Всеволод Бобров

Нападающий А. Уваров в последнем сезоне по тем же причинам (потеря скорости. — М. Щ.) не выдерживал напряжения серьёзных встреч. Кстати сказать, сам Уваров не раз заявлял, что ему уже трудно играть...»

Столь же нелестные характеристики были даны Бабичу и Гребенникову. После чего последовал вывод: «Итак, по меньшей мере, четыре хоккеиста явно не отвечали высоким требованиям, предъявляемым к игрокам сборной команды страны. В конце концов, это отрицательно сказалось на игре отдельных звеньев и команды в целом...

Подготовка команды велась не совсем верно. В отличие от прошлых лет игроки длительное время готовились в составе сборной...»

Далее в статье говорилось: «Лишь к последнему дню чемпионата тренеры решили принять радикальные меры и не ставить на игру Бабича (на самом деле он отсутствовал из-за травмы. — М. Щ.). В матче с командой Швеции тройка нападающих появилась в совершенно новом сочетании: защитник Костарёв — Гребенников — Уваров. Это был скорее признак растерянности, чем хладнокровный расчёт на усиление команды.

Если бы тренеры смотрели вперёд, то уже в матчах, предшествовавших финалу, они бы готовили новое звено. Новорождённая тройка не справилась с игровым заданием, и не случайно именно в те моменты, когда эта тройка действовала на поле, шведы забросили в наши ворота три шайбы из четырёх...

Ошибка в комплектовании состава команды вызывалась не только стремлением тренеров сборной ввести в состав игроков своих клубов (и это, несомненно, было), но и неправильным пониманием тактики советского хоккея и путей его дальнейшего развития. Слабо учитывались изменения в тактике ведущих команд мирового хоккея. В последние годы у нас получила распространение тактическая теория, именуемая “ноль в свои ворота”.

Что это значит? Тренеры стали внушать своим воспитанникам, что команда добьётся победы в том случае, если не пропустит ни одной шайбы в свои ворота. Эта, с позволения сказать, теория особенно сильно афишировалась в сборной команде...

Теория “ноль в свои ворота” не отвечает требованиям наступательной тактики, понижает атакующий порыв нашей молодёжи, ограничивает и обедняет возможности игроков и, в конечном итоге, нацеливает спортсмена больше на оборону, чем на атаку...

Надо трезво учесть выявившиеся ошибки, быстро устранить их и создать такую сборную команду, которая сможет показать лучшие черты советской школы хоккея. В этом и заключается первоочередная задача игроков, тренеров и всей хоккейной спортивной общественности».

Решать эту «первоочередную задачу» в дальнейшем было доверено самому Анатолию Тарасову.

Справедливости ради необходимо сделать несколько поправок к пафосным восклицаниям Тарасова. Возможно, читателям уже набила оскомину история с «аварийным» формированием тройки, куда был введён защитник Костарёв. Но замечание Тарасова на эту тему лишено оснований. Костарёв играл в тройке нападения до матча со шведами против команды ГДР. Других ресурсов в распоряжении Чернышёва не имелось.

Что касается критики теории «ноль в свои ворота», эта проблема является ключевой. В этом состояло различие тренерских взглядов Чернышёва и Тарасова. Хотя закавыченное определение — всего лишь насмешливое словосочетание, попавшее на язык Тарасову. Можно, конечно, вспомнить, что на Олимпиаде сборная обыграла своих главных соперников — команды США и Канады с «сухим» счётом, но в хоккее ориентироваться в буквальном смысле на «ноль в свои ворота» наивно.

Аркадий Иванович Чернышёв требовал от защитников прежде всего заботиться о безопасности собственных ворот и в этой связи позволял им подключаться в атаку лишь в определённых обстоятельствах, дозированно. Анатолий Владимирович Тарасов исповедовал другую концепцию — «пять в защите, пять в нападении». Он считал, что если его команда и пропустит гол при контратаке соперника, всегда сумеет ответить на него двумя своими.

Здесь правомочен вопрос: как же при таких принципиально разнящихся тактических воззрениях эти тренеры в дальнейшем вместе работали со сборной СССР, которая десять сезонов оставалась сильнейшей в любительском хоккее, выиграла три Олимпиады?

Развёрнутый ответ стал бы темой отдельного исследования. Ограничимся констатацией. За три сезона самостоятельного руководства сборной Анатолий Тарасов ни разу не привёл её к победе в мировом первенстве. А в годы славных успехов сборной СССР он пребывал в положении второго тренера, помощника Чернышёва. И ставшие соратниками специалисты смогли выработать взаимоприемлемые подходы.

Но на предложение Тарасова, получившего бразды правления сборной после московского чемпионата, стать его помощником Чернышёв ответил отказом. Думается, не в последнюю очередь из-за огульных наскоков Тарасова в вышеприведённой статье.

Заключительные строки упомянутой книги Виктора Викторова, передававшие душевное состояние Всеволода Боброва, звучали так: «Теперь надо немедленно начинать подготовку команды к мировому первенству 1958 года, к поездке в Осло». Но этого не случилось — московский чемпионат мира стал для Боброва последней страницей его спортивной биографии.

Благоговевший перед талантливыми игроками Аркадий Чернышёв всегда рассчитывал на Боброва, пусть и на истерзанного травмами, видел в нём не просто лидера команды, но демиурга, вдохновителя.

Тарасову же находившийся на излёте Бобров не был нужен. Равно как его партнёры по тройке. Авторитарный тренер уже имел в своём распоряжении сильных игроков следующего поколения, создавал новую команду, и имевшие собственное мнение ветераны являлись для него помехой.

И когда Тарасов заметил у Вениамина Александрова ростки «премьерства», да ещё под разговоры, что у того есть задатки стать «новым Бобровым», он немедля сделал всё, чтобы подвести молодого парня под мерки «колхозного» хоккея.

Александр Нилин, чьи оригинальные, порой даже парадоксальные оценки спортивных событий били в точку, в одном случае, на наш взгляд, промахнулся.

Начал он свою миниатюру так: «Желая уязвить Тарасова, Бобров всегда и везде называл своим учителем в хоккее Аркадия Ивановича Чернышёва, хотя никогда и ничему не мог учиться у динамовского тренера, с которым столкнулся в работе лишь на излёте своей карьеры...»

Всеволод глубоко уважал Чернышёва. Был ему благодарен за достижения, которых добился под его руководством, за уяснение многих тактических нюансов, позволивших постичь тренерскую профессию.

При этом Аркадий Иванович не растворялся в своём любимце, мог при необходимости и поставить его на место.

Подтверждением этого является рассказанный защитником сборной Иваном Трегубовым эпизод («Футбол-хоккей», № 49 за 1975 год): «Я вспоминаю крохотную деталь из нашего матча с канадцами на Олимпиаде 1956 года. Они остались втроём против пятерых наших. Вышла, естественно, тройка Боброва, как сильнейшая. И вот наш лидер пошёл выписывать вензеля на льду, обыгрывая канадцев одного за другим. Всё выглядело очень лихо. Только обведёт он двух, а на третьем споткнётся. Или пока обыгрывает третьего, два обыгранных уже опять перед ним. И Чернышёв без всяких колебаний снял тройку со льда, отчитал Боброва, а выпустил уваровское звено, которое тут же и забило гол, разорвав оборону передачами и перемещениями. Причём действия тренера не выглядели чем-то особенным, всё было в наших глазах так, как и быть должно».

Тогда почему же Всеволод Бобров называл Чернышёва своим учителем? Только ли для того, чтобы уязвить Тарасова?

Ответ на эти вопросы сформулировал Анатолий Салуцкий: «В тренерских концепциях Чернышёва и Тарасова было ещё одно коренное различие — уже не тактическое, а, скорее, педагогическое. Анатолий Владимирович являлся приверженцем, как уже говорилось, “колхозного” хоккея, требовал от игроков равного самопожертвования.

Чернышёв — принципиальный противник такого подхода. Ему принадлежат такие слова: “Я не помню случая, чтобы Бобров поймал шайбу на себя. Меня в то время это устраивало. Тарасов, чтобы компенсировать другие хоккейные качества, сам ложился под шайбу и требовал этого от других. Но если бы Всеволод лёг под шайбу...