Грешник (ЛП)

— Нет, это сердце, — сказал Бутч, подходя к следующему баку. — И здесь тоже.

— Омега растерял аккуратность. Или старость пришла.

Бутч повернулся к своему напарнику, и ему не понравилось выражение на лице брата.

— Не смотри на меня так.

— Как «так»?

— Словно у меня есть ответы. Словно я — ключ ко всему.

Повисла долгая пауза.

— Бутч, так и есть. И ты это знаешь.

Бутч подошел к Ви, становясь впритык.

— Что, если мы ошибаемся?

— Пророчество не в наших руках, это часть истории, — сказал Ви на Древнем Языке. — Как предсказано, так и будет. Ранее будущее, оно станет настоящим в нужное время. После чего конец войны с Обществом Лессенинг превратится в священное прошлое, сохраненное для расы посредством записи.

Бутч подумал о своих снах, от которых просыпался в течение дня. О которых отказывался говорить с Мариссой.

— Что, если я не верю в это?

Если я не могу в это поверить, закончил он мысленно.

— Ты считаешь, что судьба нуждается в твоей вере.

Беспокойство пробежало по венам как крысы — в коллекторе, свободно и беспрепятственно. А он, тем временем, чувствовал себя в плену.

— Что, если меня недостаточно?

— Достаточно. Должно быть.

— Я ничего не смогу без тебя.

Знакомый взгляд Ви, его бриллиантовые глаза с голубой каймой смягчились, доказывая, что даже самая жесткая материя на планете бывает уступчива.

— Я всегда с тобой. И если нужно, то сколько угодно пользуйся моей верой в тебя.

— Я на это не вызывался.

— Добровольцев не бывает, — хрипло сказал Ви. — И будь оно иначе, всем плевать.

Вишес печально качнул головой, словно вспоминал свою жизнь, моменты, которые также были навязаны ему, сомнительные подарки, втиснутые в его судьбу без его желания, накинутые на его плечи регалии, непосильная ноша благодаря манипуляциям и желаниям посторонних. Учитывая, что Бутч знал прошлое своего напарника как свое собственное, он задумался о природе этой так называемой теории судьбы, о которой говорил Ви.

Может обосновываемая людьми суть судьбы или предопределенности — всего лишь способ дистанцироваться от всего дерьма, что ты получаешь от окружающих? Невезуха, которая сваливается на теоретически хорошего парня, законы Мерфи — никакая на самом деле не судьба, а просто беспристрастная природа хаоса в действии. А еще были разочарования и потрясения, расколы души и сердца, неизбежные в процессе жизненного пути смертного — от рождения к праху и пеплу, в который все они превратятся — не были предопределены и не носили личный характер.

Может, не было никакого сакрального смысла во вселенной, не было загробной жизни и никто не управлял метафорическим автобусом, сидя на небесах.

Бутч сдвинул мокрый кашемир, чтобы обхватить массивный золотой крест, скрытый шелковой рубашкой. Католическая вера твердила ему обратное, но что ему известно на самом деле.

И в такую ночь, как эта, он не знал, что было хуже. Мысль, что на нем лежит ответственность за окончание этой войны.

Или вероятность того, что это не так.

Положив руку на плечо Ви, он скользнул по массивным мышцам и сжал ладонь вокруг запястья проклятой руки. Потом встал рядом с братом и поднял сияющую, смертоносную ладонь, и от всех телодвижений кожаный рукав куртки Ви заскрипел в протесте.

— Время для уборки, — сказал Бутч хрипло.

— Ага, — согласился Ви.

Бутч держал руку поднятой, и поток энергии из смертоносной ладони был настолько ярким, что ослепил его, глаза защипало, но он отказывался отводить взгляд от ужасающей, но праведной мощи, от загадки вселенной, сокрытой под непримечательной плотью его лучшего друга.

Под натиском этой силы исчезали все следы зловещего труда Омеги, каркас ремцеха, относительно тонкие стены, стропила и крыша остались нетронутыми божественным сиянием, которое поглощало все предметы, использованные в дьявольских целях.

Что, если самого пророчества недостаточно? — задался он вопросом.

В конце концов, не только смертные имели свой срок годности. Также сама история истончалась, забывалась со временем. Уроки канули в лету… правила толковали неверно… герои умирали…

Пророчества забывали, когда очередной виток будущего пожирал настоящее, доказывая, что все, принятое за абсолют, являлось истинным лишь отчасти.

Все твердят об окончании войны, но может ли быть конец злу? — гадал Бутч. Даже если у него получится, даже если он действительно был тем самым Разрушителем, что дальше? Безмятежная жизнь до скончания времен?

Нет, подумал он с уверенностью, от которой стало тревожно. Появится новое зло.

Такое же, что было раньше.

Или того хуже.

Глава 4

Женщина… ей нравилось так называть себя, отбрасывая свою истинную природу… стояла посреди толпы, ее возбуждал этот запах человеческого пота, крови и смертности. Их объединяла музыка, биты связывали тела в одну бьющуюся в едином аудио оргазме гирлянду, наполняющую танцпол, звенья побрякивали, когда они двигали бедрами, выгибали спины и руки в медленном, чувственном танце.

Она не двигалась и ее ничто не цепляло, она просто потягивала фруктово-алкогольную смесь через металлическую трубочку, не чувствуя ни сладости, ни крепости напитка.

Закрыв глаза, она отчаянно хотела поймать ритм музыки, проникнуться басами, уловить дрожь высоких частот. Хотела, чтобы к ней прижалось тело, хотела чувствовать ладони на своей талии и бедрах, пальцы, обхватывающие ее задницу, чувствовать член, вжимающийся в ее юбку. Губы на своем горле. Язык между ног. Она хотела дикого, безудержного траха.

Она хотела…

Женщина не осознавала, что опять сдается. Но наклонившись и поставив недопитый бокал на пол, она поняла, что собирается уйти. Снова. Гордо удаляется, лавируя между танцующими, мужчинами и женщинами что дышали, жили и умирали, выбирали и получали отказы. Она завидовала тому хаосу свободной воли, что был им доступен, с его последствиями, хорошими и не очень; всем иллюзорным целям, которые они никогда не достигнут; далеким горизонтам, к которым никогда не приблизятся; ценностям ускользающей красоты их закатов.

Учитывая, сколько она знала о вечных муках… а она знала многое… выяснилось, что земли отверженных — филиал ада на Земле, и она чувствовала, что мерзкая неудовлетворенность была связана с общедоступностью и вседозволенностью. Когда ты можешь иметь все, то вещи теряют свою ценность, еда в неограниченном количестве встает комом в горле, от нее тошнит, пропадает всяческий аппетит.

Продираясь сквозь толчею, женщина ловила на себе взгляды — с нее либо изначально не сводили глаз либо же она притягивала повторное внимание. Они пучили глаза и раскрывали рты, своим присутствием она оказывала неизгладимое впечатление, вызывая в головах химическую реакцию, перекрывающую все другие чувства.

Вернувшись в Колдвелл, она посмотрела на них, на них на всех, не только в этом клубе, но и в пробках, заполняющих магазины, офисы и дома. С жарким предвкушением искала в себе реакцию на любое из не озвученных приглашений, удовлетворяющий позыв, затрагивающих нутро, что стал бы кирпичиком в ее коллекцию, пенни, которого ей не хватало до одного доллара.

И ничего.

Потом она постепенно сокращала время пребывания здесь. А сегодня вообще решила уйти.

Черный вход в клуб был покрыт красными буквами, предупреждающими об использовании только «В СЛУЧАЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СИТУАЦИИ». Женщина нажала на финальную кнопку и отступила назад. Когда взревела сирена, она зашагала прочь, по переулку, подняв лицо навстречу весеннему дождю, падавшему с грозовых туч.

На улице холодно? — задумалась она. Наверное, да, учитывая, что ее тело напоминало печку.

Шпильки цокали по грязному асфальту и лужам, периодически попадая на неровности. Когда она опустила голову, ветер смел ее волосы назад, словно ночь стремилась обеспечить ей ясный обзор, так добрый друг с жалостью и участием отнесся к ее депрессии.