Страница 43 из 72
— Пошли на Урал. Пополним наши войска. Харчами запасемся да сеном-овсом для лошадей. И люди наши пускай в теплых избах отогреются.
Пугачев колебался.
— Мы окружены. Голицын не пропустит нас на Урал. Вот и думай таперича, что делать.
— Думай — не думай, а до завтра нам в Берде никак нельзя оставаться. Не то попадем в руки врага.
После долгих раздумий Пугачев нехотя уступил.
— Да, утром Голицын будет уже здесь… Знать бы, жив ли полковник Овчинников, которого я в Татищевой оставил.
Эта доверительная беседа происходила наедине при тусклом свете коптилки. Вдруг в комнату заглянул сухощавый, жилистый казак. Не зная, с чего начать, он переминался с ноги на ногу, теребя окладистую бороду.
— Извиняй, царь-батюшка!.. — с трудом произнес он наконец и опасливо оглянулся назад.
— Чего тебе?
Казак так и застыл в дверном проеме, не решаясь тронуться с места. Трясясь от страха, он не спускал с Пугачева глаз, таращась на его кудластые волосы, всклокоченную бороду и изможденное лицо.
— Не прогневайся, царь-батюшка!.. Хотел я тебе поведать кое-что…
— За чем же дело стало? Выкладывай!
— С глазу на глаз бы, царь-батюшка, — дрожащим голосом произнес тот.
— От полковника Арсланова у меня секретов нету, — отрезал Пугачев.
И только после этого казак Григорий, как он назвался, посмел подойти поближе и, вздохнув свободнее, затараторил, торопясь поскорее выговориться:
— Христом-богом тебя молю, царь-батюшка, поостерегись. Лихие люди супротив тебя недоброе замышляют да других подстрекают. Хотят тебя по рукам-ногам повязать да к губернатору свезти. Ишо полковника Шигаева уговорить пытаются.
— Ты сам-то как про то прознал? — сдвинув брови, спросил Пугачев.
— Подслушал… Я своими ушами слыхал, как казаки промеж собой сговаривались тебя губернатору сдать. Верь мне, царь-батюшка! Не соврал я, вот те крест! — божился казак.
— А что полковник Шигаев, поддался ли на ихние уговоры?
— Про то не ведаю, царь-батюшка. Я не стал дожидаться, что дале будет, сразу к тебе побег, чтоб упредить заговорщиков.
Пугачев выдал казаку двести рублей и немедля вызвал к себе Шигаева. Едва полковник показался в дверях, он, не дожидаясь, когда тот подойдет поближе, крикнул:
— Ну сказывай, Максим Григорьич, уломали тебя заговорщики али нет?
— Какие заговорщики, Ваше величество?
— Пошто прикидываешься, полковник! Знаю я про сговор, про то, что казаки меня губернатору выдать задумали. Сказывают, будто и ты с ими заодно, — соврал Пугачев, испытующе глядя Шигаеву прямо в глаза. — Так чего ж стоишь, вот он я! Давай, вяжи меня, вези к Рейнсдорпу! — с усмешкой сказал он, протягивая обе руки вперед.
Шигаев глянул на Пугачева исподлобья и твердо сказал:
— И не думал вас предавать, Ваше величество. А то, что кое-кто из казаков меня уговорить пытался, скрывать не стану. То правда.
— Так ты, стало быть, не поддался?
— Кабы поддался, рази пришел бы я сюды, Ваше величество.
— И то верно… — покачал головой Пугачев и тут же вскинулся: — А пошто ты тада не велел схватить окаянных?
— Так ведь оне сказали, будто пошутили, будто бы спытать хотели.
— И ты поверил?
— Выходит, что поверил, Ваше величество, — разводя руками, сказал полковник.
— Ну, и кто ж тебя уговаривал, хотел бы я знать.
— Бородин Григорий да Моргунов…
Пугачев распахнул дверь и крикнул:
— Привесть сюды Бородина с Моргуновым!
Посланные за ними стражники вернулись ни с чем.
Казаков не нашли. А вскоре выяснилось, что они бежали сразу же после того, как Шигаева вызвали в штаб.
Пугачев был вне себя от ярости.
— Вот сволочи!.. Иуды! Чего удумали — меня губернатору продать и покой себе заработать! Неужто забыли, кто я таков?! Ну, погодите же у меня, сынок мой Павел Петрович всем вам ишо покажет. У-ух, собаки, ух, ироды! — орал он, бегая взад-вперед по комнате и потрясая кулаками. Дойдя до портрета Павла, он остановился перед ним. — Свет мой Павел Петрович, кабы не сгубили тебя супостаты проклятые, да хранит тебя господь! Потерпи, сынок, вот скину продажную бабу Катерину, так тебя на царство посажу, а сам от престола откажусь. Мне бы токмо до Питера добраться! Сперва немка ента окаянная меня всего лишила, а опосля объявила, будто умер я. И народ ей поверил. Даже казаки, и те меня не признают, генералу сдать грозятся…
Кинья Арысланов, слушая нескончаемую речь Пугачева, нервничал, видя, как впустую уходит время.
— Ваше величество, государь Петр Федорович, — потеряв терпение, напомнил он, — поспешим. Ехать пора!
Бросив взгляд на образок в переднем углу, Пугачев наскоро перекрестился и оглянулся на Арысланова.
— И вправду, поспешать надобно, — сказал он, после чего распорядился погрузить в сани весь свой скарб и поднимать народ.
Разбуженные среди ночи мужики не разобрали спросонья, что к чему, и началась суматоха.
— Что стряслось?
— Царевы войска напали, что ли?..
Тут к Пугачеву подскочил его адъютант, командующий артиллерией Федор Чумаков.
— Ваше величество, казаки выпивки требуют.
— Ишо чего! Ни капли! — крикнул тот и приказал выбить у бочек с вином днища, а деньги из казны и разную утварь раздать.
Не успел Чумаков выйти, как пожаловал Хлопуша.
— Я до тебя с просьбой, Ваше величество.
— Говори, я слушаю.
— Не хочу, чтоб жинка моя с сынком в руки к Голицыну угодила. Дозволь мне их в Сакмару отвезть.
— Я тебя понял. Твоя правда. Не с руки будет бабе за нами с дитем таскаться. Как поедешь, забери с собой и мою Устиньюшку Петровну. Подбрось по дороге к ейному отцу. А покончим с князем Голицыным, обратно всех возвернем. Только ты не тяни, управляйся по-быстрому. А как управишься, догоняй.
— Слушаюсь, Ваше величество, — сказал Хлопуша и, крепко пожав протянутую Пугачевым на прощанье руку, удалился.
Больше им не довелось встретиться. По дороге в Сакмару Хлопуша заехал в Каргалы к своему знакомому. Проведавший о том татарский старшина арестовал его и отправил в Оренбург.
Спустя месяц, остановившись как-то во время скитаний по степи с остатками своего войска в одном из башкирских аулов, Емельян Пугачев случайно узнал об участи, постигшей его преданного товарища.
Примерно в то же время нагнала Пугачева вторая важная новость. Ему сообщили, что девятого апреля в Бугульме скончался от лихорадки генерал-аншеф Бибиков. Новым главнокомандующим был назначен генерал-поручик князь Федор Федорович Щербатов.
XII
Получив послание с известием о нашествии правительственных войск, о поражениях пугачевцев и просьбой о срочной помощи защитникам Красноуфимска, Салават Юлаев испытал настоящее потрясение.
— Если мы не поможем Бугасаю, если не остановим карателей, нам ни за что не отбить земли нашей у кильмешяков[77], — сказал он и стал спешно собираться в дорогу.
В доме начался переполох.
Зюлейха и Гюльбазир бросились к Салавату и, прильнув к нему с обеих сторон, запричитали:
— Не уезжай, атахы!
— Дождался бы хоть, когда раны заживут как следует.
Салават сгреб их в свои объятия и с нежностью произнес:
— Не горюйте, женушки мои! Терпели ведь как-то до сих пор, так потерпите еще немножко. Вот очистим нашу страну от карателей, даю слово, если на то будет воля Аллаха, впредь никогда из дому надолго не отлучаться.
Склонившись к крутившимся под ногами детишкам и приласкав каждого из них по очереди, он подошел к отцу с матерью и низко склонил перед ними голову. Пожелав им здоровья, Салават вскочил в седло.
Азнабикэ поднесла сыну чашу с кумысом, и пока тот пил, пропела ему свою прощальную:
Не успели домашние опомниться, как Салавата и след простыл. Вместе с ближайшими соратниками он поехал по ближайшим волостям собирать народ.
77
Килмешэк — неодобр. пришелец.