Северные амуры

Кудряшов подтвердил серьезно, продуманно:

— Я то что — любитель! А наш есаул Буранбай и в песне, и в стихе, и в музыке — выдающийся мастер.

Вскоре ординарец-башкир принес невысокий, но пузатый кипящий самовар, чашки, раскинул скатерть, разложил тарелки с хлебом, сыром, маслом, вареным мясом, конской колбасой — казы. Хозяин и гости сосредоточенно занялись едою, но сразу после ужина и чаепития Кудряшов поблагодарил есаула и попросил разрешения удалиться, дабы не мешать разговору земляков.

Темнело. В домике было тихо, дремотно. Буранбай пересел на нары, к Кахыму, обнял за плечи и спросил участливо:

— А у тебя какие новости, кустым?

— Генерал-губернатор посылает в Петербург учиться.

Буранбай, казалось, позабыл о собственных бедах:

— Отлично, поздравляю!.. Не каждому русскому дворянскому сыну достается такое счастье. Петербург!.. А как отец?

— Отец-то согласен, но требует, чтобы я до отъезда женился.

— Ну и хорошо, женись, зови на свадьбу, — окончательно развеселился Буранбай.

— Сперва, агай, будь сватом, — попросил Кахым. — И просватай мне падчерицу Бурангул-агая.

— Сафию? Знаю. Красивая, благовоспитанная девушка, — одобрительно сказал есаул. — Но… — Он озабоченно призадумался, покрутил ус. — Но согласится ли отчим отдать за тебя Сафию? Начальник кантона хитер, да и алчный. Слышал я в Оренбурге, что он хочет отправить ее в Самарканд.

— Почему в Самарканд? Да разве Сафия из Самарканда? — растерялся Кахым.

— А как же, оттуда. Ее отец был богатейшим купцом. Бурангул-агай прослышал о его смерти от холеры, помчался в Самарканд, обольстил вдову и привез в Оренбург, а заодно с вдовою и ее деньги. Через ее капитал он и достиг должности начальника кантона.

— Ну а зачем теперь-то Сафию хотят увезти в Самарканд? — наивно спросил Кахым.

— Если он, Бурангул, разбогател, то, естественно, хочет породниться с еще более богатым и более могущественным — с самим великим визирем хана!

— И Сафия согласится уехать в Самарканд?

— Она подчинится отчиму.

— Несчастный я человек! — с отчаянием воскликнул Кахым, сжимая виски ладонями. — Все рухнуло, пропало!.. А я так надеялся на твою, агай, помощь. И отец говорил: «Согласится стать Буранбай-есаул сватом, дело твое, сын, выгорит!»

— Какой из меня сват? — криво усмехнулся Буранбай. — Себе-то не сумел жену просватать. Бурангул-агай — высокомерный. А впрочем… — Он задумался. — Надо попробовать!.. Рискнуть! — Он говорил все решительнее, все смелее. — И такие, как я, не лыком шиты. Если моя семейная судьба не удалась, так хоть тебя, кустым, осчастливлю.

— Отец и я — мы так верим в тебя, агай! — умоляюще сказал Кахым.

— Мне бы в самого себя поверить, кустым, вот тогда и увенчается мое сватовство свадьбой. Ну ладно, будем действовать!.. — Он встал, ударил изо всей силы шапкой по нарам. — Жми, кустым, прямым ходом в Оренбург! Постарайся встретиться там с Сафией, скажи ей открыто, что полюбил, что хочешь жениться. Ну а у меня, — он провел пальцем волнистую линию перед собою, — свои соображения и своя тактика. Значит, встретимся в Оренбурге. Только ты меня не торопи.

20

Сватовство Буранбая завершилось блистательным успехом: начальник кантона кряхтел, сопел, всячески отнекивался, уговаривал отложить окончательное решение до весны, но есаул наседал на него сокрушающе и тянуть с ответом не советовал… Были важные обстоятельства, о которых не говорили отчим Сафии и сват, но которые непрерывно вертелись у обоих на языке: Кахым отправляется по приказу князя Волконского в Петербург и вернется оттуда кадровым офицером; молодой князь Сергей всюду объявляет о благорасположении к Кахыму; сват Буранбай — есаул, начальник дистанции, но еще существеннее — знаменитый певец и музыкант. Вот как много у свата было неопровержимых доводов, которые не назывались, но подразумевались.

И Бурангул сдался на уговоры, на увещевания свата.

Не щадя коня, Кахым, полупьяный от радости, поскакал в аул и заставил отца тут же запрягать в тарантас тройку, уже отдохнувшую, вошедшую в стать после гонки ее Азаматом. Ильмурзу облачили в ватный бешмет, посадили на подушку, ноги укрыли пологом. Праздничный костюм, вычищенный, отглаженный, повезли в сундучке. Конюх Азамата на козлы не пустил, а сам лошадей берег, но тройка словно чуяла срочность поездки в Оренбург и неслась вихрем.

В городе Ильмурза велел сыну не показываться до поры до времени и ждать на квартире сигнала, а сам поехал к Бурангулу. Начальник кантона встретил старшину юрта и будущего свата достойно — вышел на крыльцо, обнял, приветствовал добрым словом.

В честь сговора они выпили из одной чаши по очереди кумыс, особо тщательно приготовленный к столь знаменательному событию, и Бурангул принял в свои руки обе руки Ильмурзы, крепко пожал и заявил:

— С этого мгновения мы — сваты, и твой сын — мой зять, а моя дочь — твоя невестка!

— Аминь! — набожно произнес Ильмурза. — Пусть Всевышний дарует нашим детям счастье, благополучие, изобилие!

Так закончилась церемония провозглашения ими друг друга сватами, и Ильмурза, отец жениха, по древнему обычаю завел деловой разговор:

— Спасибо, кода[20], большое спасибо тебе, что выходил, вырастил, воспитал такую красивую, благонравную дочь. По законам шариата полагается выкупить красавицу, заплатить за ее чистоту калым. Именно из-за этого я впервые переступил порог твоего дома, а ты любезно принял меня. Нам нужно сейчас договориться о размере калыма.

— Сам понимаешь, чего стоит дочь начальника кантона, — с непререкаемым достоинством, слегка в нос, сказал Бурангул.

— Назови свою цену.

— Сто лошадей, двадцать коров, пятьдесят овец, четыре шелковые рубахи, пару сафьяновых сапожек, платок самаркандский, шаль пуховую оренбургскую. Вот и ударим по рукам.

Ильмурза так и покачнулся.

— Не дорожишься ли, кода?

— Прошу по обычаю, по совести, как и положено, — высокомерно сказал Бурангул и пристально посмотрел на потолок горницы.

— Да ты меня разоришь, кода! — жалобно протянул Ильмурза.

— Ну, сват, тебя и две свадьбы сына не разорят, — хитро улыбнулся Бурангул.

Ильмурза, сам того не ожидая, самодовольно ухмыльнулся: значит, начальник кантона чувствует силу его богатства.

— Так-то оно так, но все-таки, — торговался он для порядка.

— Учти, сват, платья, рубахи, платок, шаль, сапожки вернутся в твой дом вместе с Сафией. Чья теперь Сафия? Твоя невестка.

— Скота, ой скота много требуешь! Скости!

— Скот пойдет на свадебное угощенье, а не в мои загоны.

— Но мы тебе, сват, и сватье подарим по лисьей шубе! Отменные лисы, зимнего отлова, волос крепкий, цвет — золото с янтарем!.. Коров хоть не требуй!

Торговались до седьмого пота, наконец Бурангул уступил:

— Быть по-твоему, кода, перебьемся без коров.

— Да благословит твою доброту Аллах! — просиял Ильмурза.

С калымом уладили, приступили вдвоем к чаепитию.

Начальник кантона, дабы показать свату свою образованность, завел разговор о свадебных традициях башкирского народа — вот и повод блеснуть историческими познаниями.

— В старину башкиры не женились на татарках, но когда царь Грозный покорил Казанское ханство, татары хлынули на башкирское приволье, охотно роднились с нашими родами, чтобы заполучить тучные кочевья. Белый царь татарам не доверял, подозревал их в коварстве, — это наши джигиты всегда честно воевали за Русь.

При этих словах Ильмурза многозначительно поджал губы.

— По царскому указу брак башкира с татаркой разрешал в особых случаях казанский губернатор. За такое разрешение джигит отдавал казне в драгунский полк лошадь. А кто женился без разрешения губернатора, тот отдавал три лошади. А если женился дважды на татарках, то подлежал ссылке в Сибирь.

— У-у-у! — с ужасом протянул Ильмурза.

— Запрет запретом, а кандрыкульские, альметьевские, мензелинские, пермские башкиры всегда женились на татарках. И правильно поступали! — солидно заметил Бурангул. — Вера у нас единая, обычаи одинаковые да и языки сходные. И земли пока хватает.

20

Кода — сват.