Страница 13 из 16
На лице Вашингтона застыло безмятежное выражение, поэтому Алекс не сразу понял, что тот шутит. Тогда он позволил себе легкую улыбку.
– Могу я поинтересоваться, в чем суть этого маневра, Ваше превосходительство?
– Мы разделим солдат на множество отрядов и поведем параллельными маршрутами на расстоянии миль по десять друг от друга. И если британские шпионы все-таки обнаружат нас, они скорее решат, что отряды направляются в разные точки, а не к одной цели.
Вашингтон пальцем постучал по военным картам, лежащим на столе. Алекс сразу же оценил красоту плана, но у него нашлись возражения.
– Не слишком ли рискованно будет разделять наши силы, сэр? Разве в этом случае их не проще будет атаковать?
Вашингтон нахмурился, и морщины на его обветренном лице стали заметнее.
– Так бы и вышло, будь у британцев огромная армия на этой территории. Но у них нет войск, которые могли бы атаковать наши отряды до того, как мы доберемся до места.
Алекс вынужден был признать, что план близок к гениальному. Пусть он никогда и никому, кроме Лоуренса, не говорил об этом, но его нередко посещали сомнения в знании Вашингтоном военной тактики и стратегии. Лидерские качества этого человека не подлежали никакому сомнению, как и его способность вдохновлять простых солдат, и командование. Джордж Вашингтон был прекрасным образчиком мужчины – высоким, крепким, с решительным лицом и уверенной манерой держать себя. Когда-нибудь он стал бы прекрасным главой штата – губернатором Вирджинии, возможно, или, если бы тринадцать колоний смогли бы преодолеть свои разногласия и создать единое правительство, премьер-министром, а если бы все пошло по другому пути (Боже, сохрани!), то и королем.
Пусть храбрости ему было не занимать, но его военные планы всегда казались Алексу излишне прямолинейными. Однако этот маневр казался весьма вдохновляющим. Алекс чувствовал, как вспыхивает в нем желание принять участие в его осуществлении. Британцы не были трусами, но не были и глупцами, способными ввязаться в затяжное сражение, единственным результатом которого станут сотни, а возможно, и тысячи смертей, особенно если в перспективе все равно поражение.
Но зачем генерал рассказывал все это Алексу – чтобы тот испытал еще большую благодарность за повышение или чтобы почувствовал еще более глубокое разочарование при отказе? Алекс не думал, что Вашингтон может поступить так низко, но был прекрасно осведомлен о том, как генерал не любит нарушений протокола, из-за чего он вполне мог разозлиться.
– И когда вы планируете начать переход? – спросил он осторожно.
– Войска должны быть готовы к августу. Нам придется дождаться доставки от мистера Черча, прежде чем мы выдвинемся на позиции.
Он коротко кивнул Алексу.
Для генерала Вашингтона было весьма типичным даже не поинтересоваться у подчиненного, был ли договор о поставках вооружения успешно заключен. Возможно, он получил сведения из другого источника – например, генерал Скайлер мог отправить курьера, – но вероятнее всего, он просто решил, что Алекс не мог не выполнить данное ему поручение. И дело было не в том, что Вашингтон безгранично доверял Алексу или генералу Скайлеру, хоть он и верил в их способности. Тут дело было, скорее, в его вере в самого себя. Он приказывал что-то сделать и считал, что приказ выполнен, до тех пор, пока ему не сообщали обратное.
– Что ж, – сказал генерал Вашингтон, – теперь, я полагаю, вы полностью осведомлены обо всех планах. Можете быть свободны и начинать готовиться к отбытию.
Алекс так привык стоять, когда Вашингтон разрешал ему удалиться, что при знакомой команде немедленно поднялся и повернулся к двери. И все же он не мог до конца поверить в это. Генерал отказал в удовлетворении его просьбы о командовании полком! И считал, что Алекс по-прежнему станет сопровождать его в качестве адъютанта! Это было невыносимо! Он должен был сказать что-то, но что? Однако, прежде чем он успел выдавить хоть слово протеста, генерал Вашингтон снова заговорил.
– Полковник Гамильтон? – окликнул он подчиненного. – Вы ничего не забыли?
Алекс обернулся и увидел, что генерал держит в руках лист бумаги. Он мог поклясться, что разглядел намек на лукавую улыбку в уголках губ этого пожилого, солидного человека.
– Ваше превосходительство?
В ответ генерал Вашингтон просто потряс перед ним листом. Алекс вернулся к столу и взял его. К его удивлению, это оказалось то самое, написанное им от лица генерала письмо, в котором ему присваивалась должность командира отряда. И тут же, внизу листа, стояла подпись генерала Вашингтона. Алекс столько раз писал это имя, что знал его едва ли не лучше, чем собственное. И теперь он смотрел на него так, словно это подделка, а между тем оно было, без всяких сомнений, подлинным.
– Ваше превосходительство… – снова начал он. – Я не знаю, что сказать. Благодарю вас.
– В благодарность вы можете очистить американскую землю от красноспинных в срок не более трех месяцев. А теперь, полагаю, вам стоит пойти познакомиться со своими людьми. У этих нью-йоркских полков дерзости не занимать. Вам придется убедить их следовать за вами, иначе вы рискуете не добиться их уважения и преданности.
В голосе генерала Вашингтона звучала неприкрытая гордость, и Алекс не сразу смог ответить. Он так долго ждал этого момента и теперь хотел полностью прочувствовать его.
– У меня перед глазами прекрасный пример – вы, – сказал он наконец, затем поклонился и вышел из комнаты, крепко сжимая лист бумаги в руке.
Наконец-то собственный полк! Впереди кровопролитная битва и будущее, озаренное славой! Поскорее бы!
7. На домашнем фронте
Особняк Скайлеров
Олбани, штат Нью-Йорк
1781 год
Весна закончилась (а с ней и ягоды, к вящему облегчению каждой талии). Лето никогда особо не спешило с приходом в верховья штата Нью-Йорк, но стоило ему туда добраться, устанавливалась жара, не менее давящая, чем в Мериленде или в болотистой части Вирджинии. С приходом лета с фронта все чаще стали приходить письма, письма, которые Элиза читала и перечитывала снова и снова, отдельно останавливаясь на пылких признаниях в любви от отсутствующего мужа. В ответных письмах она бесконечно слала ему прощение, которого он так отчаянно просил, вместе с наказами беречь себя, чтобы он смог вернуться к ней рано или поздно. Она писала о том, что гордится тем, что он наконец получил долгожданное командование. Он писал в ответ, что благодарен ей за то, с каким мужеством она приняла эту новость, и что дождаться не может того мига, когда война закончится, и он вернется в ее объятия.
Но война все продолжалась, и, поскольку Олбани атаковали испарения и запахи, вызванные жарой, Элиза с сестрами старались как можно реже бывать в городе. «Угодья» располагались на вершине холма, над полями, и в огромный холл особняка то и дело залетал восточный ветерок, благодаря чему в основной части дома было довольно прохладно.
В передних гостиных и спальнях с окнами на фасад тоже царила прохлада, и хотя миссис Скайлер, воспитанной в старых голландских традициях, казалось, что спать в комнате, выходящей окнами на дорогу, для леди довольно «неловко», практически «на грани», даже она согласилась перебраться в восточную спальню после трех душных ночей, когда столбик термометра не желал опускаться ниже отметки в восемьдесят градусов[6], а днем и вовсе перепрыгивал за сотню. Но оставаясь верна себе, миссис Скайлер настояла на том, чтобы забрать свою кровать с собой, несмотря на наличие отличной кровати в комнате, которая, по сути, являлась лучшей гостевой спальней Скайлеров, где не раз ночевали генералы и губернаторы. (Возможно, в этом-то было и дело. Хоть миссис Скайлер никогда не говорила подобного вслух, Анжелика в разговоре с Элизой и Пегги предположила, что матери невыносима сама мысль о том, чтобы устроиться в кровати, на которой спал мужчина, не являющийся ее мужем.)
6
80 градусов по Фаренгейту – это около 27 градусов по Цельсию.