Страница 10 из 17
– А отца – перетерплю. Ты идешь со мной? Или как?
– Или как.
– Будь осторожнее.
Он взял свой рюкзак, с громким «дззззык» застегнул молнию на куртке и ушел, оставив меня в умственном и эмоциональном потрясении. Неужели ему действительно все равно?
Мне не было. Я вышел из школы и некоторое время кружил вокруг здания, пока не наткнулся на вывалившихся на крыльцо Свина и его компанию.
– Уже не вместе, любовнички? – захихикал Свин.
Он и его дружки сегодня нахлебались достаточно крови, так что были сыты и вполне добродушны. Я мог бы просто проигнорировать их, невозмутимо пройти мимо, как сделал бы Эллеке. Но я шагнул к Свину, заставив его отпрянуть, и в упор посмотрел в его прыщавую морду.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Свин? Тебе не дает даже подзаборная шваль, которая в принципе дает всем, – у меня оставалась секунда до драки, и я показал ему свои пальцы, унизанные кольцами. – Тебе повезло. Сегодня со мной мое любимое шипастенькое.
И затем вмазал ему в рыло со всей дури. Чего-чего, а дури во мне было много. Свин завизжал, остальные вцепились в меня и потащили для продолжения беседы за школу.
Их было пятеро, а я по-прежнему один, в общем, давненько меня так не колошматили. После того, как они отвалили, я, навзничь лежа на земле, нащупал в кармане колючие углы коробка и ухмыльнулся. Свин даже представить не мог, какие неприятности его ждут. Мне было больно выдохнуть, куда там подняться, так что я продолжал лежать, смотрел на небо сквозь разбитые пальцы и чувствовал себя предельно свободным – потому что если они причинили мне вред, я волен отомстить как мне пожелается.
Теперь, когда сдохли мои последние запреты, во мне как будто повернулось что-то, и я заработал в режиме удесятеренной жестокости. Эта идея возникла не под ударами, и не когда я, морщась, стягивал с пальца окровавленное кольцо. Она зрела весь день. Как могли они так обращаться с Эллеке, который был лучше меня, лучше всех? Они не имели права даже взгляд поднять на него. Злобные, ядовитые твари, которых следует изводить их же методами: любая мерзость, любая подлость, я сделаю все что угодно, лишь бы врезать как можно сильнее. И совесть меня не замучит. Не мое правило – всего этого гребаного мира.
Я доковылял до дома. Моя комната походила на склад печатной прессы. Я скупал журналы про шмотки, просто женские журналы и журналы про кино – мне нравилось рассматривать фотографии. И, разумеется, не пропускал ни одного издания, где упоминалась Ирис. Пару месяцев назад в киножурнале я наткнулся на интересную статейку, где авторы проверяли на достоверность разные штуки из фильмов. Вот, например: в киношке герой изготовил взрывчатку из подручных средств. Проверили – действительно, работает. Чудненько. Обожаю страну, где в журнальчике можно наткнуться на рецепт взрывчатого вещества. Она мне идеально подходит.
Отыскав журнал, я раскрыл его на нужной странице и впервые обратил внимание на кровавые отпечатки, которые мои пальцы оставляли на глянцевой бумаге. У меня было все необходимое для хорошего взрыва: этот скандал; непроницаемое выражение на лице Эллеке, пытающегося не показать, что удары чувствительны; то моральное и физическое насилие, с которым я сталкивался изо дня в день. Необходимы лишь еще несколько ингредиентов…
Мне пришлось пройтись по магазинам. Продавцы пялились на мое разбитое лицо, но мне без труда удалось разыскать всё из списка. Проверял во дворе, отчего на земле остались выжженные пятна. Подпевал песенке: «Эта прекрасная, прекрасная, прекрасная жизнь». Настроение было лучше некуда.
На следующий день Эллеке пришел в школу изрядно приукрашенным. Само собой, он держался так, словно это не его вчера задалбывали глумливые уроды и это не его губы превратились в сплошную болячку. На меня он даже не посмотрел, но мне не составило труда догадаться, что произошло: они настучали его папочке. Эллеке выглядел сонным, и я заподозрил, что он всю ночь прослонялся по городу и что едва ли он вернется домой сегодня.
Они уссывались от радости. Свин лыбился во всю рожу. «Лыбься» – подумал я и потихонечку уронил коробок возле его парты. Не сомневался: он его поднимет и сунет в карман, даже не задавшись вопросом, когда мог обронить. Свин обожал петарды. На переменах швырял их всем под ноги и ржал. Ну не кретин ли? Коробок с петардами я вытащил у него вчера во время драки – ради чего, собственно, все и затевалось. Я прямо не мог дождаться. Давай-давай, дурачок, сделай мне смешно.
Он поджег петарду в коридоре после третьего урока. Она взорвалась сразу, как ее коснулся огонь. По коридору мгновенно распространился жженый запах. Свин орал дурниной, на пол капала кровь, а я был в эйфории. Только остатки здравого смысла не позволили мне закричать: «Ура!» Все сгрудились вокруг Свина, я же отступил в лестничный пролет и скорчился от смеха возле зеленой стенки. Как будто бы оно всегда было во мне, это издевательское «ха-ха».
И вдруг возник Эллеке. Он был белый как мел, и синяки на его разбитом лице стали особенно заметны. Он схватил меня за предплечье, потянул к себе, будто собираясь обнять, а затем швырнул спиной о стену так, что дух вышибло. Я удивился. Он что, рассердился на меня? На меня? Я же сама невинность в белых сверкающих перьях, я не делал ничего, кроме того, что можно. Сказал себе, что можно, – и сделал.
– День не задался? – спросил я.
У Эллеке слов не было. Он только процедил:
– Жди меня, – и исчез.
Свин продолжал вопить на одной ноте, как младенец: «уа-уа». Я даже днем с фонарем не нашел бы для него сочувствия, выдержав столько пинков от него и его дружков – причем беззвучно. Видимо, верещать позволительно только настоящим крутым парням, а не раскрашенному педику вроде меня.
Когда мне надоело слушать, я просто ушел. Ну его, Эллеке.
На улице было холодно, но так солнечно, будто и не поздняя осень. Неделю назад выпал снег, но растаял без следа. У меня был с собой кассетный плеер – мало кому доступное удовольствие в то время. Представить страшно, сколько часов мне пришлось отстоять ради него на четвереньках. Наслаждаясь музыкой, я пробродил по городу часа три, пока в мое плечо не вцепились жесткие пальцы Эллеке. Я обернулся. Он смотрел на меня мрачно-мрачно. Спросил:
– Как ты можешь быть таким бессердечным?
Я ответил:
– Это строчка из песни. Мне не нравится эта песня.
– Ты что, действительно ничего не понимаешь?
– Я понимаю. Но мне похер.
Он смотрел на меня так, как будто собирался вдарить мне в лоб головой.
– Ну ты и сволочь.
– Да разве? – закатив глаза, я прижал к груди растопыренные пальцы. – «Я просто обычная девочка».
– Достаточно цитат из глупых песенок.
Я скорбно развел руками.
– Ты первый начал.
Эллеке зажмурился на секунду. Должно быть, спрашивал себя: «С кем я связался вообще?»
– С главной блядью в этом городе, – напомнил я. – Забыл?
Он схватил меня за руку и потащил куда-то. Я все еще не понимал, что с ним происходит и в чем он обвиняет меня. Я не чувствовал себя виноватым, но то, что я дошел до цитат, выдавало меня с головой: я нервничал. Я сказал ему тоненьким голосом:
– Дяденька, только не бейте меня. Лучше уж трахните, – но менее жутко мне не стало.
Он доволок меня до заброшенного парка. Сплошные кусты, ну точно джунгли. Я предположил:
– Ты решил в укромном месте избавиться от своего позорища?
Он ответил мне тяжелым взглядом, и на секунду я поверил, что так оно и есть.
– Заткнись, Науэль! Достаточно тупых шуточек. Ты покалечил человека! Это, по-твоему, весело?
– А что, тебе не смешно?
– Нет.
– Тогда ты просто не врубился в этот прикол, – предположил я. Следовало хотя бы прикинуться серьезным, но я не мог. Внутри не затихало издевательское хихиканье. Или истерическое.
Эллеке ударил меня ладонью в грудь. Было не больно, лишь удивил сам факт, что он меня ударил. Мне вспомнилось, как до этого он шибанул меня о стену. Он больше не был мне другом. Моя ухмылочка стала откровенно злобной.