего города. Первая остановка будет в Смоленске, там стоять несколько дней, ладью готовить, припасы пополнить, потом пойдут волоки, нужно всем отдохнуть, – и добавил задумчиво, – вот так вся жизнь: то пороги, то волоки, а вот, плывём…
Они сидели возле борта и разговаривали. Солнце было уже высоко, гребцы неутомимо и слаженно опускали и поднимали вёсла, рассыпая крошечные золотые брызги, которые ныряли в воду, как маленькие рыбки, и снова становились бесконечной синей рекой… А над всем этим плыло нечто огромное бездонное и голубое, и какой-то небесный пастух гонял и гонял по этому бескрайнему пастбищу стадо белых кучерявых овечек; и хотелось петь и плакать, любить и смеяться, просто жить… Вдруг он заметил, что Искра беспокоится, ёрзает, оглядывается…
– Что-то случилось? Что тебя тревожит?
– Не тревожит, – смутилась она, – не знаю, как сказать, мне бы до ве́тру, а ну́жника74 не видно… Вы тут за борт, что ли… Он усмехнулся:
– Пойдём, провожу… Нет, за борт нельзя, если ветром снесёт на всех, то получишь плёткой от корабельщика…
Они шли по палубе между сидящих гребцов к носу судна. Там, на самом переднем краю лодки, где круто изгибался нос в виде головы диковинной птицы, похожей на лебедя, был закуток без стен и двери с решётчатым полом и кованым кольцом на уровне пояса, чтобы не упасть при качке. Он загородил её собой от нескромных взглядов гребцов…
Шли дни, мимо всё проплывали крутые и пологие берега, кудрявые ракиты и вербы у воды, плакучие ивы и берёзы по низинам, сосновые и еловые леса… Иногда виднелся дуб-великан, лет двухсот, а то и больше, на половину кроны возвышающийся над остальными деревьями. Он казался лесным храбром75, и в его ветвях было целое княжество с бабочками, пчёлами, птицами, белками…
На ночь не причаливали, бросали якорь недалеко от берега на воде, было тепло, спали вповалку на палубе… Но дней через десять команда запросила ранний привал и ночёвку на берегу, надоела сухомятка, шатает от качки, все устали от вёсел и воды. Купец решил, что завтра отдых. Вечером пристали, раздвинув носом камыши и вспугнув большую стаю уток. Мигом из-под скамеек, на которых сидели гребцы, появились луки, и десятка полтора птиц свалились в воду.
Кто щипал и потрошил добычу, кто нёс дрова и разводил огонь, кто собирал травы для взвара – всем нашлось дело на этом привале. Двое взяли сулицы76, ушли на реку и вскоре вернулись, неся длинный ивовый прут, на котором трепыхались большие рыбы. К сумеркам пламя прогорело, взвар вскипел, был выпит и ещё раз заварен, уток и рыбу обмазали глиной и закопали в уголья. Вскоре совсем стемнело, все сидели вокруг потухающего костра, иногда лениво подбрасывая пару веток для света. Затвердевшую в огне глину поливали водой, чтобы быстрее остыла, разламывали, доставали нежнейшее мясо или рыбу, делили с соседями и ели, причмокивая и постанывая от удовольствия.
– Самая лучшая утка всё-таки осенью, – размахивая обглоданной ногой, говорил один гребец, – она жирная к зиме, молодая уже подросла, а старая отъелась…
– Самая лучшая утка та, которую ты ешь, – мудро заметил другой под дружный смех всей команды.
Зачерпнули взвар большим ковшом и стали шумно прихлёбывать, передавая по кругу и сонно глядя на огонь. Тускнеющие угли переливались черно-красным бархатным мерцанием, изредка с лёгким потрескиванием вспыхивала жёлтая искра.
69
Сажень – около 1,5 метра, с 17 века стандартная сажень 2,16м., при Петре 1 – 2,13 м.
70
Кормило – руль на ладье, кормщик – рулевой
71
Дерюга – грубая ткань из низкосортной пряжи, подстилка
72
Огнемёты – машины для метания «греческого огня» – смеси из битума, серы, золы и т. д., которая не тушится водой
73
Есть старая примета: женщина на судне – к беде
74
Ну́жник – туалет
75
Храбр – богатырь
76
Сулица – лёгкое метательное копьё до 1,5 метров длиной