Страница 5 из 7
На дворе махал метлой в коричневой, растянутой до невозможности, пидорке, местный дворник, татарин Камиль Сансаров.
Он пренебрежительно относился к Нерванову, считая того бездельником и слишком уж умным и при случае всегда пытался его чем-то задеть.
Вот и сейчас, бросив в направление Нерванова ком подсохшей грязи, дворник крикнул:
– Ну, что достиг своего просветления, мудак веганский?
Нерванов сделал три глубоких вдоха-выдоха и сказал сам себе:
– Пустота снаружи, пустота внутри! Всё – пустота! Я – невозмутим! Я – гранит, я – чайка…
И он сразу ощутил, как тенета иллюзии стали рассеиваться, и в просветах голубого неба показалось вечное сияние дхармакайи.
На дороге показался местный почтальон Федька Чмаров, немного чокнутый мужичонка лет сорока, но так, в общем-то, абсолютно безобидный.
Он мчался на своем скрипучем велосипеде и, проезжая мимо Нерванова, бросил тому прямо в лицо пачку газет.
– Бонжур, хуепутало!,-крикнул, уезжая, Чмаров.
– Всё – пустота! Всё – иллюзия! Всё – мара! Я – спокоен, я – неподвижен! Я – алмаз! Я – недосягаем для майи!
Сделав над собой невероятное усилие, он сконцентрировался исключительно на позитивных мыслях. Он заглянул в себя и погрузился в созерцание вечной пустоты.
Сосед Сивушкин пролез сквозь дыру в заборе и, натягивая на ходу растянутые и грязные треники, стал сразу просить у Нерванова червонец на опохмел.
– Пьянство губительно, Анатолий! Алкоголь превращает человека в обезьяну! Не дам на опохмел! Это гадко! Вы родитесь в мире асур!
– Да, пошел ты нахуй, педрило козлиное! – зло процедил сквозь зубы Сивушкин, плюя в лицо Нерванову.
Нерванов смахнул со щеки смачный харчок и спокойно сказал:
– Мир – это иллюзия! Это – Мара! Пустота снаружи, пустота внутри! Всё – пустота!
Тут со стороны показалась неразлучная парочка – Ботхин и Сатвин.
Они, покачиваясь из стороны в сторону словно тростник на ветру, несли удочки, ведро и какие-то ветки.
– Пошли бухать на пилораму, Нерванов! У нас есть «Зубровка» и «Агдам», -весело сказал добродушный и пьяненький Ботхин, – телок позовем сиськастых!
– Так не достичь просветления, друзья мои, хотя с пьяными случались весьма парадоксальные случаи, но я – традиционалист школы дзогчен, – ответил им Нерванов, – пьянство – это не выход из сансары, скорее, вход, и лишь только дух и интенсивная меди…
– Пошёл ты в пизду со своим дзогчен-мудоёбством!, – неделикатно оборвал его Сатвин.
– Я спокоен, чрезвычайно спокоен! Я – в сознании Будды! Я и есть само сознание Будды! Всё – пустота, всё – иллюзорность!
Так он погрузился в медитацию и обратил свой внутренний взгляд в сияние полнотной пустоты, лишь иногда прерываемый громким хрюканьем неразумного борова Реджинальда и кудахтаньем пестрых квочек-непоседок в хлеву.
Нерванов достиг такого небывалого и удивительного уровня концентрации, что в пустоте начал различать голубоватые проблески дхармакайи и перламутровое нежное сияние светло-голубой жемчужины.
Еще мгновение и его сознание готово было улететь в те сокровенные и бескрайние дали, где только просветленные могут ощутить и понять всё грандиозное величие сокрытой за покровом иллюзорной Мары всеосвобождающей Истины.
Еще мгновение и…
Тут кто-то резко и больно ущипнул Нерванова за шею и он, вернувшись в грубую реальность иллюзорного бытия, увидел перед собой жирное розовое лицо своей жены Любки.
– Опять пиздитируешь, мудаёб хренов? Поди-ка помои вылей из ведра, да борова покорми, бездельник!
Нерванова в этот миг будто бы пронзила некая молния, пронесшаяся со скоростью зубной боли от высшей чакры сахасрары до муладхары, нарушив своим внезапным вторжением сладкий вековой сон мифического змея Кундалини в его тайной обители.
Нерванов почувствовал, что в нем вскипает и поднимается что-то непознанное, подобное гигантским волнам-цунами, рвущимся навстречу небесам.
Он сначала хотел сказать что-то про пустоту в пустоте, потом, про пустоту в полноте и иллюзорность всего сущего и несущего, но неожиданно для самого себя и учения дзогчен, схватил Любку за толстый локоть, развернул ее лицом к огороду и со всей сверх буддистской силой пизданул ей ногой по колыхающейся, словно говяжий студень, жирной жопе.
Та взвыла и с дикими криками полетела в сторону грядок с кабачками, редисом и прочей огородной жуйней.
И в этот миг, пока еще не стих последний звук жоновой ругани и проклятий в его адрес, Нерванов достиг ослепительного, сияющего светом дхармакайи, просветления.
Так он достиг Срединного Пути всех просветленных – Священного буддистского Дао-Пездын, освобождающего от сансары земных перерождений!
Намасте!
ТТ@11.11.2015
О мирах Бардо
или
о том, как Карл Иванович потерял видимые аспекты своей кажущейся личности, растворившись в своих демонах и коммунальных сущностях
Частично правдивая история
Посвящается Даниилу Хармсу
Однажды, в прошлую среду, Карл Иванович решил, что пора ужо заняться духовными практиками и он втайне от Леопольда Модестовича купил билет в один конец, до станции Монсеррат-Сортировочная, в надежде обрести истинную духовность и подлинную веру.
Ровно в полдень следующего дня Модест Петрович вышел из парадного и, нырнув в переулок, не оглядываясь, сломя голову, побежал в сторону железнодорожного вокзала.
Карл Модестович ловко заметал следы: пробегал сквозь крытые анфилады дворца Сансуси и Мормир, нырял в античные катакомбы Перпиньяна и Луассака, скользил цикадой по тонкому лучику света под куполом православного храма Аль-Максуд в Хорезме и даже имитировал звуки цыганской волынки на бескрайних холмах Великой Бурятии.
Наконец, когда все магические процедуры были проделаны и душа приобрела покой и благодать, смиренный и благой Константин Гаврилович нырнул в комфортное купе скорого поезда «Адриатика», отходящего с вокзала Ватерлоо в сторону суверенной Каталонии.
Проснувшись ровно через сутки, Петр Веньяминович выпил стакан крепкого чая с сахаром, съел два кусища мраморной говядины и выпрыгнул затем из окна стремительно несущегося поезда.
Он так ловко зацепился за край гранитной скалы, что можно было подумать, что это не обычный человек со своими сомнениями и теологическими внутренними спорами, а настоящий дикий шимпанзе: недаром Валентин Ануфьевич целых четыре года занимался подводным плаванием и изнурял себя в ереванских пещерах кундалини-йогой. Система работала превосходна.
Взобравшись на вершину горы, Илларион Феоктистович был сильно взволнован тем, что увидел чудесный храм из белого лазурита и чёрного оникса.
Упав на колени, Сигизмунд Густавович возопил и произнёс, скрипя сердцем, одно лишь слово «Доколе?».
Кто-то может подумать, что это сущий пустяк, но только не для Энгельберта Константиновича и только не для такой ситуации. Это слово означало всё и даже больше, поэтому мы не раскроем эту тайну.
Игнатий Модестович вошёл в храм и увидел седого вислоухого старца, черпающего чашей вино причастия из колодца-квеври, вырытого на месте алтаря.
– Отче! – возопил Феликс Арнольдович, – дай мне просветления и духовного роста!
Старец перестал черпать вино, встал с колен, затем снял со стены старинный меч инквизитора Игнасия Лойолы и, приложив его к плечу Мафусаила Леопольдовича, произнёс:
– Мене, текел, фарес! Благословляю тебя сын Бога Единого и нарекаю отныне тебя…, а кстати, как тебя зовут?
– Я не знаю! – дрожа всем телом, ответил …
Кстати, кто ответил так и не понятно и вообще совсем неясно о ком же мы говорили, поэтому мы вынуждены прекратить это глупое повествование, унижающее нашу логику и миропорядок.
ТТ@ 28.02.2019
Там, где ты и ты